«Где север, любимый? На свете так много вещей,
Которые хочется знать…».
«Где-то там, полагаю.
Да, верно! На запад бежит тот ручей, дорогая».
«Дадим ему имя: На Запад Бегущий ручей».
(На Запад Бегущим остался ручей до сих пор.)
«В какие моря устремляется он одиноко?
Когда все другие ручьи тяготеют к востоку,
Он верит себе, и всё делает наперекор».
«Такие и мы на пути бесконечном своём.
Ведь мы же с тобой - …, мы с тобой - …, не находится слово.
Мы верим себе…»
«А каким – молодым или новым?»
«Да, именно верим…, но главное – чтобы вдвоём.
Сказала вдвоем, только чувствую, хочется нам
Сейчас обручиться с ручьём, чтобы стало нас трое.
Мы мостик из рук над спешащей водою построим
И будем с тобой по обеим его сторонам.
Смотри же, смотри! Он волной посылает нам знак!
Наверное, хочет сказать, что умеет и слушать».
«Ах, милая, это от ближнего выступа суши
Вода отступает, сжимаясь в бурлящий кулак.
(А чёрный поток, доходя до затопленных скал,
Давился собой и вставал на дыбы то и дело,
И против теченья волной, но теперь уже белой,
Ни в чём не теряя, по чёрной воде отбегал.
В нём странные пятна рождались, почти как стихи,
Как белые перья, блестящие в тёмном скольжении,
Чтоб дальше, за мысом, своё завершая движение,
Сбиваться в причудливый шарф у склонённой ольхи.)
…вода отступает. И ты понимаешь…, прости,
Но это – не знак, ведь волна эта пятится вечно!»
«И так, и не так, ибо всё же я верю, что встречной
Волной до меня что-то хочет ручей донести».
«Как я бы хотел, чтоб тебе удалось ее взять
В страну Амазонок, куда не проникнуть мужчине,
Где женственность смотрит в себя. И по этой причине
Ручей этот – твой. И мне нечего больше сказать».
«Нет, нет! Продолжай!»
«Посмотри, как один ручеёк
Настолько упрям, что желает бороться с собою.
Такие и мы, ведь и мы были раньше водою,
И часто идём мы самим же себе поперёк.
Да, были водою и вовсе не знали имён,
А стали собой и, пройдя этот круг многократно,
В потоке, несущемся прочь, мы стремимся обратно,
Как странный ручей, мы стремимся к началу времён.
Похоже на жизнь, где весьма иллюзорен покой,
Где, даже застыв, мы при этом, увы, ускользаем.
Обидный порядок саднящею раной терзает,
И падаем в бездну с холодной её пустотой.
А время течёт мимо нас в этой вечной воде,
Под нами, меж нас, чтобы в нужный момент уничтожить,
И в нас его струи, и даже над нами, быть может,
Оно – и любовь, и печаль, навсегда и везде.
Ведь даже материя слепо склонилась пред ним –
Пред собственно смерти стирающим всё водопадом,
Который так прост вдалеке, но загадочен рядом,
Который предвечен и, кажется, непобедим.
Который не просто ведёт, но бросает назад,
Бросает назад, поднимаясь так страстно и пенно,
Как будто раскаянье было и было – священно,
И наши минуты в обратном потоке скользят.
Мы время торопим. Ручей, протекая вперёд,
Торопит и нас, и бежит, ослеплённый закатом,
Но кто-то по небу и солнце торопит куда-то,
А кто-то над всем подгоняет и сам небосвод.
Такое движение к тайне начала начал
Обратно путям, совпадающим с общим теченьем.
Куда-то в себя, за отдельным своим назначеньем,
Всегда возвращаться нам кто-то с тобой завещал».
«Пусть будет сегодняшний день днём, в котором был ты!»
«Пусть будет он днём, где ручей стал На Запад Бегущим!»
(Но солнце садилось, а краски ложились всё гуще.
И день им казался сюжетом бегущей воды.)