Песни ночного ветра, как будто слух
может прельститься ими, поются так.
Будь я хотя бы глух, - но я не глух, -
я бы о них молчал, что иной пустяк
рад получить как дар. Только не может быть.
Вот и заводят себе на прокорм ирид
острое и блестящее - глаз что сорока: им
видится лучше то, что блестит:
осколок бутылки, сопля, копеечка, херувим.
Звёзды - те вообще в небесах наглы.
Я закрываю глаза, но часы идут
так, чтобы слух обшаривал, округляя во тьме, углы
комнаты: что это здесь звучит, что это тут...