Помилуй, Боже, и спаси
ты чад своих, с рожденья сирот,
на неприкаянной Руси,
где все навыворот, навырост,
где каждый мал и каждый сир,
где каждому даны, как схима,
простор, что так невыразим,
любовь, что так невыносима.
Где каждый сразу - раб и царь,
где бел бычок и стать особа,
хоть ты надеждою мерцай,
как бочажок среди осота.
Помилуй, Бог, своих овец,
сбежавших в поисках благого
куда-то на другой конец
большого пастбища земного.
Всех брошенных под перекрой
одной шестой в другие дроби
своею милостью прикрой,
стыдобной тяжестью не горби.
Повязанным на языке,
на том, что мама мыла раму,
на том, что в каждом тупике
подозревааем выход к храму -
всем нам - кто соль и кто сырье
недоброй матушки-России,
дай сил, Господь, любить ее
и не извериться в бессильи.
******
Вот что я, убогий, думать смею –
и о том поведаю тебе,-
землю Бог придумал перед смертью.
Он ее придумал в октябре.
Чтобы в этом гибнущем чертоге,
в этом шелушенье золотом,
человеки думали о Боге,
и смотрели на небо при том.
Чтоб слеза им зрение травила,
как родник - накапавшая нефть,
когда стаи птиц непоправимо
из небес вытягивают нерв.
Чтобы рвали души эти люди,
глядя на безумный листопад,
на его стекающие слюни
меж зубов-балясин балюстрад.
Чтобы знали - кончиться придется
(не придумать им от горя зонт),
вот и охладившееся солнце
падает, как лист, за горизонт...
Бог с кончиной всех провел, как шулер,
помирать-то Богу не к лицу...
А октябрь по-прежнему бушует,
словно скорбь по мертвому творцу.
***
Песня
Люблю тебя...
люблю тебя...
Светло и больно - как ни щурюсь.
Как ночью по небу кочую,
светясь от звездного репья.
Я думал в темный донный ил
радиолярией ажурной,
в слои привычек, лжи дежурной
давно любовь похоронил.
Но было знаменье – готов
я клясться жизнью и свободой,-
две радуги средь небосвода
сплелись, в четырнадцать цветов.
И вот я выдохнул:
- Люблю...
Иду по лезвиям разутый.
Из тьмы венозной и мазутной
К тебе свой слабый голос длю.
Люблю тебя...
люблю тебя...
назло всей горечи нажитой,
назло ушибам и ошибкам
и трезвым винам сентября.
Люблю тебя...
Люблю тебя
всем своим сердцем полустертым,
распахнуто и распростерто,
не требуя и не губя.
Не покорять, как новый свет,
железной волею конкисты,
не хищной лапою когтистой,
в твоей судьбе оставить след -
хочу сподобиться, суметь
тебе хоть в чем-нибудь казаться,
хочу в глазах твоих остаться
как теплый и живой предмет...
* * *
Суета бесполезная
стала дальнею, давнею.
И живу возле леса я
в доме с белыми ставнями.
Захожу выпить водочки
то к Ивану, то к Осипу.
И катаюсь на лодочке
по осеннему озеру.
Ярок свет лучевых полос
в зарастающих вырубках.
Будто долго мне плакалось –
да все черное выплакал.
Тишина здесь поселена
неземная, нездешняя...
Ой, вы клены осенние,
звездолеты сгоревшие.
Эти ветры октябрьские
гонят листья по просеке.
А душа моя рабская
тихо к Господу просится...
* * *
Не ной, мое сердце...
Тужи – не тужи.
Проиграно.
Мизер наш ловлен.
Орешник червовые мечет тузы,
и ветер их носит над полем.
Я тоже разбрасывал сердце свое
кусками жалельных заплаток.
Не время ль тебе, дорогое рванье,
слегка успокоить остаток.
До крови рябиновых стылых кистей
и серых наркозных печалей,
до сукровиц розовых, черных костей
мир лиственных рощ измочален.
Все было не так и не в такт, и не в масть.
Ставь птички в расходные графки.
Уносятся птицы к теплу басурманств,
к покою и шелковой травке.
А нам оставаться, а нам пропадать,
цедить нашу горечь солОво,
лакать этот солод, cвободу глотать
в краю, где едома солома.
А нам от последней любви замерев
(не смолкни, тик-такай в запястье)
учиться у этих осенних дерев
последствиям искренней страсти.
Не бойся сорваться в заклиненный юз
и не убоись истереться -
стучи, забубенный влюбленный мой туз!
Не бойся любви, мое сердце!
* * *
Я остров открою и Трою отрою,
и нА гору влезу, и в бездну нырну
( и, кстати, узнаю, что там –за горою,
и что в этих безднах гуляет по дну).
На битву пойду или выйду на стражу.
В быту буду скромен, опрятен, побрит.
И тещу уважу, и двери покрашу,
и даже утюг починю, может быть.
Омаров куплю, и шампанского брюта,
Нажарю картошки и брошу курить.
И сделаю все я. И больше не буду.
И разрешу тебе шубу купить.
Я даже и сам не вполне ощущаю,
на что я сподоблюсь и как удивлю,
только б сказала ты :
-Ладно. Прощаю.
И позже добавила б:
-Ладно.Люблю.
* * *
Мы станем птицами, я верую -
любовь крылата и нетленна.
Наверное, ты станешь белою
и черной стану я, наверно.
Вдвоем мы воспарим над крышами,
не присоединяясь к стаям.
Средь черных птиц ты будешь лишнею,
чужим я белой стае стану.
Умчимся в дальнее пространство мы,
пронизав небеса предместья.
И вечным бужет наше странствие
крыло к крылу - навеки вместе...