Что ближе нашей дальности, что больше нашей малости,
Что глубже этой вольности, когда краями щёк
Навзрыд срываем занавес своей недетской шалости
В своей знобящей робости, нетронутой ещё.
Какое горе, каторга – любить тебя по-старому,
Доказывать безмерное, живое, навсегда!
Но холода, снующие дворами и бульварами,
Теплей, чем наши помыслы. Мы сами – холода.
И в полночь с томной тяжестью мне каждый раз мерещится
Душа твоя изрытая, истерзанная в кровь,
Она в слезах, в страданиях, она, как перебежчица,
Всё мечется и мечется, и погибает вновь.
Но нашей совместимостью гордится всё живущее,
Во мне талант безволия, в тебе бесстрастный нрав.
Мы отвергаем в нежности былое и грядущее,
Мы далеки от почестей, признаний и расправ.
И в этой бессловесности тоска об идеальности.
Мы не твердим о верности, лишь верим до конца.
Что больше нашей малости, что ближе нашей дальности!
Что искренней строфы моей и твоего лица!