В проёме, на осеннем серебре –
клён обветшалый, клён багряный в профиль,
и цокот каблучков блестящих туфель
звучит и гаснет медленно в ребре.
И листья греют старых парков чащи
чахоточным румянцем, ветер вялый
румянец этот по дорожкам тащит
в стальной рассвет скупой и небывалый.
Вино у губ становится отравой,
а после снова делается кровью,
когда мешается «мучительное право»
любить с незаповеданной любовью.
Скупо её звучание, но странно –
в том тон её единственный и верный,
так облака легки над скрытной скверной,
так кладбища земля – обетованна.
Ты руку дашь ли мне, моя подруга,
ты дашь ли руку мне, Мартин-философ,
ты дашь ли руку мне, чадящая округа
с часовенками в галках остроносых?
Ты дашь ли мне побыть, но не прощаться
ни с кем, ни с чем, пока сырые ветки
роняют листья словно пряжу счастья
или монетки мелкие в барсетки.
Где ежели не здесь и есть награда
ни от кого и ни за что… я не пытаюсь
стяжать, но думаю, как мало надо
и сердцем трогаюсь и мозгом содрогаюсь.