Предисловие
Волею судьбы, или провидением Божьим, как вам угодно, но большую часть жизни я устраивал землю. И сколько же ее я перемерил и ногами, и руками, и с голодным брюхом, под дождем, под снегом, под палящим солнцем, кляня свою судьбу, пока не полюбил ее.
Когда я понял, что полюбил, то сначала объяс-нял это привычкой каторжника к неволе, брава-дой романтика, упоением самоутверждения, пока не ощутил, что жизнь без нее мне уже не жизнь.
И теперь я кланяюсь земле, ручьям, оврагам, травам, цветам, птицам, деревьям… Небу…
Верю в «Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым», потому что вот они – Его творения.
Принял Православие как естественный наряд для этой грустной и огромной земли.
Традиция! И стало ясно, «зачем». И грустно, что поздно. И могильные плиты прошлого, без имярек и дат, стали откровением, книжицами с нераскрытыми тайнами, так как Вечность отме-няет «пока, потом, попозже, погодя, завтра», рас-стелив великую Историю для «сейчас».
История – это тексты. И плохих текстов не бывает, бывает поучительная История. А тексты – это Слово, прародитель современной информа-ции – волновой, цифровой, вновь обращающейся в слово. И нельзя придумать слово, которое ус-лышано, как нельзя выдумать историю. Можно приукрасить покойника, но нельзя его выдумать. Нельзя выдумать дедушку и бабушку. Зачем?
Проверьте на детях, и вы убедитесь в бесчис-ленных «зачем?», «почему?», «как?», ведь они – дети человеческие, модельки Начала. Даль глаза-ми ребенка – волнующая даль открывшейся кар-тины, которая загадочна тем, что бесконечна, и неожиданна тем, что прекрасна. Так же ощущает мир «вечный ребенок» – поэт.
А дальше что? А у соседа, а за рекой, а за го-рой, а в соседней деревне, под крышкой шкатул-ки, саркофага, под насыпью кургана, под облож-кой книги? И ответы первого действия – из чрева матери, из скорлупы яйца, и т.д.
А дальше что? Вот главный вопрос любого дет-ства! Главный вопрос бродяг, моряков, цыган, бе-дуинов, физиков и лириков…
«Путешествующим спутешествуй!»
«Спутешествуй» странствующим бродяжкам, юродивым, паломникам, гонимым не голодом, а духом. Они – «перекати-поле» земли, разносчики слова, ассимиляторы, стимуляторы, генераторы вечного двигателя путешествующего духа. А дальше что? По миллиметру, аршину, локтю, са-жени, лаптю, версте. Без минут, часов, недель, месяцев, лет… По Вечности! Зачем? И круг не ра-зомкнется, потому что он круг.
Кто Он, непрестанно следящий за нами, перед кем мы постоянно оцениваем свои поступки? Кто проделывает с нами изнурительную работу?
И каждый сам отвечает на этот вопрос.
А что после нас? Вдруг потомок скажет: «А де-душки не было, он – миф…» И начнет все сначала – без Адама, без чистой воды, без воздуха, без земли. Будет насыщение, пресыщение и… смерть. И Слово будет лишь погонщиком хаоса в казино жизни. Круг разомкнется!
Но, может быть, правнук откроет книжицу и прочтет, и увидит мир глазами прадедушки. А большего и не надо.
* * * * *
Урок дарвинизма,или экзерциции на исторические темы
Поэма
1
Представьте, что явился Бог
Природы любоваться лоном,
Однажды им же сотворенным,
Порассуждать про чудеса.
И с обозренья колеса
Взирая, попивать чаек
С персоной вольно осужденной!
Облокотясь на локоток,
Не выражая беспокойства
И не вступая в диалог,
Он изучал болезни свойства,
Диагноз он давно предрек,
Но уважал персону Ону!
И прилетал на камелек…
Какой же Бог не одинок?
Средь горожан и прихожан
Какой же Бог не капитан?
Чтобы, подув на уголек,
Удостоверить, что Он – Бог!
А продолжительность урока:
В еретики или пророки,
Персоны срок, «пропал иль пан»,
Зависела от обезьян…
И видит Бог сквозь серый смог:
Шумит великий океан,
И в изобилии банан…
Но где итог? И подтвержденье?
В раздумьях Бог:
Из христиан, и не болван…
Но все же логике мышленья
Обязан был отдать должок!
Терпенья, Бог, тебе, терпенья!
Чарльз Дарвин* ведь не простачок,
И путь его не без сомненья!
А Чарльз, вступая в диалог,
Про то, про се, про мир безумный,
В сомненьях был не новичок,
Но одинок: «Сначала в гунны –
Из обезьян, и пятачок –
Был римский нос, и шли на струны
Живого жилы… Стыли руны
В камнях руин. Потом Барокко
Сменялся Рококо, и в Сунну
Хадисы** складывались. Гунны
Опять… Нет, Чарльз не простачок, –
От обезьяны очень умной!
2
Где берег, взрезанный лагуной,
В бараний скручен завиток,
И где сирены златорунной
Певал когда-то голосок,
И отражались раньше луны,
Блестя округлостью сторон, –
Теперь серебряные дюны
И сверхсекретный полигон.
Представьте связанный чулок
Шотландской шерсти тонкорунной
В изгибе обезьяньих ног,
И хищно дремлющий челнок
Космический, как клюв вороний!
Там гуманоиды сачок
Строчат на «Зингере» огромный,
Чтоб уложить в него Волчок*
Гироскопический, бездомный…
Об этом… Т-с-с… Пока молчок!
Утеса вздыбившийся кок,
Чьи миллионы лет – секунды,
Дрожит, как каменный цветок,
И все живое – наутек,
И все – сплошные «киндер вунды»,
Косноязычный лопоток,
И «гироцапы» среди тундры!
3
Земля – запущенный волчок,
Меняла Солнца свет на лунный,
Выветривая твердь в песок…
Мелькало Время, мчались гунны…
И на руинах плакал Бог…
Смотрел и плакал: «Как я мог
Так ошибиться, ведь в подлунном –
Я первый дарвинист, поток
Очерчен твердию в лагуне.
И исправленья твердый срок,
Назначенный, давно истек!
А ну-ка, Чарльз, на Солнце дунем,
Я покажу им, кто здесь Бог!»
4
Затихло все… Промчались гунны,
Трудись и пой… Но снова в рог
Трубят другие, на латунный
Доспех сменив, ища дорог…
И Слово пропадало втуне.
Лишь звук – погонщик конских ног!
……………………………………………………….
И на руинах плакал Бог!
5
«Я, давший Слово, Слово снова
Верну на дремлющий порог,
Как сына блудного! Христова
Пусть кровь вольется между строк!
Я, Бог, устал от их забавы
И накреню волчок, пусть ночь
Обезумевшие оравы
Окутает, чтоб истолочь
Курганы черепов и славы!
Раз Слово дал, пора помочь!
Я вылью океан и лед,
Пусть прохладительная ванна
Обезумевший мир спасет!
На пятый день пусть обезьяна
Твоя, мой Чарльз, тогда войдет.
Когда ж ее прикончат гунны,
Черкни мне. И зубри урок:
Я – первый логопед в подлунном,
Лишь избранным доверю слог!»
6
«Лишь тот Мной назовется мэтром,
Кто Слово взял, как лемех, и
Поверил в «mobile perpetuum»,
Хрипя под электронным ветром,
Слагая метрами стихи!
Вот – мэтр, рожденный «от сохи».
Строкою плачет мэтр навзрыд, –
Пегас, привязанный у свай,
В расщелины эпохи вбитых,
Забытый среди птичьих стай!
Таким – космические ветры!
Таким – спасительный ковчег!
Ретортой Слова, стилем «ретро»,
Продолжат век, продолжат бег!
Кто Слово взял, зовется мэтром!
Кто Слово взял, тот Человек!»
Кто Слово дал, того иначе
Зовут покинувшие рай,
И Он, на них взирая, плачет:
«Слезой осолоненный край!
Крутись, волчок, а ты, Чарльз, знай,
Что человек – не обезьяна.
И лишь тогда наступит срок,
Когда вселенского обмана
Слова проступят между строк,
Нож продырявит дно кармана,
Тогда окончится Урок!
И ты, птенец, конца тумана
Дождись, как юнга-новичок!
Свой ножик выкинь из кармана,
Точи свой хищный клюв-крючок,
Блесни на солнце опереньем,
Дождись весенний гриб – строчок,
Взлети, сверши круговращенье,
Замкни… И выжмет кулачок
Вдруг набежавшие слезинки…
Он ждет, точильщик-червячок,
Твой клюв! Струя песка – песчинки –
Счет времени твой, старичок!»
7
Гироскопический Волчок
Менял свет солнечный на лунный.
Отнюдь был Чарльз не простачок,
А если простачок, то умный!
«Арго» с добычей златорунной
Волна качает равномерно.
«Летучего голландца» шхуна
Наводит ужас на таверны!
Судьба, иль попросту – фортуна,
Всегда срабатывает верно:
В костре горит Джордано Бруно,
В костре спасения от скверны!
Фортуна – мелочь, вот судьба
Скользит, как плачущая рыба!
За тишиной – опять пальба,
И вечный выбор: либо – либо…
Неизреченный вопль-крик…
И облегчающая гибель,
Простор, ломающий тупик!
Но кто придумал линч и дыбу?
В каком колене? Иль иначе?
Вы слышали, как рыба плачет?
Вы слышали, как плачет рыба?
Удачливые, в лени дачной,
Или она не плачет, ибо
Счет за нее давно оплачен?
Вы слезы видели собачьи,
Застывшие в обвислых клочьях?
Вам ужаса шипенье рачье
Не навевало сытой ночью?
Когда под пиво в смраде смачном
Свое предсмертное «тик-так»,
Крушась, вышвыривает рак?
Оплачен и утиный кряк!
Разве не так? Или иначе?
Торшер зевотой затушив,
Нащупайте слезы комочек
И вы увидите воочию:
Над терминалами души,
Гремя удачей, смерть хохочет!
Хемингуэем плачет рыба,
И Гоголем хохочет степь,
Бесовский достоевский выбор…
По-бунински токует вепрь.
Барханьи родственницы, дюны,
Хайямом стонут… Гордо Блок
О незнакомом и о юном
Ведет пронзительный смычок!
Курганы спят, но т-с-с… Молчок,
Не гуманоиды, а гунны
Строчат на «Зингере» сачок!
Песок струится, навзничь, лунный…
Серп завалился, сапожок…
Нет, скифской бабы след чугунный
Санкт-петербургской тенью лег…
На изваяние Петру!
На город, где бродил Евгений,
Где всадник-привиденье меден,
На город бед и наводнений,
Где тень бледна, и каждый – беден!
Зашевелилась на ветру
Латунной седи паутина.
И, второпях гоня причину,
Век золотой толкая в спину –
На суд, по тронному ковру,
Ища причины сердцевину,
Заржали кони на смотру!
И выходил на середину
О рангах табель поутру,
Свободу меряя по чину!
И дар Валдая, и лучину –
На полосатую версту.
Колодок звон, и окрик в спину,
Сибирь клеймила по тавру,
Ломая гордую лепнину!
«Всех к топору! Всех к топору!» –
В неволе вскормленные луни,
Девиз бомбиста: вопли гуньи,
Клааса пепел, и – к костру.
На жертвенный огонь перуний!
Лишь вольный ветер по нутру!
И закачали георгины
Свои головки на лету.
В тоске серебряной по Грину
Встал алый парус-какаду
В лагуне сонной, и картинно
Свобода крылья на мосту
Сводила красной парусиной…
Ваятеля резец старинный
Водил в мистическом поту,
Лепя обожествленной глиной
Всем милосердия сестру!
Гироскопический Волчок
В согласии с Джордано Бруно
Вращался, зрел большой толчок,
«Титаник» лег на дно лагуны!
И айсберг, как Агамемнон,
В Гольфстрим вонзивший Куросио,
В лагуне сонной, словно слон,
Собою занялся красиво!
«Наполеон, Наполеон!
Непредсказуемый масон!
Апокалипсиса и кары,
Войны предвестник – вот кто он!» –
Вскричали томные гетеры!
И надрывался граммофон,
И присмиревшие кентавры
Взбивали локоны персон
Первейших, пожиная лавры,
У перегревшихся корон!
На трон, поставленный на кон,
На айсберг, погруженный в сон,
Садились пеплинки пожаров,
Танцуя медленный бостон,
Шипя, как тысячи омаров.
И полушепот, полутон…
Солдат в окопе, санитары…
Вкус пороха, как кровь – солон!
И кружатся за парой пары…
Романсом, стансом напоен,
Поет предмет со всех сторон
Вертинский под фортепиано!
Тамара Врубеля – Татьяна…
И подметает Фирс салон,
Гоген проснулся на Таити
На фиолетовой заре,
И давший Слово на иврите
Вдруг растворился на горе!
Как скромный созидатель пара,
И не предвидевший иприт,
Он с добротою сенбернара
Прощальный наносил визит!
«Не плачь, дитя, не плачь, Тамара!», –
И засылается патрон
Стальным прищуром комиссара…
А где же трон? Расстрелян он!
И загоняется в вагон
Изобретатель самовара!
8
Гремя удачей, смерть хохочет
В кольце жиреющих ворон,
И катится вагон, грохочет,
Задраив щелочки окон!
Там, за окном, споров погоны,
Дрожала гордость на виске,
Катилась, звонкая, в загоны,
Висела жизнь на волоске!
Свободы нет! «Покой и воля» –
Воздушный замок на песке…
И застывает «гуляй-поле»
Глухонемым на облучке!
И маскарадом плац-парады,
Не спит лишь хобот-телефон,
Заборы, стены и ограды,
И шепот, топот, крик и стон:
В Берлине он, и в Риме он,
И на оси – до Токио,
Такой же он, аттракцион:
Барак, пакгауз, блоки!
И от Гранады до Арбата,
И до Невы, где мост горбатый, –
Один блестящий патефон…
Нет ни аббата, ни набата,
И колокольный замер звон!
И лишь прибоя моно тон
Играет в жмурки с канонадой,
И от коричневой эстрады
До истекающей Гранады
В неопалимых кудрях крон –
Кольцо заждавшихся ворон!
9
В огороде калина,
В огороде малина!
Все, и мал, и старина –
Под портретом Сталина!
Где Ферми идет процесс,
И турнепс давно исчез,
Бюргеры и шулеры –
Под портретом фюрера!
И объятия простер
Освенцим до Ванино…
Полыхающий костер
Гитлера и Сталина!
На старинном, на бульваре
Грустный Гоголь в черной паре.
Детский сад, заждавшись мам,
Плющил нос о стекла рам!
Нажимали на педали
В цирке мишки!.. Больше стали!
У мартенов все не спали,
И коровы ждали – пали!
И чеканила медали
ВЧК, и в дверь стучали,
Разводили, разлучали
И стучали, и молчали!
И ковыльные печали
Степи скорби расстилали…
Лишь за синей далью дали
Выручали, выручали!
В дырах купола церквей.
Хохот в грохоте цепей,
И парад партийных кепок
Счет ведет летящих щепок!
Валит, валит, валит лес
Разгулявшийся «ликбез»,
Лишь качается одна
В огороде калина!
10
Стихии нет, лишь шум да пена,
И вместо птицы Гамаюн –
Отполированная сцена
Вещает умное – с трибун…
Вагон качается лукаво,
Зашторив щелочки окон,
С акцентом слово, и картаво,
Сдвигает полюса сторон!
И жмурится игра-забава,
Смещая разум в мозжечок.
И карандаш крушит анклавы,
И на блиц-криг – большой скачок!
И белая на красном «Слава!»,
И машет синенький платок,
Каналом – братская канава…
Еще нажим, еще чуток…
Еще нажим, еще чуток,
И поддается уголек,
И раздается где-то «браво»,
И лево двинулось направо!
И к блюду острому приправа:
Колючих проволок оправа!
На пир среди чумы снеток.
На Запад двинулся Восток
Прищуром Сталина и Мао!
11
Виток ложился на виток,
Меняя солнца свет на лунный,
И вот уж Запад – на Восток,
В Китае зрел «большой скачок»!
Не очень длинный, зато шумный!
Бушует расщепленный атом,
На пролетарское плечо
«Прибавочный и новый» фатум
Ложится! Маркс здесь не при чем!
И к лесу передом фортуна,
Известно, к нам чем, а знаток
Энергий и законов юных,
Прозрев, воскликнул: «Весь в гудок
Уходит пар, и что ж тут, право,
Теперь поделаешь, браток!»
Да, Чарльз, отнюдь, не простачок,
Обидно только за державу!
12
Виток ложился на виток,
В согласии с Джордано Бруно…
«Стручок», продетый в пиджачок,
Наш Гамаюн, вещал с трибуны
Гуманное! Не спали гунны,
Строчили на Волчок сачок
На «Зингере»… В тенетах, умный,
Плел паутину паучок!
Гироскопический Волчок
Менял свет солнечный на лунный…
Пел, наслаждался новичок,
Его заждался паучок!
«Гуманизованные» гунны,
Сложив в огромнейший пучок,
Несли достроченный сачок
На «Зингере». А там, где дюны,
Скрыт полигон… Держись, Волчок!
Им вдруг навстречу из лагуны –
В колпак одетый старичок,
Весь в черном: «Я – Джордано Бруно,
Прошу ко мне, на кострячок,
Вы в заблуждении и юны!
Вращается давно Волчок,
В согласии со мною, Бруно,
И Дарвин Чарльз – не простачок,
Все измельчается в песок,
И гуманоидам вновь в гунны
Попасть… Но т-с-с…, пока молчок!»
13
Команда, пульт, нажим, щелчок…
И смерть глобального масштаба
Взлетает… Тишина… И табу
На все! Остался червячок –
Свидетель… И свинец Генштаба!
И те же гунны, из удачных
Стай обезьян, мрачны и бриты,
Над неудачею не плача,
Бензолотурбонеолиты
Глухонемы! И снова рьяно –
На полигон – латать сачок
Летят. И снова плачет Бог:
«Ведь получился ж колобок
Хорош. И удалась Татьяна,
И был же пушкинский возок,
Задумано ведь без изьяна!
Иль это только завиток
И миг Истории, удача?
Моя, мой Чарльз! Иль я не Бог?
Сам человек пошел иначе!
Ему лишь месяцев пятьсот
Подарено в земном обличье,
Он же – бахвалящийся мот
И раб сует, до неприличья!
И гонит он коней, строптивый,
Пока не упадет рука,
Иллюзий катит мир красивый,
Держа узду пучка пока!
Ниспослано Пространству Время,
«Пока» не даст оно держать,
«Пока» ежесекундно семя
Плодит, и невозможно вспять
Счастливый миг поймать опять,
И над удачею вздремнуть,
Удел Наш: «Но!», – и погонять…
Прожитое уж не вернуть!
В познанье – грех! Его унять
Пора! Пора! Пора понять:
Всего кивок, один кивок,
Наклон оси, движенье стана,
Земли толчок… И без урана
Весь мир, в котором ты – пророк,
Лишь сгусток пыли и метана,
Взорвется брызгами фонтана,
Крупой замеса Бытия,
Где все загадки – это Я!
На перепутьях всех дорог
Вдруг оказался Колобок
Умней, поскребыш на сметане!
Я вас любил, покуда мог,
Мне утешенье только в Тане!
Предметы спора и войны:
Осла отличье от барана!
Или кровати от дивана!
Иль истощение казны!
Или глаза чужой жены!
И вновь клинки обнажены,
И под знаменами тирана,
Пусть короля, царя, султана,
За переделом старины,
Узрев повадки сатаны –
В отличьях Библии с Кораном,
Там, за пределами страны,
Неважно где, летят сутаны,
Халаты, клобуки, кафтаны…
И города разорены,
И подданные без вины
Ложатся в мертвые курганы!
Для всех же, поздно или рано,
Султана, князя выйдет срок,
Будь ты тихоней, иль тираном,
Простонет траурный смычок…
Тогда и выжмет кулачок
Слезу… Конечно, обезьяна
Всех предводительница гуннов!
И ты, отнюдь, не простачок,
Потомок обезьяны умной!
Но не исчерпан сундучок!
Творенья пятый день не рано
Вновь повторить, пускай уйдет
Твоя больная обезьяна,
Вертись, Волчок, наоборот!»
14
Спор завершен!?
Кострами Бруно
Мир полыхает, и смешон
Наш разум жалкий… Снова гунны!
Гироскопический Волчок
Меняет Солнца свет на лунный,
Виток ложится на виток,
Вылизывает дно лагуны
Волна прибоя, дышат дюны,
Счет времени ведет песок…
И новорожденные гунны
Вновь на курганах… Плачет Бог!
«Я создавал не обезьяну,
Еще не поздно, пусть войдет
К ним осознание изъяна,
Обезумевший мир спасет!»