Татьяна Кувшиновская
Интервью внучатой племяннице
=======================================
Говорит мне Сашенька, внучка моя второклассница:
– Бабушка, я хочу взять у тебя интервью.
– Бери, – отвечаю.
– Скажи, пожалуйста, сколько тебе было лет, когда началась блокада?
Когда началась война мне только-только исполнилось полтора года, а твой родной дедушка Лёва был ещё в роддоме, он родился за пять дней до начала войны. Наш папа, твой прадедушка Аркадий Герасимович Герасимов, всего одну ночь перед уходом на фронт укачивал своего сына. Погиб он 9 октября 1944 года в бою, освобождая Латвию, его могила в городе Иецава на братском кладбище, я нашла её в 1977 году. Сейчас я стараюсь думать, что захоронение советских солдат также хорошо ухожено, как и тогда.
К началу блокады мне не исполнилось и двух лет.
Выехать из города мы не смогли, возможно, к лучшему, так как поезд, на котором мы должны были отправиться в Алма-Ату, немцы разбомбили и он не пришел в Казахстан. Мамина сестра тётя Манечка – жена офицера-пограничника, служившего в Средней Азии, не дождалась нас и очень переживала до получения известия о том, что мы живы. Всю блокаду нам пришлось перенести в Ленинграде. Мы жили на Красной (Галерной) улице, около завода «Судомех», а это место часто бомбили вражеские самолёты. В нашей коммунальной квартире все держались друг за друга, помогали, и поэтому никто не умер от холода и голода. Но твой прапрадедушка Герасим, который жил на Фонтанке и при первой возможности добирался до нас, внуков и своей снохи, чтобы своим пайком поддержать нашу маму, умер в декабре 42-го и похоронен на Пискарёвском кладбище. Твоя прабабушка Анастасия Ивановна в первые месяцы блокады была донором – отдавала часть своего молока в детскую консультацию. Однажды, возвращаясь домой от Никольского Собора, вблизи которого был расположен донорский пункт, она захотела отдохнуть на скамейке на площади Труда, но пересилила себя и пошла дальше. Ещё не успела завернуть за угол, как началась бомбёжка, и та скамейка, мимо которой она прошла, перестала существовать.
Прабабушка твоя работала при доме, так как нас, малюток, нельзя было оставлять без присмотра на долго, а все остальные соседи, в основном женщины, работали на заводах и фабриках. Прабабушка твоя никогда не теряла самообладания и часто даже в тяжелых ситуациях сохраняла чувство юмора. Как-то раз пришлось ей с домоуправом тётей Пашей лезть на крышу, чтобы сбрасывать снег, а высоты она очень боялась. Обвязанная верёвкой, на четвереньках она передвигалась по крыше за шагавшей на своих двоих напарницей и вдруг сказала: «Сейчас увидят нас и решат, что тётя Паша на крыше выгуливает свою собаку». Смех помог моей маме пересилить страх, и вдвоём они справились с обязательным в то время делом. Были другие уж очень страшные моменты, когда маме удавалось избежать неминуемой смерти, детишкам пока рано рассказывать об этих ужасах, и только мысль, что дома ждут беззащитные дети, придавала ей сил. Можно считать, что мама осталась жива, потому что были мы, а мы – оттого, что у нас была такая мама. Так что своим появлением на свет ты, моя дорогая внученька, обязана мужеству и стойкости и, конечно, материнской любви прабабушки Таси. Жаль, что ни твой дедушка, ни прабабушка не дожили, чтобы порадоваться на такую хорошую девочку. Какой у тебя следующий вопрос?
– Какие воспоминания у тебя о том времени?
– Я была слишком мала, чтобы ясно помнить начало войны. Самое раннее относится к апрелю 1942 года (мне было два года и четыре месяца), перед тем, как бомба попала в нашу комнату. Я только помню, как мы сидели в простенке (в пространстве между окнами), прижавшись к маме, мне стало страшно, мама сняла с кровати ватник, накрыла нас, но я ещё громче заорала. В моей памяти только эта картинка, говорят, я просилась в бомбоубежище, а маме уже было трудно ходить, но ей пришлось уступить мне. Мы спустились только на один марш лестницы, когда разорвалась бомба. Нас всё-таки засыпало кусками штукатурки, и твой дедушка получил контузию, долго заикался, когда смог говорить, но мы остались живы. Нас на время переселили в другой дом рядом, об этом есть запись в домовой книге, поэтому я точно знаю, когда случился этот эпизод.
Потом, когда уже прорвали блокаду, я помню к Новому Году, наверное, к 1945-му, нам, единственным из большого дома оставшимся в живых детям, соседи по дому приносили ёлочные игрушки и украшения. Ёлки я не помню наряженной, наверное, она была, зачем же дарили игрушки? Я только помню, как мы с братом их перебирали, у меня некоторые из них сохранились. Очень хорошо помню все обстоятельства в момент, когда пришло известие о гибели папы. Было много народу, мама тяжело опустилась на табурет, она не плакала, была гнетущая тишина. Мы с братом потом, сидя друг против друга у стола и глядя на горящую электрическую лампочку, тогда, видимо, нам казавшуюся чудом после света коптилки, умоляли Бога вернуть нам папу.
– Бабушка, а бывало ли тебе в то время когда-нибудь страшно ещё?
– Да, деточка, наверняка бывало, но этот страх спрятался где-то в глубине моего сознания, а я помню только курьёзный случай, когда я испугалась людей в противогазах, подумав, что это фрицы, ведь их в газетах и листовках рисовали не похожими на нормальных людей. Я схватила твоего дедушку в охапку вместе с санками (опять-таки это было скорей всего после прорыва блокады в 1943 году или сразу же после окончательного снятия в 1944 году, я тогда о годах не думала).
– Бабушка, а ты писала стихи о блокаде?
– Я мало пишу об этом, есть только четыре стихотворения, посвященных тому страшному времени. Воспоминания эти почему-то бередят душу, и я даже начинаю плакать.
Видно всё, что было с нами, остаётся при нас и отражается на нашем состоянии.
– Спасибо, бабушка за твой рассказ, не плачь, дай я тебя поцелую.
Интервью брала Александра Мицкевич
18 января 2005 г.
(62 годовщина прорыва и частичного снятия блокады)
Татьяна КУВШИНОВСКАЯ
ПАМЯТЬ
Была война,
горела высь над полем
и солнце в страхе
пряталось за мглой,
земля питалась
человечьим горем,
сыны Отчизны
поднялись на бой.
О тех, кто пал за нас
мы помнить будем!
Забыть –
предательства
нет в мире злей!
Своих потомков призываем:
Люди!,
постройте в каждом сердце
Мавзолей!
весна 1980 г.
МОЯ ПАМЯТЬ О ВОЙНЕ
Забудет ребёнок за малостью лет
блокадные голод и холод,
но врежется в память из множества бед
особенно острый осколок.
Бомбёжку я помню, животный мой страх,
“В убежку!” – кричу я в тревоге.
У мамы ребёнок грудной на руках,
у мамы опухшие ноги…
Заставила маму спастись от беды,
на лестницу выйти успели,
а в комнате нашей остались следы
от взрыва немецкой шрапнели.
Мне в сорок четвёртом исполнилось пять,
и... нам… принесли похоронку.
Понятия Смерть невозможно принять
и взрослому, где уж – ребенку!
Мы с братом просили: “Бог, папу верни!”
Сводили нас в церковь соседи,
крестили в Никольском и с нами они
молились на поздней обедне.
Младенческий разум не понял всех бед,
другой расплатилась ценою:
природа мне жизнь сохранила, но нет
ни сына, ни дочки со мною…
29.10.83
РАССКАЗ О ПОГРЕМУШКЕ
Хранится игрушка, как символ спасенья…
Во времена довоенного рая
была погремушкой моей с опереньем,
раскрашенным под какаду-попугая.
Меня забавлял он большой и тяжёлый,
когда я глядела на мир из пелёнок,
он красками яркими, треском весёлым
отпугивал плач, возникавший спросонок.
Братишке игрушка досталась в наследство,
когда загремела войны канонада.
Под стук метронома отправилось детство
по долгим годам ленинградской блокады.
Тяжелая птица лежала в кровати,
не грея ребёнка своим опереньем,
она не просила еды, но некстати
будило братишку трескучее пенье.
Голодная мама, голодные дети…
– Чем, попка-дурак, ты грохочешь?
Со вздохом
он, пополам распадаясь, ответил:
– Г О Р О Х О М.
январь 2001 года
ЛЕНИНГРАДЦАМ – БЛОКАДНИКАМ
Ленинградцы, милые, родные!
Постарайтесь боль преодолеть
И найдите силы. Вы – святые!
Надо людям души отогреть!
Несмотря на горечь и досаду,
Боль обид на жизненном пути,
Вас, познавших ужасы блокады,
Умоляю к людям снизойти!
Верою, надеждою, терпеньем,
Поднимая Совести ростки,
Помогите новым поколеньям
В единенье силу обрести!
Помогите людям, помогите!
Все, кто помнит тяжкий вес креста,
Опытом страданья подтвердите:
Мир спасёт Святая Доброта!
янв. 1997
© Copyright: Татьяна Кувшиновская, 2008
Свидетельство о публикации №1801174383