В теплушке – печь раскалённая.
Запах – хоть вешай топор.
Бывшие заключённые
Свинцово смотрят в упор.
– Корочки есть?
– Конечно.
– Десятилетка?
– Да –
Кто-то бросил с усмешкой:
«Дурак, что приехал сюда!»
Смолчал я: не лезь на рожон,
Где волчий и нрав, и «закон».
...Полсмены печку топили.
И пили. И пили. И пили.
Тогда, одурев от жути,
Я крикнул в махорочный мрак:
«Довольно пьянствовать! Будет!
Пошли грузить порожняк!»
И бригадир, трезвея,
Хрипло прервал тишину:
«Ну что ж! Иди в галерею!
Васька! Покажь там ему!»
... «Шахтёрки» нам тьму рубили.
Полз уголь по ленте змеёй.
Пахло гнилью. Мы были
Один на один под землёй.
«С татуировками парень!
Громила! За грош убьёт!
Сейчас, – я подумал – ударит
Или на вал толкнёт».
И холод, но не от мороза,
И ужаса тень, как конвой,
А Васька – обнял и сквозь слёзы:
«Пожить бы твоею судьбой..."
"Шахтёрки" тускло светили,
Полз уголь по ленте змеёй...
И мы, обнявшись, застыли,
И Васька - как брат родной.