Ире Д.
А помнишь? – Прошлый год. Опять - январь.
То таяло. То вьюжило тревожно.
И стало так светло и бездорожно,
как, помнится, случалось только встарь,
до января – другого, где провал,
смешенье звуков, верностей, понятий,
еще до времени иссеченных объятий,
еще до снов, где кто-то пировал,
а кто-то верткий наливал вино,
и хохот стих, когда открылись двери,
и ты вошла, и стало слышно – в сквере
от холода поскуливал щенок.
Так вот – январь, светло и бездорожно.
...И время раскололось, как кристалл.
И даже ветер видеть перестал,
куда и как ему лететь возможно.
И снег – не знал куда упасть. С зари
он таял, таял безнадежно в лужах
и тек по мостовой. И был простужен
клен возле дома. И темнело в три.
И ты надеялась (раз Парки пряли нить)
на ветреность богов и настроений,
на снег,
на звезды,
на январский гений.
На что-нибудь...
И – не январь винить.
И думала – теперь мы стали строже.
И думала – теплей, чем свет свечи.
А рыхлый снег последний час влачил,
и от него ты оттолкнулась все же,
и токи времени почувствовала кожей,
холодные, как горные ручьи
с их песней – льдистой и несложной,
и полетела – низко, осторожно –
над крышами, над слякотью дорожной –
в снегу, как видно, крылья промочив.