Кукурузник, курсирующий на местных линиях,
прожужжав в нежно-голубом небе над апельсиновым закатом,
приземляется на луг у реки.
А ночные цапли резко взяли от берега –
четыре к востоку и одна к северу -
и над ними плывет молодая янтарная луна.
Я теперь отчего-то стал замечать -
каждая вещь каким-то одним своим признаком
связана с временем.
Пронзительное сиянье двурогой луны
кажется невыносимо древним,
и цапли – законные обитатели этих мест –
вскрикивали в тишине на закате задолго до того,
как стали тереться в воздухе наши слова.
А вот у самолета нет прошлого, есть лишь кой-какое будущее –
по форме и сути он мошка. Но даже и он,
наравне со всеми сгустками энергии -
лег силуэтом в это вечернее небо.
С английского
The Machine
by Robinson Jeffers
The little biplane that has the river-meadow for landing-field
And carries passengers brief rides,
Buzzed overhead on the tender blue above the orange of sundown.
Below it five troubled night-herons
Turned short over the shore from its course, four east, one northward.
Beyond them
Swam the new moon in amber.
I don't know why, but lately the forms of things appear to me with time
One of their visible dimensions.
The thread brightness of the bent moon appeared enormous, unnumbered
Ages of years; the night-herons
Their natural size, they have croaked over the shore in the hush at sundown
Much longer than human language
Has fumbled with the air: but the plane having no past but a certain future,
Insect in size as in form,
Was also accepted, all these forms of power placed without preference
In the grave arrangement of the evening.