Милейшие дамы и господа, не ждал я, что мой неторопливый рассказ, так разнящийся с нашим стремительным временем, подвигнет вас снова собраться вокруг меня. Рад, искренне рад... В промежутке между нашими встречами, коих жду я с таким нетерпением, один энергичный господин спросил меня, почему я так долго повествую о себе и своих четвероногих друзьях. Я, честно говоря, смешался в тот момент, но позже понял: рассказывая о них, я словно заново проживаю свою некороткую чудесную жизнь рядом с этими волшебными существами. И если вы слушаете меня, значит, не только мне это интересно.
И все же сегодня я постараюсь вынырнуть из сугубо личных воспоминаний, пролистав еще всего несколько страниц своей памяти, в гущу всеобщей информации. А пока...
Так вот, о той старушке. Я, давно забывший суровый язык команд по отношению к моему Клайду, шел рядом с ним по славной улице Степанова мимо чудесного краснокирпичного здания женской гимназии, вы его знаете как тридцатую школу. Впереди простиралась необозримая лужа, коими так славен наш город. Черную воду бойко форсировала сухонькая невообразимых лет бабушка в огромных резиновых, явно не с ее ноги, сапогах. Мы с Клайдом такими вездеходными сапогами не обладали, поэтому я сказал своему рыжему попутчику: «Дружочек, а не пройти ли нам лучше через школьный двор? Там явно суше». Пес мой вздохнул, огляделся, чуть ли не кивнул головой и свернул в приоткрытую чугунную калитку. «Свят, свят, - запричитала поравнявшаяся с нами старушка, - собака человечью речь понимает!»
... Я уже, помните ли, говорил, что почитающий род людской, даже в не лучших его проявлениях, пес мой не способен был поднять зуб свой на великое или малое двуногое существо. Лишь однажды он нарушил эту свою негласную заповедь. Мы проходили по Почтовой, когда раздался истошный крик: «Сумка, моя сумка!» Немолодая дама, вся в черном, рыдала и оседала на асфальт, а от нее убегал сутулый такой дядечка с маленькой женской сумкой в руках. Потом я узнал, что женщина ехала на похороны, а в сумке были деньги на вспомоществование родственникам. Опытный вор, оказавшийся попутчиком, проследил за ней, и на остановке сумку-то и вырвал. Ничего этого не подозревая, я подставил ему свою ногу, и вор рухнул прямо передо мной. И вдруг выхватил большую такую заточку (для не связанных с этой грубой темой поясняю, что заточка – кусок арматуры, заостренный на конце), и попытался ударить ею меня. Объятый ужасом, я приготовился к худшему. Но мой добрейший ласковый пес, беспокоясь обо мне и вспомнив вдруг все давние уроки, бросился на врага, как настоящая служебная овчарка. Подробности опущу, они были ужасны и для вора травматичны (челюсти у колли невероятно сильны), лишь замечу, что я отделался испугом, а Клайд был удостоен благодарности милицейского начальства: разбойник оказался еще и беглым.
Рыжему еще раз довелось сохранить мою жизнь на последних шагах жизни собственной. Он был уже невероятно по собачьим меркам стар, почти ничего не понимал и без посторонней помощи не мог встать. И только ласка да лакомый кусочек могли заставить его открыть глаза и лизнуть руку. Это было трогательно до слез.
Однажды в ночи мне стало очень плохо. Сон грозил увести меня за край. Но старый пес почувствовал это (такие чудеса не раз описаны наукой), сумел подняться, носом растолкал мою жену, и быстро (еще чудо!) примчавшаяся «скорая» спасла меня. Клайд же опустился на пол и навсегда потерял сознание...
Его уход был страшно тяжел для нас. И, вопреки предупреждениям, что после смерти собаки год не стоит брать другую, я вскоре привел в дом очаровательного шестимесячного лабрадора Мориса. Мы быстро полюбили его, но понять по-настоящему не успели: уже годовалый, очень сильный и озорной пес вырвался во время гуляния, увидев на другой стороне улицы знакомую собачку, и погиб под колесами грузовика. Чувство вины до сих пор не оставляет меня. Я тогда написал много стихов о моих собаках, решусь сегодня опечалить вас только одним:
Когда я по лунной дороге уйду,
Оставлю и боль, и любовь, и тревогу,
По лунной дороге, к незримому Богу
Искать себе место в беспечном саду,
По лунной, по млечной, и легок мой шаг,
Пустынна душа, ожиданием омыта,
По лунной дороге, вовеки открытой,
Легко, беспечально, уже не спеша,
Уже не дыша…
И мой голос затих.
Два пса мне навстречу дорогой остывшей,
И юный - погибший, и старый – поживший,
И белый, и рыжий. Два счастья моих.
И раны затянутся в сердце моем,
Мы вместе на лунной дороге растаем –
Прерывистым эхом, заливистым лаем.
И всё. Мы за краем. За краем. Втроем.
Сейчас рядом с нами – французская бульдожка Китти Л`Этуаль де Франс, в народе – Катя, и пестрая кошка Лизка, воспитанная еще стариком Клайдом. Им – наша любовь и забота.