Я пела колыбельную ребёнку,
Обняв тихонько худенькие плечи.
Усталый слабый голос мой негромкий
Звучал в каморке нашей каждый вечер.
Я пела про журавлика, про Волгу,
Про негасимый свет московских окон.
Он глазки закрывал, и долго-долго
Тянулся звук баюкающий тонкий.
И страх с обидой, словно в сказке Лихо,
Вдруг исчезали в круговерти белой.
На сердце становилось тихо-тихо...
Кому я пела? Сыну ли? Себе ли?