Пересечение.
Соавторы: Сенька Аргентинец, Неприкаянная.
Ч. 1 Спецэффекты.
«...и каплями точки.
Закуривай. Грустно? ...
...поэтику всю в кулак...»
«Самоирония Аргентинца»
Неприкаянная.
«Донна ЭНиЯ» именно так было написано на табличке. Аргентинец мялся на пороге и никак не решался ни уйти, ни постучать. Непонятная робость овладевала им всякий раз, когда он приходил сюда, в этот убогий доходный дом, на площадке пятого этажа которого и была ее удивительная дверь, обитая дорогущей кожей ламы, с золотой (он готов был поклясться, что золотой!) табличкой.
- Заходи! – раздался металлический голос, и дверь приоткрылась.
Аргентинец вздрогнул. Никак он не мог привыкнуть к этим ее штучкам. Дверь глухо захлопнулась за ним, важно пощелкав замками и подвигав засовами. Надо признать, донна ЭНиЯ всегда умела добиться желаемого эффекта.
Полумрак, навязчивый аромат каких – то благовоний. На стене прихожей, уютно расположившись на оленьих рогах, висела анаконда. Да, обычная живая анаконда. Она, разинула свою пасть, продемонстрировав ему розовую мускулистость своей глотки, но, сделала это с таким отрешенным видом, что осталось не ясно – пыталась ли она его напугать или просто зевнула. Аргентинец усмехнулся. Животные каждый раз были другие: то подозрительный страус, то ласковая пума...
Он прошел в комнату. Там, за круглым столом сидела женщина. Какой-то туман почти скрывал ее фигуру. Запах восточных курений усилился и стал непереносим.
Донна ЭНиЯ подняла на него глаза и, неожиданно звонко щелкнула пальцами. Сейчас же туман исчез, зажегся яркий свет, лишь легкий аромат сандала все еще витал в комнате и щекотал ноздри. Аргентинцу захотелось выглянуть в прихожую: анаконда тоже исчезла? - но, он робко присел к столу, не отрывая от Донны взгляда.
Сегодня она была молоденькой шатенкой с правильными чертами лица и выразительными глазами. Ах, эти глаза... Они могли быть голубыми как сейчас, или зелеными, иногда карими, и очень редко - серыми. Тем не менее, в них все время Аргентинец находил что-то неизменное, и был уверен, что всегда сможет узнать их.
Всякий раз, когда Аргентинец приходил к ней, Донна ЭНиЯ была разной: то девчонкой - подростком с озорными косичками, то умудренной жизнью пожилой дамой, то блондинкой с внешностью топ-модели, а однажды... и он был в этом почти уверен, ЭНиЯ была ... Хотя, может, в тот раз вместе с сандалом дымила конопля?
Донна откинулась на спинку стула и замерла в ожидании, словно и не сомневалась не на минуту в истинной причине его появления здесь.
- Я тут это, стихи принес.
- Давай.
Аргентинец протянул ей свои стихи, аккуратными строчками уложенные на листки тонкой бумаги. Начав читать и, будто ухватившись за тоненькую ниточку еще призрачной сути, Донна ЭНиЯ стала увлеченно раскручивать клубочек сплетенных им эмоций и желаний.
- Это нервы, - обронила она и отложила в сторону несколько листочков. - Так, - задумчиво, - А вот это уже кое-что... - и, добавила шепотом: - Сейчас...
ЭНиЯ пододвинула к себе стопку цветной бумаги, открыла хрустальную чернильницу и аккуратно опустила перо в голубые, как испанское небо чернила. Аргентинец любил наблюдать за ней в эти минуты.
Вот только что Донна в задумчивости покусывала перо, смотря сквозь Аргентинца, и уже через мгновение что-то быстро пишет, накрывая девственную чистоту бумажного поля сетью удивительных символов, замысловато переплетая их между собой, создавая волшебную вязь.
Наверное, именно ради этих мгновений Аргентинец бывал тут. Ему очень нравилось видеть, как она делает это.
В такие минуты он забывал про свою робость и скованность и начинал верить, что всё не зря.
ЭНиЯ закончила, протянула листок ему, и опять он смутился:
- Я потом почитаю.
- Нет, лучше сейчас.
В ее голосе слышалась усталость.
Он поднял листочек ближе к глазам, - читать было трудно. Свет тускнел, его становилось явно недостаточно - как в сумерках...
Но, Аргентинец читал.
ЭНиЯ улыбалась, будто слышала его, и чуть склонив голову на бок, складывала бумажную птичку - оригами.
Аргентинец читал. Строки были звонкими, слова точными: металл - сверкающее серебро. Местами оно уже потеряло блеск и стало чернеть. Аргентинец знал, отчего это бывает, и знал как это красиво.
Черное, серебряное, черное, серебряное.
Слова потекли как две реки в одном русле: не смешиваясь, но усиливая, подчеркивая впечатление. Неожиданно что-то изменилось, и слова-реки встали на дыбы, устремляясь к небу немыслимыми фонтанами. Внимание Аргентинца было настолько захвачено происходящим, что он и не заметил, как пространство стало тускнеть и съеживаться, словно все вокруг него было дешевой декорацией, нарисованной на холсте, который стаскивают с задника сцены рабочие после спектакля.
Комната Донны ЭНиИ исчезла, исчезла и сама Донна.
Ч. 2 Слова - цвета, звуки и буквы.
... Почтальон добежал ли из ада?
Принес ли мое письмецо -
Осень завтра сыграет меня очень нежно
на маленькой скрипочке пикколо
и улетит безмятежно
мертвым листком...
«Нежный диптих (Неприкаянный ночной)»
Сенька Аргентинец.
<http://www.etokruto.ru/stihi/auth/auth.php?583>;
Он снова пришел. Она даже не видела его - почувствовала. Сладковатый дым волнами колебался вокруг Аргентинца, подрагивая и поднимаясь над фантазиями его там, где они принимали особенно причудливые формы: то, распускаясь буйной порослью невероятных, неземных трав и цветов, то упругими жгутами перетягивая пространство, сдавливая его до фиолетовых отеков. Донна ЭНиЯ в задумчивости коснулась кончиками пальцев паутины шелковых тончайших нитей, на которых, словно утренняя роса, висели серебряные колокольчики. Паутина, улавливавшая малейшие колебания чудесного тумана, окружившего Аргентинца, и заставлявшая колокольчики снова и снова трепетать нежнейшим перезвоном, с готовностью откликнулась на ее прикосновение, колокольчики вздрогнули:
Динь, динь, динь, динь...
- Заходи!
Динь, динь, динь, динь...
Слово, будто камешек, брошенный в воду, погнало по кругу волны теплого дыма, светящегося изнутри удивительным цветом. Дым мог быть голубым, как сейчас, или зеленым, иногда коричневым, и очень редко – серым.
- Я тут это, стихи принес.
- Давай.
Динь, динь, динь, динь...
Отзываются колокольчики, подрагивая на беспокойной паутине.
Динь, динь, динь, динь...
Неожиданно дым начал остывать, и скоро стал совсем ледяным, настолько, что казалось, будто его можно потрогать. И действительно, на ощупь дым был шершавым, покрытым трещинами льдом. Пальцы стало жечь, ЭНиЯ удивленно подняла руки к глазам. Кончики пальцев оказались порезанными. Кровь скудными ручейками сочилась из ранок и собиралась в аккуратные лужицы у центра ладоней, а оттуда бордовыми змейками убегала вниз, к локтям, где останавливалась на мгновение, чтобы вдохнуть полной грудью и сорваться мириадами капелек вниз, в бездну.
А, собственно, почему вниз?
Стоило только задуматься об этом, и капельки замерли, послушно перестали падать, поднялись вверх и рубиновыми бусинами повисли вокруг нее, придавая всему происходящему вид настоящего торжества.
- Это нервы.
Колокольчики тревожным перезвоном откликнулись тотчас, будто волнуясь и сопереживая: Динь! Динь! Динь!
- Так, а это уже кое-что...
Мягким эхом, успокаиваясь и успокаивая:
Динь, динь, динь, динь...
Стало теплеть. Сгустившиеся было сумерки, постепенно растаяли в теплом и ласковом свете.
- Сейчас...
Динь, динь, динь...
Колокольчики позвякивали теперь где-то далеко-далеко.
Звенья серебряной цепи мелькали у нее перед глазами, обозначая границы потока его – Аргентинца - сознания: такого мягкого, пластичного, трепетно обернутого в теплые пастельные полутона, наверняка с легким оттенком листьев табака в аромате, и обязательно с мощным и терпким послевкусием кожи и дуба.
Донна уже настроилась на волну Аргентинца, начала чувствовать его вибрации, с каждым мгновением все более отчетливо осознавая желание отвечать ему. Время для нее перестало быть абстрактным. Секунды громоздились друг на друга, создавая пирамиды ожидания у каждого приготовленного ЭНией слова...
- Я потом почитаю.
- Нет, лучше сейчас.
Динь, динь, динь, динь...
Динь, динь, динь, динь...
Получилось. Все было не зря.
Остались лишь усталость и пустота, да волны дыма кругами...
ЭНиЯ подошла поближе и внимательно посмотрела на Аргентинца.
Он спал, вытянувшись на соломенном матрасе.
Донна задумчиво провела тыльной стороной ладони по ставшей колючей, впалой щеке Аргентинца и, подобрав выпавшую из его рук глиняную трубку, ушла, растворившись в сумраке курильни.
12 мая 2006 г.