кхеркаю как старый, потрепанный жизнью и изрезанный шрамами и морщинами морской волк.
он одноглаз, одноног и угрюм, черная повязка скрывает под собой желтый пронзительный глаз оборотня, вымуштрованный целиться и убивать, оставляя черные метки безупречными потеками на беззащитной белости и теплоте ключиц и запястий.
он широк в плечах и безудержно хромает на левую - деревом стучит по палубе, вызывая в мальчишках-юнгах неконтролируемый страх, расшираюший зрачки в маленькие черные меточки.
он испытал на прочность не один корабль, не раз мачты ломались от кхеркающего, как он сейчас, града оружейных осколков, не раз пробоина в днище убивала его детей.. корабельно шел ко дну, но всегда выбирался сухим из воды, раз за разом продавая по частичкам свою душу морскому черту, который, облизывая губы и щуря щелки глаз, ждал его на дне..
он не раз любил и был любим, не раз позволял своему узловатому, исшрамленному телу играть с влажной мякотью тел портовых шлюх, которые ждали волчьего возвращения из очередного набега и ночами шили ему рубашки из белого шелка, щедро сдобренного слезами и ненавистью.
он был непреклонен и жаден до нежности и страсти, он выгрызал у врагов сердце прямо там, на палубе, когда абордажная толпа сливалась в последней оргии отчаяния, боли и смеха, а потом поднимал еще бьющийся комок к небу и выл, призывая заблудшие души. так он платил по счетам.
он никогда не плакал и никогда не колебался - его решение всегда было единственно верным и давно утонувшие команды хранили верность только ему.
он был жесток к бунтарям и непреклонен к правилам. он выходил в рейд только ночами, он атаковал неслышно и быстро, и никакой крик о помощи не мог спасти жертву от молчаливоко нападения с прищуром демонов, клинками в зубах и полночным воем Капитана, вырвавшего очередное сердце.
он не отражался в зеркалах, не имел собственной тени и мог без слез смотреть на солнце, говорить с мертвецами и звать их на бой.
он был Волк. старый, потрепанный жизнью и виселицами, бесконечными побегами из-за решеток и захлебывающей насквозь свободой.
и потому, ступая по палубе Летучего Голландца, кхеркая и отчаянно хромая на левую, он смеялся. и выл, вырезав себе сердце и закрыв его в дубовый сундук мертвеца, положив туда еще и бутылку рома.
он был неумолим, молчалив и опасен. они боялись его деревянного стука в ночи,тихого "кже-кхе" и инфернального воя. он ступал на берег раз в десять лет, получая новые белые, пропитанные слезами, отчаянием и ненавистью рубашки, а потом играя с телами портовых людей на выживание. они звали его Капитаном Волком. и считали дни до его возвращения...
...утром, окрыв глаза, Волк усмехнулся, отряхнулся и удивился новому телу, новому миру. закаленная в сталь волчья душа ощерилась и зарычала. это был неправильный порт. и рубашек не было..
но рядом спала удивительно тонкая, эфемерно прозрачная девушка, которую отчаянно хотелось поцеловать в уголок губ. только так. а потом - снова в ночные шторма и отчаянную свободу на гриве, вместосердечный шрам на груди и заточенный мучить и убивать желтый волчий глаз...
в эту ночь Волк перестал быть Волком.