На шпалы, на рельсы, на крыши цехов

Павел Гулеватый
*****

На шпалы,
на рельсы,
на крыши цехов,
на чёрные шеи ходовиков*
падает белый ненужный снег,
шарахаясь от стихов.
Чёрной ладонью его не смахнуть.
Он тает,
и мутные капли текут,
благословляя труд.



* Ходовики - так величать привыкли здесь без восхищенья с утра идущих - остучать надёжность нашего движенья. Их труд небросок и непрост - не умещаясь в полный рост в своей канаве смотровой, за всё ручаться головой.

*****

А вот кромсают паровоз старинной службы маневровой. Шипит резак. Натянут трос, и луч работает червонный. В глубь механизмов и идей, исправно службу отслуживших, с огнём внедряется злодей, на свете двадцать лет проживший. Смирись, конструкторская мысль, с такой расправой неизбежной. Не так уж беспощадна жизнь, когда вторична роль невежды. Не разбираясь, что к чему в железках списанной машины, он прав, и многие поймут его весёлости причину. За сдачу лома в нужный срок отхватит премию трудяга. Эх, паровозик, дыма бог - прости бригаде натиск наглый! Тебя жалел твой машинист и прихорашивал обтирщик:... что ж среди нас перевелись всегда добром тебе платившие? Каким беспомощным ты стал, порастеряв свои колёса... Вот-вот и тронется состав, омыв тебя последним плёсом.
Смыв с грубых пятерней мазут, содрав промасленные латы, где спины голые снуют, стою чумазый и разлапый. Вверяя струям душевых давно не ангельские души, братва шалеет. Не щадит ни спину ближнего, ни - уши. Когда ж настанет судный день, за эти грубые повадки - судите нас, кому не лень, но с нас, конечно, взятки гладки. Уж лучше в ад, когда в раю нам не отыщется работы... но вот я чистенький стою в знак воскресенья и субботы.


НОЧНАЯ ПОЕЗДКА


Мы спим, а наши души, к твоей спине прильнув,
пригрелись вездесущим - не видимым уму.
И сколько б до рассвета колёса ни стучали,
все сны к твоей кабине слетаются.
Случайно ль,
о ангела - хранителя союзник непременный,
сердечною опекой должим попеременно.
Путеец или смазчик, усердья не жалей,
ты тоже жизни пайщик, а значит, пот пролей
на звонкое железо, отлитое в печи,
таким же незаметным ревнителем.
В ночи
приёмщики по гайкам стучат, стучат, стучат.
Иголки наших жизней у слесаря в ключах.
Мы спим, а наши души - как к ангелу прильнув,
находят ли участье, открыты ли ему?
 

*****

Когда электричка, как спичкой по небу
Чиркнёт и исчезнет в глуши полустанков,
Помчится по свету кометой хвостатой,
Чиркнёт и исчезнет, чиркнёт и исчезнет,
На ощупь прожектор подслеповатый
Обшарит вокзалы взглядом знакомым,
А ночь расшвыряет белой лопатой
Белые звёзды над сонным фронтоном,
Тогда на безлюдье, прямо с перрона,
Дыхания ночи не заглушая, -
Спрыгнешь на гравий,
Вот я и дома...
Видишь, чего ты себя лишаешь?

КОЛОДЕЦ

Спины в мыле.
Рукава пропитаны глиной.
С вёдер колкие капли - за ворот.
Не могилу копают - колодезь -
Старики, позабыв раздоры.
Толстое, рыхлое тело
Дед омывает махорочным дымом,
Он недоволен одышкой и мною
Толкает в затылок: помоги, мол.
Пацаны таскают холодную землю
В оцинкованных вёдрах.
Охают.
Мужики, подзадорив смену,
С плеч снимают рубахи волглые.
Лёхин дед несёт помидоры,
Волоча деревянную ногу...
А один - стоит у забора,
Но его не зовут на подмогу.


КЛЕВЕР

Это клевер цветёт.
Отпустите меня,
Дайте мне надышаться,
Наплакаться вволю.
Это клевер цветёт!
И весь мир полинял.
Перелейся в меня,
сумасшедшее поле!
- Тормозни-ка машину!
- Не положено здесь,
И на кой тебе?
- Всё же, приятель,
Это клевер цветёт,
Это с родины весть!
Неужели тебе не понятно,
чёрт конвойный?!
- Молчать!
Он дорогой скучал...
И конвойный шепнул ему:

- На-ка,
покури втихаря...
Головой покачал:
- Попадёшься ты мне, вояка...


*****

Он ли изнурял до попеченья?
Милосердье падко на гроши?
Но трясутся животы тюленьи:
Раз не брал, так больше не греши!
Это тебе в правую заноза,
Аж по шляпку, чтоб не соскользнул.
Это тебе в левую, за слёзы,
Не озолотившие казну.
И уже не мученик взирает
Скорбно -
Вечный взяточник - Иисус
Будто бы косится, проверяет,
Честно ль подаяния несут.


ПРОДАВЕЦ КЕРОСИНА

В дымных кухнях, где царствуют примусы,
с ненасытной сроднясь духотой,
соскребая приварков папирусы,
разве вспомнят о нём с добротой?
Никого теперь не впечатляет
устаревшее ремесло -
дядя Миша живицу качает
для избушек, готовых на слом.
Как легко, как свободно, как плавно
исчезает в форсунках огонь -
это вечная память пропана
охраняет старость его.
Ведь для ветхих и тихих избушек
он единственный истопник...
- Чёртов Мишка! Язви твою душу,
до чего ж керосин твой коптит!
Мишке сущность упрёков понятна,
Мишка мастер на них отвечать.
И плетутся старухи обратно,
и блаженно про сдачу молчат.
1985