Она сошла с гобелена там, где сцены охоты в малахитовом зале,
Она вся в зеленом, вся в изумруде, она божественна будто фея,
Сосуды из яшмы и двери в агате ее дразнили и ей внимали,
Движения плавны и грациозны, уста шептали: «Я – Галатея».
Скульптуры бесчувственны, взгляды с картин эфемерны,
Иллюзия света и тени в комбинации шара и плоскости так узнаваема,
Но она не искусственна и совершенна, она – антипод подмены,
И взгляд ее пленителен, а душа вполне осязаема.
Я кубок поднял: «Очарован! За Ваше здоровье, моя принцесса»!
Выражение лица снисходительно – маска ее превосходна,
В моих глазах признак темной власти лидийского Креза,
В глазах ее вся синева небосвода…
Она сказала: «Прими шкатулку, из красного дерева и василисковой кожи,
В ней яд чудесный, серебряная бритва, философские камни,
Укол ехидны, коготь дракона, шипы отравленной розы,
Остывшие угли моего сердца, флакон с моими слезами».
Спорить бесчестно и бесполезно – разгадка на гобелене!
Ему сотни лет и тайны, как будто покрыты пылью,
Но витязь, погибший в состязании с вепрем, был уличен в измене,
Легенда плавится, рвется, рыдает – становится былью.
Серебряная бритва в крови, философские камни при деле,
Чаша пуста, кровь пульсирует в венах – смешана с ядом,
Уколом ехидны, когтем дракона растерзаны, как хотели,
Двор палаццо, расписные стены нас провожают взглядом.
Повествованье хранит немой узор византийской фрески,
И знает об этом розовый куст Гильдесгеймской церкви,
Прекрасный призрак забытой готической пьесы,
Где яд в третьем акте Символ – целомудренность смерти…