Я сломалась, когда наступило семь и время идти в обход. Если было бы чем, я сейчас бы дымила, как сломанный пароход; так глаза на ветру слезятся, и четче видно, что впереди - бесконечные дни, и в каждом из них я борюсь. И не победить, и не вытащить изнутри твое ядовитое "может быть"; если был бы вообще край света, то мне бы сейчас вот туда уплыть. Я, конечно, еще способна не отводить от тебя глаза, да нельзя. Не моя весна, не моя стезя.
Снег домерз до сухого асфальта и толстенного льда на нем. Я хотела бы быть под стать тебе - да гори оно все огнем; это тонкая грань общения - режет пальцы, не отпустить. Только быть и жить, и дышать; и тебя отчетливо не-любить. Я хотела бы тебя выкричать, как-то вытащить из груди - только слишком уж ясно помнится, как ты давеча уходил. И еще завиток вольфрамовый ясно видится - у виска. И когда двери закрываются, вмиг накатывает тоска.
Если б мрамор из глаз - да на душу, мысли - россыпью янтаря... Слишком часто мы шутим настежь, но - ведь ни слова не говоря. За границы как за околицу - только с грустью смотреть, да ткать; мне конечно, воздатся сторицей - жаль, что чем, мне не выбирать. Мне под вечер труднее рядом быть, словно ты уже вдалеке. Словно тонкая нитка тянется от меня - да к твоей руке. И когда эти двери чертовы с гулким грохотом рвут мой мир - ей бы лучше порваться с ним.
* * *
Ей бы лучше порваться - да только, выходит, слишком она прочна.
И дрожит между нами всю ночь, как будто натянутая струна.