ПАНИХИДА ПО СЕСТРАМ
1902
(Сестрам милосердия, умершим в Южно-Африканскую Войну)
Кто вечерний вспомнит сумрак, ровные ряды палаток
(Сквозь кристально-чистый воздух – цепь лиловых гор вдали)?
Кружек звон и смех негромкий – смех, достойный состраданья,
И сестер припомнит лица, эти волосы в пыли?
(Ныне, не поздней, покуда есть в ноздрях у нас дыханье,
Ныне, не поздней, покуда не прошли еще года –
Ныне мы помянем многих почести достойных женщин,
Что от смертного порога возвратили нас сюда).
Кто припомнит утро с громом и раскаты по предгорьям
(Вспоротый простор – шрапнелью весь изрезан и измят),
Красного Креста повозки, что находят путь к траншеям,
И сестер серьезных лица, что от поезда глядят?
(В дни, которые – мученье, ночи – бесконечный ужас,
В те часы, когда душою овладели силы Тьмы, –
И пылая, мы скитались через семь кругов горячки,
Руки к нам простерли сестры, чтобы исцелились мы).
Кто припомнит эту полночь у опор моста разбитых
(Как "Максим", по жести дробно бьет осенний дождь суров)?
Вспышки молний, и фургоны растянувшейся цепочкой,
Лица тех сестер, что вносят раненых под скудный кров.
(Прежде, чем угаснет болью оглушенное сознанье,
Каждый нерв скудели бедной к Сотворившему зовет,
И когда под гнётом плоти исчезает стыд последний,
Сестры сносят наши муки, отирают хладный пот).
Кто зловонный впомнит полдень, похоронный путь сквозь рынок
(Флагов нет, от мух прикрыли одеялом смертный прах)?
И салютную команду – ноги, стертые до крови, –
И сестер припомнит лица, славы отсвет в их очах?
(Не боясь огня сраженья – лагерь весь насквозь открытый,
Веселы и терпеливы – смрадный город сжат в кольце,
Отдыха они не знали до последнего покоя –
О, как легок груз, что в землю опускается в конце!)
Пусть разбросаны могилы, имена давно забыты,
Но хотя Земля забудет, Ангел помнит их всегда –
Тех, кто умерли в Эйтвлюхте, и ушедшую навеки
В дни, когда крылом коснулась Саймонстауна беда.
Потому мы все, покуда есть в ноздрях у нас дыханье,
Ныне, не поздней, покуда не пришел последний час, –
С благодарностью помянем почести достойных женщин,
Что от смерти подступившей жизнью выкупили нас!
Примечание.
Во время Англо-Бурской войны (1899-1902) число умерших от болезней британских солдат превосходило число убитых по меньшей мере вдвое. Киплинг посетил несколько госпиталей в Южной Африке в 1900 г. Зная по собственному (недавнему) опыту, как много значит уход для тяжело больных, он посвятил это стихотворение памяти сестер милосердия, собравшихся сюда из разных концов Британской империи.
Строка "Ныне мы помянем многих почести достойных женщин" представляет собой парафразу того же стиха (Сирах, 44:1), который цитируется в "Школьной песне": на этот раз вместо мужей похваляются женщины.
Во время эпидемии чумы в Кейптауне 1901-1902 гг. в Эйтвлюхте (Uitvlugt), в стороне от города, находился госпиталь.
В Саймонстауне умерла Мэри Кингсли (1862-1900), путешественник и писатель, друг Киплинга. Здесь она в качестве сестры милосердия ухаживала за заключенными-бурами.
В стихотворении упомянуты впервые применявшиеся в эту войну в широком масштабе пулеметы (системы "Максим") и шрапнель.
Говоря об англо-бурской войне, заметим еще, что наступление сомкнутыми колоннами уступило рассыпному строю, что Британской армии пришлось отказаться от красных мундиров – прекрасной мишени – в пользу хаки, а также что бурами впервые были применены траншеи.
Автором серьезного исторического исследования, посвященное англо-бурской войне, явился ни кто иной, как сэр Артур Конан-Дойль.
The Five Nations
DIRGE OF DEAD SISTERS
1902
(For the Nurses who died in the South African War)
Who recalls the twilight and the ranged tents in order
(Violet peaks uplifted through the crystal evening air?)
And the clink of iron teacups and the piteous, noble laughter,
And the faces of the Sisters with the dust upon their hair?
(Now and not hereafter, while the breath is in our nostrils,
Now and not hereafter, ere the meaner years go by—
Let us now remember many honourable women,
Such as bade us turn again when we were like to die.)
Who recalls the morning and the thunder through the foothills
(Tufts of fleecy shrapnel strung along the empty plains?)
And the sun-scarred Red-Cross coaches creeping guarded to the culvert,
And the faces of the Sisters looking gravely from the trains?
(When the days were torment and the nights were clouded terror,
When the Powers of Darkness had dominion on our soul—
When we fled consuming through the Seven Hells of Fever,
These put out their hands to us and healed and made us whole.)
Who recalls the midnight by the bridge’s wrecked abutment
(Autumn rain that rattled like a Maxim on the tin?)
And the lightning-dazzled levels and the streaming, straining wagons,
And the faces of the Sisters as they bore the wounded in?
(Till the pain was merciful and stunned us into silence—
When each nerve cried out on God that made the misused clay;
When the Body triumphed and the last poor shame departed—
These abode our agonies and wiped the sweat away.)
Who recalls the noontide and the funerals through the market
(Blanket-hidden bodies, flagless, followed by the flies?)
And the footsore firing-party, and the dust and stench and staleness,
And the faces of the Sisters and the glory in their eyes?
(Bold behind the battle, in the open camp all-hallowed,
Patient, wise, and mirthful in the ringed and reeking town,
These endured unresting till they rested from their labours—
Little wasted bodies, ah, so light to lower down!)
Yet their graves are scattered and their names are clean forgotten,
Earth shall not remember, but the Waiting Angel knows
Them that died at Uitvlugt when the plague was on the city—
Her that fell at Simon’s Town in service on our foes.
Wherefore we they ransomed, while the breath is in our nostrils;
Now and not hereafter—ere the meaner years go by—
Praise with love and worship many honourable women,
Those that gave their lives for us when we were like to die !