Стенанья, причитанья, глас людской,
В разбитых залах угли догорают,
Могильщик ворон кружит над стеной,
Пыль, копоть над селением витает.
Иду без сил, в лицо летит песок,
В видении озер источник чистый,
Жар от костров, хочу воды глоток,
Скрип ворота, похоже на баллисту.
Пытаюсь улыбнуться, что за боль,
Лицо горит, засохшей корки рана
Потрескалась, губами чую соль,
Ко мне спешит уставшая охрана.
Взлетает птицей красная стрела,
В плечо повыше сердца ударяет,
Приподнимаю с ужасом глаза,
Обильно кровь одежду орошает.
Вот лучник вновь вздымает арбалет,
Мой взор детали четко различает,
На древке стрел багрово алый цвет,
Узор из рун оружье обрамляет.
Они боятся, я еще жива,
Но все же приближаются несмело,
Неслышно зазвенела тетива,
Болт попадает в правое колено.
Хруст кости отдаленный и глухой,
Сознанье боль уже не принимает,
Вот камень просвистел над головой,
Ещё один по рёбрам попадает.
Я падаю, ко мне спешит народ,
Хватают платье грязными руками,
Ругаются, скопец-монах плюёт,
Шаря по телу жадными глазами.
Рвут волосы, я плачу и кричу,
Без остановки сыплются удары,
Вот понесли, похоже, к палачу,
И здесь, в цепях Алана увидала.
Ему досталось, но не так как мне,
Он без доспехов, в ситцевой рубахе.
В прорехах ткани раны на спине,
Два стражника его прижали к плахе.
Мне надевают цепи, вот кузнец
Заклепки раскаляет на горниле,
А это еще что? Златой венец?!
Зачем, о нет, его же раскалили!
Герцог забился, голову ему
Два стражника бугая повернули,
Затем насильно веки оттянули,
В глазах его я вижу пустоту.
Я плачу не от боли, за него,
Пускай сгорают волосы златые,
Уже не жар, а жалкое тепло,
Я чую от короны герцогини.
Толпа ревет, стремится на помост,
Скандирует, сожгите, их сожгите!
Я больше не стесняюсь своих слез,
Едино, что хочу сказать, бегите,
Пока еще я сдерживать могу
Змею, что возрождается несмело,
Чтоб удержаться, силы берегу,
Но более не управляю телом.
Из ратуши выходит мэр, сенат.
Идут сюда, народ их привечает,
Глава спросил — и кто же виноват,—
Что город и селение пылают?
Приблизился — что за бардак такой,
Мое почтенье, герцог, герцогиня,
Полюбовался сломанной стеной,
Прекрасно, замечательно, богиня.
Кровь феи, несомненно, крылья где?
Сейчас посмотрим, так, ага, понятно.
Сознанье бродит в полной темноте,
Хотя, вот и огонь, весьма занятно.
Да, девочка, простите, госпожа,
Вы дел изрядно нынче натворили,
И магия весьма, весьма сильна,
Так, и к чему же вас приговорили?
Как грубо, плети, жертвенный венец,—
Мэр поманил рукою капитана,
—Ну, отвечай и для кого свинец?
И что за тварь Алана заковала?—
Набычившийся стражник отвечал,
Что он не подчиняется совету,
Мэр пригрозил,— а как же трибунал?—
И тут в толпе подняли арбалеты.
Сенат попятился, народ их не пустил,
Мэр улыбнулся,— Капитан, позвольте,
У вас, что, бунт, да стой ты, погоди,
А ну ка, объяснить все соизвольте?
Тут из толпы, друг друга сторонясь,
Внезапно показались депутаты,
Мэр — понимаю, теперь вижу связь,
Как ожидалось, подлы и богаты.
Кто тут у нас Уил? Есть магазин
И лавка для снабжения пиратов?
А это кто, скажи мне, командир,
Де Халесто, он из аристократов?
Да, помню, он о титуле просил,
Подумать только, продавец изюма,
А этот-то, народ чем соблазнил,
Не уж то жуткой выделкой костюма?
Де Халесто сказал: «Мы от лица…
Мэр: «Вот прошу, пожалуйста, не надо,
Еще попашу, помню «подлеца»,
Но тот иной доволен был наградой.
А сын-то в заговорщики пошёл»,
Сановник побледнел, стилет хватая,
И вдруг сказал: «Иа», словно осёл,
По ходу серой шерсткой обрастая.
В толпе раздались крики: «Архимаг»
Страж-капитан попятился с помоста,
Купец промолвил: «Ну, я и дурак,
Уил, я говорил, все слишком просто».
Алан: «Учитель, право, это вы?»
Гостар: «Ну, да, мне нечего стесняться,
А мэр вчера покинул нас, увы,
И он пока не станет возвращаться.
Представь свою супругу. Хороша!
Наряд, конечно, ваш не для венчанья,
Ну, с этим разберемся не спеша.»
Стражник издал невнятное мычанье.
Затем заговорил; «Сир архимаг,
Разрушен город, сожжено селенье,
И я не смел, оставить дело так.
Гостар: «Весьма понятно откровенье.
А чем вы, дорогой мой, капитан,
И вы, посланцы люда, объясните,
Что герцог, или попросту Алан,
Мой ученик, да сами поглядите,
Цепи, колодки, раны на челе,
Ну, и наряд его и герцогини,
Да и весь город в копоти, песке,
Напомните, о чем вы говорили?
Что, это все наделала она?
А что ж её на подвиги подвигло?
Так, башня, арбалет, теперь стена,
Пока еще в тумане все не видно.
Ах, вот огонь, ты только посмотри,
Какая сила первозданной мощи,
Так, все понятно, судари мои,
А знаете, могли бы сделать проще.
Пришли бы, объяснили, что к чему,
Жаждем, хотим богатства для народа,
Ну что вы, как же я, да не пойму?
Скажите, вам еще нужна свобода?
Вот ты, купец, скажи, чего хотел?
А ты Уил? Дворянство пропускаю,
Сир Халесто пока что не у дел,
Нет, нет, я вовсе вас не заставляю,
Но, вы подумайте, а я пока
Исправлю, что хозяйка натворила.
Ну, милая, ты город разнесла!
Откуда же берется эта сила?
По виду фея, только крыльев нет,
Ах да, я не представился, похоже,
О нет, мы с мэром вовсе не похожи,
Я — Архимаг, священник и адепт,
А это маска лишь, ну, друг Алан,
Поведай обо мне своей супруге,
Кузнец, ну что застыл, как истукан,
Освободи же господину руки.
Вот, так-то лучше, а теперь её,
Раскуй скорей запястья герцогини,
Да бей сильнее, чудо ты моё,
Тебя сегодня что, не покормили?
Мастер рукой в затылке почесал,
Затем на капитана покосился,
Но стражник даже вида не подал,
Тогда кузнец изрядно разозлился.
Одним ударом сбивши кандалы,
Он, бросив молот, выпрямился чинно,
Буркнув под нос: «Колодки та, куды?
Их так не снимешь, это вам не глина».
Гостар: «А раньше их снимали как?»
Кузнец: «А трупам ноги обрубали,
Конечно, не считая тех бедняг,
Которых просто заживо сжигали.
Маг: «Нет, все это не годится нам,
Конечности принцессе пригодятся,
Что вы на это скажите, Алан?
Ах, вижу, вы не можете подняться.
Солдат, да ты Алану помоги,
Ну, выполняй, и ничего не бойся,
Купец, скорее кресла принеси,
Возьми Уила, в ратуше поройся.
Принцессу тоже надо приподнять,
Под ноги положите две подушки,
И раз колодки невозможно снять,
Я думаю, поставьте их на чушки.
Так, ладно, принимаю облик свой».
Гостар провел руками, лик стирая,
И вот, уж он, мужчина молодой,
Но лишь лицом, а голова седая.
Рост— метра два, по пояс борода,
Халат в узорах, туфли расписные,
Накидки плащ струится, как вода,
За стёклами очков глаза большие.
В левой руке сияющий кристалл
Багрово алый свет распространяет,
В деснице правой посох полыхает,
Оттенком золота блестит металл.
Толпа вздохнула, позабыв про всё,
Затем все опустились на колени,
Маг прослезился: «Полно, потрясён,
Невероятно, быстро присмирели,
За то, что вы так любите меня,
Пожалуй, никого карать не стану.
Верну погибших из небытия,
Хотя, не все покойники восстанут.
Лишь те, кто умер до начала дня».
Алан: «Учитель, бог мой, вы о чём?
Вы сами ведь недавно говорили
О некромантии, считая её злом,
И разве это смертному по силе?
Да разве можно всех сейчас вернуть?
Ну, может одного, двоих, не больше,
Допустим, даже всем откроем путь,
Но, как бы, то не вышло нам дороже,
И главное, где силы эти взять,
Чтоб отросли обратно ноги, руки,
И кости, не калек же воскрешать»?
Маг улыбнулся: «У твоей супруги».
—Учитель, вы о чём, она сама
После сражения едва что дышит,
Смотрите, вся в ожогах голова,
А эта рана, что колена выше,
Вы что хотите из бедняжки в миг
Все силы высосать, я вас не понимаю,
Вы, просто вы, озлобленный старик,
Мой сир… Гостар, на мудрость уповаю.
Не позволяйте фее умереть,
Я на коленях вас молю, учитель,
Я сам могу страдания терпеть,
Мою энергию и жизнь возьмите,
Гостар: «Алан, да встаньте наконец,
Кто вам сказал, что жажду её смерти,
А на закланье вас! Да ваш отец,
Он, точно б, разозлился, мне поверьте.
Я думаю, припомнить вы должны
О тьме, что ночью солнце поглощает,
Для тех, кто знает таинства луны,
И жизнь совсем иначе протекает.
Тебе известно, кто жена твоя?
Алан: «Не сомневаюсь, она — фея».
Маг: «Да, конечно, но её семья,
Я даже с мысли этой цепенею.
Отца твоей красавицы не знал,
Единственно, что было несомненным,
Среди богов и демонов летал
Тот, кто твоей любимой благоверной
Огонь и силу жизни передал.
Да, капитан, народ, а что народ,
Вели им просто поскорей убраться,
Я что-то обещал, чего он ждёт?
Ну, хорошо, вели им всем собраться,
Да, как обычно, ризы, крёстный ход…
Священников, конечно, призови.
Всех мёртвых аккуратно положите.
Пусть молятся, хотя бы до зари,
Тогда им только чудо посулите,
А то привыкнут, да еще дома
И стены обновите поскорее,
Не забывайте, вскорости зима,
В помощники возьмите чародея.
Замок подправьте, силы не жалеть!
Всем колдунам в единый круг собраться,
Тем, кто откажется, палач и плеть,
И ведьмам тоже лучше постараться.
Всю силу пусть берут через меня,
Чтоб к ночи городок восстановили,
И оживите белого коня,
То будет мой подарок герцогине.
Вас, депутаты, всех прошу на пир.
Осла, конечно, тоже приглашаю.
Он человеком нехорошим был,
Но в шкуре будет лучше, полагаю.
Носилки взяли, что, еще палач?
Он просит отпустить его до дома?
Он, что, еще и лютнист, и скрипач?
Да, этот аргумент— весьма весомый.
Мучитель, музыкант, хотя, хотя
Мой друг, прошу вас, подойдите ближе,
Так вы— палач, сказали мне друзья,
Что, в замке я лютнистом вас увижу?
Невероятно, значит правда, что ж,
И даже знаете, как снять оковы?
И что, для этого вам нужен нож?
А, вы и топором всегда готовы.
«Я слышу голос, хлещут по щекам,
Я все еще жива, нет, невозможно,
А рядышком со мной стоит Алан
И, кудри убирая осторожно,
Чуть прикасается к моим плечам,
О нет, что же задумали враги,
Я с ужасом и страхом замечаю,
Что мои ноги стиснуты, они,
О боги, ведь я их не ощущаю.
Мысли метнулись: плаха и топор,
Так вот какое будет испытанье,
Блеснул металл, заточен и остёр,
Я жмурюсь, ожидая наказанье.
Не чувствовать, не видеть, не хотеть,
Всё это сон, бессмыслица кошмара,
Болезнь, где тенью нависает смерть,
Тело дрожит в преддверии удара.
Единственная мысль, не закричать,
Не дать им насладится моим страхом,
О нет, кто стонет? Только не стонать!
Я чувствую, меня кладут на плаху.
Я буду сильной, только, вот Алан,
Его смотреть заставят, боги, боги,
Удар, металл, скрежещет о металл,
Словно пушинки стали мои ноги.
Не думать, не смотреть, не понимать,
Пусть шок пройдёт, не допустить истерик,
О сколь ужасно, только не кричать,
В свершившееся страшное не верить!
Палач: «Упс, ох, простите, госпожа,
Да, верно, чуть не рассчитал удара,
Зато, как в масло, в серебро вошла
Моя секира старого закала.
Гостар: «Теперь все будет хорошо
Носилки принесли, кладите фею,
Она дрожит, ну да, весьма свежо,
Не думаю, что корень от шалфея
Поможет возвратить её тепло.
Но, все-таки, попытаемся хотя б»,
Вот маг из рукава достал траву
И произнес: «Эсендо Виндо Абы,
Вернись, душа, тебя назад зову.
Ну, понесли, теперь без остановки,
Уснула, спит спокойно наша лань,
А ты, Алан, нуждаешься в обновке»,
«И, маг принюхался, в услугах бань».
…Слегка качает, я на корабле,
В лазурности зимы картины тают,
Бегут мурашки, холод по спине,
Снежинки серебристые порхают,
На синем бархате крупинок карусель,
Созвездием неведомым кружится,
Крылья раскрыв, я возношусь быстрей,
Пытаясь снова в фею воплотиться.
Так здорово, не зная бед порхать,
Не думая о боли и утратах,
И с высоты небес на мир взирать,
Не замечая демонов-пиратов,
О, как их много, все летят сюда,
Крушат, терзают, губят, убивают,
Беда приходит, страшная беда,
На земли, что драконы охраняют.
И стражи бьются из последних сил,
И фея неизменно понимает,
Что кто бы в этот раз не победил,
Планета неизменно проиграет.
Решение пришло в единый миг,
И вот в портал, пожертвовав собою,
Спустилась королева Санденн-Лик,
Слепящею, прекрасною звездою.
И в битве оказалась возле врат,
Тех, что вели в другое измеренье,
И перебила тысячи солдат,
Но Тере то не принесло спасенья.
Она изнемогала, сотни ран
Все тёло королевы покрывали,
И бил, не уставая, барабан,
И армии на фею наступали.
Что оставалось ей, разбить кристалл?
Но Санденн Лик, конечно, понимала,
Что камень сей поддерживал портал,
И значит силы в нём, отнюдь, немало.
Улыбка появилась на губах
Израненной воительницы грозной,
Решимости огонь пылал в очах,
К ней кинулись враги, но было поздно,
Вот, словно молния блеснул булат,
Саму реальность в бездну повергая,
Рассыпался кристалл, сметя солдат,
На его месте зарождалось пламя.
Портал исчез, кругом столпы огня,
Чьи пальцы бережно ласкают кожу,
Они снимаю ласково с меня
Одежду, но нисколько не тревожат.
Земля разверзлась, лава потекла,
И в ней тону, но жар не замечаю,
Мне даже больше хочется тепла,
Вот нонсенс, я, похоже, замерзаю,
Сгорают крылья, золота пыльца
Сереет, осыпаясь темной сажей,
Огонь коснулся правого сосца,
Немного эротично было даже.
Стекает лава по спине моей,
Огонь по мышцам скользит умело,
Я его чувствую душой своей,
Отдав умельцу свою сущность, тело.
Все мысли чистой негою полны,
Блаженство не испытанное ранее,
Ах, наслаждений скрытые миры,
Те, что порой рождаются в нирване.
Но почему же краски столь тусклы,
Густой туман окутывает местность,
Возможно, это правила игры,
Но вот какой, мне очень интересно.
Стараюсь шире распахнуть глаза,
Пока детали плохо различаю,
Вокруг колонны обвилась гюрза,
На ней венец, корона золотая.
Она почти в полуметре от меня,
Я поморгала, так и есть похоже,
Из мрамора холодного змея,
А где же я тогда? Помилуй, боже!
Осмотримся, так, точно, я в воде,
К моим кистям привязана веревка,
Корпус по плечи в неге и тепле,
Одежды нет, да, несколько неловко,
Вокруг туман, нет, вероятно, пар,
Он не холодный, но и не горячий,
Над головой висит огромный шар,
А это что за бусинки, он зрячий?
О боги, он живой иль неживой?
Пошевелился, вроде показалось,
Попробую достать его ногой,
Нет, не получится, какая жалость!
Руки растянуты, подобием креста,
Возможно, если в поясе согнуться,
Нет, слишком туго, просто красота,
Ни сдвинуться, ни, даже, потянуться.
Склонила голову на правое плечо,
Смотрю, змее в глаза, соображая,
А как бы было, все таки хорошо…
Конечно! Чтоб она была живая!
Я вспомнила про магию, ну да,
Для трансформации излишни жесты,
Все что мне нужно, чистая вода,
Кусочек золота, возможно песни,
Всегда импровизация трудна,
Попробуем, как говорила мать,
Возьми в ладони чашу золотую,
И не забудь глоток воды набрать,
Ну, а теперь, напиток наколдуем…
Сколько тогда мне было, года три,
Ну, может разница еще в полгода,
Я помню, как ожили снегири,
И обрели желанную свободу,
Чащу пропустим, брызги на змею,
Отлично, капли злато обтекают,
Теперь подумать, что же пропою,
И чем же этот мрамор воскрешают…
Хм, так подумать, камень и гранит,
Он тверже и красивее чем глина,
Возможно, Бои мрамор возродит,
Давно эту богиню не просила.
Итак, начнем: «О Бои» нет, не так,
«Богиня Бои я к тебе взываю»,
Ну, голова ну полный кавардак,
Все время о подарке забываю,
«Бои,
Богиня
Всей
Земли,
Капли
Воды
Прими,
Возьми,
На алый
Мрамор
Посмотри,
И душу
В тело
Посели,
Litinos lemtos Altus Pris
Metoros alos Undu Shis
Теперь осталось подождать,
Что мы имеем, так, немного,
После заклятья тянет спать,
И есть так хочется жестоко.
Может попробовать опять,
Как там, о, нет! Сил не хватает,
Litinos должен означать:
То ли парит, то ли летает.
Птицам то нужно, а змее,
Возможно, в этом вся ошибка,
Но как же ползать по земле,
Вроде Zestous иль все-таки Zibka.
Раздался треск, ну и дела,
Я даже свистнула легонько,
По камню трещина прошла,
Затем еще, ого, их сколько.
Вот, что-то шевельнулось там,
В зеленом призрачном свечении,
Возникло, верить ли глазам,
Неважно, только бы спасенье.
Что это? Жабры, плавники,
Так значит, вот, что значит Zibka,
Приблизилась, ну и клыки,
Да верно это — змеерыбка.
Но боги, как же выросла она,
Диаметр её с моё предплечье,
Глаза горят, похоже, голодна,
Да-с положеньице,
Час от часу не легче.
А у чудовища, похоже, ножки есть,
А это плавники иль все же крылья?
Теперь считаем, да их ровно шесть,
Не зря видать, потратила усилия.
Невообразимо, в воздухе парит,
Я, радуясь триумфу, засмеялась,
Пускай, немного необычен вид,
Но чешуя в порядке, зря боялась.
Я оглянулась, жаль, здесь никого.
Расстроилась, немного похвалиться
Сейчас хотелось, больше ничего,
За исключением потребности напиться.
Вот удивительно, я по уши в воде,
Но пить боюсь, здесь столько намешали,
По вкусу горько, мерзко и на дне
В белёсых хлопьях тряпки и сандалии.
Достаточно смотреть, зову змею,
Пока она не стала непослушной,
Приоткрываю рот, теперь шиплю,
Однако, ей и без меня не скучно.
Рептилия, исследовавши шар,
Видать, решила оным поживиться,
Похоже, он живой, раз застонал,
Качнулся влево, вправо стал крутиться.
Моё чудовище вцепилось в его глаз,
О, что за скрежет, право невозможно,
Как будто бы стекло скребёт алмаз,
Да с моей крошкой нужно осторожно.
Как громко, уши хочется зажать,
Моя змея несчастный шар терзает,
А тот уж перестал давно пищать,
Лишь жалобно и тихо подвывает.
Летят ошметки, не понять чего,
Шар на глазах худеет, усыхая,
Рептилия кружит возле него
Несчастного, царапая, кусая.
Вот это мощь, и это служит мне,
Но надо бы наречь свою подружку,
И ту я вспомнила Амиле-Лягоне,
Так звали мою первую игрушку.
И вот, на время раздвоившись, я
Заклятие имени и духа прочитала,
И вздрогнула над головой змея,
Теперь она моей частицей стала.
Её глаза — теперь мои глаза,
Со стороны себя как будто вижу,
Какая сочная, а есть нельзя,
И вот я к телу подлетаю ближе.
Ах, голод, голод просто не стерпим,
Подумаешь, ну, откушу немного,
Так, где бы лучше цапнуть, поглядим,
Впиваюсь в тело грубо и жестоко.
Кричу, щиплю, болит моя спина,
Перед зубами рыбий хвост мелькает,
В него вцепляюсь, как я голодна,
И тут же мои ноги боль пронзает,
Но ран не видно, значит, боже мой!
Я здесь и там, но, как предполагалась,
Та сущность, что во мне было змеёй,
В теле чудовища теперь обосновалось,
Я здесь и там, запуталась опять,
Скорее нужно в этом разобраться,
Неплохо бы веревки разорвать,
А там подумаем, чем далее заняться,
В начале пробуем закрыть глаза,
А то в мозгу все ракурсы, картины
Гюрзу и фею, всех сведут с ума,
От ужаса дрожу всем телом длинным,
И человека тоже дрожью бьёт,
Стучу зубами, так темно, отлично,
Змеиный раздувается живот,
Но это видно для меня привычно.
Теперь посмотрим, только лишь гюрзой
Ну-с осторожно веки открываем,
Так девушку мы видим пред собой,
Но это не добыча, точно знаем.
Взмываем вверх, как тяжело парить,
Шар—это видно механизм какой-то,
Возможно, типа камер, чтоб следить,
А здесь есть даже надпись: «ReoSoito»
Регенерация, ах вот это зачем,
Так значит, меня попросту лечили,
Машина в норме, даже автоген
С бронею этой справиться не в силе.
Ну-с глянем ближе, ясно этот шар
Ради эстетики покрыли оболочкой,
Как видно, чтоб гостей не напугал,
Ну, типа, это люстра в лепесточках.
Гюрза, видать, весь кожух содрала,
Хотя, вот с краю малость не доела,
По запаху здесь краски, да масла,
В стократ вкуснее человечье тело.
О чем я думаю, ну ладно, дожуём,
Тьфу, как противно, но зато, хоть что-то,
Теперь давай верёвки перетрём,
У-у, что ж пора приняться за работу.
Спускаюсь вниз и пробую на вкус,
Те ленты, что растягивают руки,
Я ткань кусаю, рву, скачу, скребусь,
Но, кажется, напрасны мои муки.
Веревки-ленты не берет ничто,
И голод все сильней меня терзает,
Возможно, это тоже колдовство,
Но разум мой в борьбе изнемогает.
Я понимаю, еще пять минут,
И зверь вернется, разум затмевая,
А значит, для змеи нет места тут,
Скорее прочь, отсюда улетаю.
Сначала попытаемся вперёд,
Стена, тогда назад, так, влево, вправо,
А вот и кран, откуда пар идет,
Упс, кажется, я что-то здесь сломала.
В трубе отверстие, размер почти с меня,
Ползем, фонарик жаль не захватила,
Прискорбно, что лететь почти нельзя,
Итак порядком крылья рассадила.
Всё больше пара, плюс еще темно,
Хотя, вот свет, отдушина похоже,
Прочной решёткой заперто окно,
Опять тупик, да сколько уже можно.
Ну, хватит, будем пробиваться здесь,
Ударила хвостом, не помогает,
И что, теперь обратно в баню лезть,
Где моё тело в путах ожидает?
Попробуем когтями, нет, не то,
Тьфу на тебя, противная решётка,
Невероятно, надо ж, помогло,
Давай ка, плюнь ещё, моя красотка.
Слоится сталь под действием слюны,
Прискорбно, что запас мой ограничен,
Пускай, сей способ, малость архаичен,
Но видно, снова зубы здесь нужны.
Вцепляюсь в прут, аж челюсти скрепят,
Ногами прочно в стенку упираюсь,
Теперь решетку рву, влеку назад,
От напряжения схватки задыхаюсь.
Победа, чуть дыша, лежу в трубе,
В зубах кусок оторванный металла,
Краски всех радуг тонут в полутьме,
Стучится сердце-молот, я устала.
Хочу поесть, еда, её здесь нет.
Скорее, прочь покинуть это место,
Перед глазами исказился свет,
Чуть пресноватый запах, чую тесто.
Лезу меж прутьев, кожу ободрав,
Сознание невольно ускользает,
Движение, рывок, вкус на губах,
И мяса кровь желудок ощущает,
Мне стало лучше, крыса, вот ещё,
Лечу за ней, хватаю, убиваю,
Давно бы так, прекрасно, хорошо,
Но почему я голод ощущаю?
И жажда сильно мучает меня,
Хотя уже три лужи осушила,
Все верно, ведь поела лишь змея,
А тело феи я не покормила.
Ну, что ж, тогда попробуем найти
Того, кто сим кошмаром управляет,
Дрожите, трепещите все враги,
Змея-царица в воздухе летает.
Я зашипела, весело кружась,
Над башней мага поднимаясь выше,
Ну, а теперь, скорей находим лаз,
Смотри-ка, норка голубя под крышей…
…А здесь, если подумать, то светло,
Реторты, колбы, химикаты, книги,
Весьма красиво, славное гнездо,
Хм, меня видят, ужас, топот, крики…
Пытаясь спрятаться, взлетаю вверх,
Куда? Вот тубус, вроде помещаюсь,
А там внизу из молний фейерверк,
И визг стоит, такой, что забываюсь.
Уже в дремоте слышу голоса,
Ох, герцог, архимаг, меня простите,
Алан: Леи, у вас опять гроза,
Даже с дождем, вот, слёзы подотрите.
Леи: «Ах, извините, там змея,
Или дракон, и, кажется, с короной,
Не очень точно рассмотрела я»,
«Ну, вижу, зверь вам не нанес урона»,—
Сказал Гостар, «Да, девочка моя».
И полноте, достаточно нам драм,
Возможно, даже правду говорите,
Но не дракон устроил тарарам,
Графиня вы, хотя б предупредите,
Когда решите возродить вулкан.
Гостар взмахнул руками, «Что сказать,
Просил же, чтобы в замке не играли,
Графиня, вам пятнадцать, а не пять,
А если б вы случайно пострадали,
Ну, полно, хватит слезы проливать».
Леина: «Говорю, он точно был,
Вы мне не верите», затопала ногами.
Гостар: «Все, больше не хватает сил,
Алан скорей отправьте её к маме!»
Герцог: «А пир, а бал, потом она
Должна быть фрейлиной моей супруги,
Да, кстати, где сейчас… моя жена?»
Гостар: «Сейчас, ей растянули руки
Классическим лечением креста».
Алан: «Учитель, этот-то, зачем?»
Маг: «Ей сейчас не нужно шевелиться,
Итак, уже достаточно проблем,
А если деве вдруг кошмар приснится?
Ты знаешь, город наш отстроен вновь,
И мертвых, исцелили и подняли,»
Алан чуть саркастично поднял бровь,
Сказав: «Ну, вас не зря же восхваляли».
Гостар: «А если я тебе скажу,
Что аура принцессы, словно солнце,
Я её силу непрерывно пью,
Но даже дна не вижу у колодца.
Твоя супруга, дочка Санденн Лик,
Сейчас немного смутно помню фею,
Пускай теперь перед тобой старик,
Но раньше, погоди, пунш разогрею.
Садись, Алан, вы тоже, госпожа,
Послушайте историю рожденья,
Той, что закрыла демонов врата,
Спасая Теру от уничтоженья.
Родители царицы Санденн-Лик
Возникли из иного измерения,
Смотрите, это камень сердолик,
Заметили, тут два изображения.
Мужчина, подпоясанный мечом,
Теперь он стал иначе называться,
А раньше носил имя бог Дроком»,
Алан: «Да, невозможно обознаться,
Ведь его статуя у нас давно
В парадном зале стенку подпирает,
Вы помните, от магии пятно,
Так вот, она его и заслоняет».
Леина засмеялась, и Гостар
Позволил себе криво улыбнуться,
Добавив: «Да, весьма силен ваш дар,
Графиня, даже я не смог коснуться
Той кляксы злополучной, посему,
Ещё стократ я вас предупреждаю,
Не занимайтесь магией в дому,
Иначе, за дворец не отвечаю».
Однако, повесть продолжаю я,
Бог и его супруга Аммелинта
Решили сделать здешние края
Подобием земного лабиринта:
Создали скалы, чтоб огородить
Людей от демонов и от чудовищ,
Страну же так сумели разделить,
Что даже и захочешь, не поспоришь.
Желает, скажем, ветреный барон
Занять поместье своего соседа,
И вот дружину собирает он,
Наёмники со всей округи едут,
Вторжение, земля покорена,
Синьор доволен, празднует победу,
Турниры праздник аромат вина
Беседы, разговоры за обедом,
Пора бы и вернутся в замок свой,
Барон однажды утром вспоминает,
И вот всё войско движется домой,
На дреках стяги гордо полыхают.
Добычею нагруженный обоз
Взор воина и рыцаря ласкает,
Однако, это вовсе не всерьез,
Вдруг наш завоеватель понимает.
Сначала истончается наряд,
Все больше зной и холод досаждают,
И нереальным видится отряд,
Охранники невнятно отвечают.
И даже злата дорого блеск
Походит на речной песок обычный,
И армия напоминает лес,
И ласки пери стали неприличны.
Все чаще в совершеннейших глазах
Рабынь своих хозяин замечает
Ни преданность, любовь, ни даже страх,
В них пламя ада весело играет.
Синьор считает, что ему дерзят,
И вот палач является по зову,
Распутниц распинают и клеймят,
Наказывают платьями сурово,
И женщины отчаянно кричат,
Но так не убедительно, порой
Их крики, плач в улыбку переходят,
И недовольно морщится герой,
Теперь его и пытки не заводят.
Барон устал от страсти шутовской,
От похоти, что поглощает душу,
Он ищет жизни чистой и простой,
Сейчас ему покой единый нужен.
Охота, разве может быть милей,
Занятия для рыцаря, мужчины,
Трубит трубач, седлают лошадей,
А вот и ловчий с клеткой соколиной,
Барон доволен, прочь, отсюда прочь,
Пусть воздух леса снова одурманит,
И чтоб тоску и слабость превозмочь,
Велит налить себе вина в бокале.
Ему с поклоном подают сосуд,
Он отпивает, вкус — воды болотной,
От жидкости идет по телу зуд,
Желудок ноет жалобно — голодный.
В глазах темнеет, облики людей
Меняются на демонов ужасных,
Завоеватель слышит вой зверей,
Судя по голосу весьма опасных.
Но здесь Дроком обычно устаёт
С жертвой играть и место уступает
Своей жене, та рыцаря берёт
И в мир иных иллюзий отпускает.
Здесь ржание коней — блеянье коз,
Ундины-нимфы страстные рабыни,
И пусть воитель наш и наг, и бос,
Но вряд ли мир спокойствия отринет.
Правда, бывали случаи, когда
Известные разбойники и воры
Не принимали божьего добра,
И уходили к чародеям в горы.
И зрел там заговор, чтоб всех богов
Вновь возвратить в земное измеренье,
Был план бунтовщиков почти готов,
Когда случилось дивное рождение.
Да, герцог, десть тысяч лет назад
И появилась в мире ваша тёща,
Ради неё был создан дивный сад,
Источник, эвкалиптовая роща.
Лес из сандала с живностью земной
За девять дней богиня сотворила,
Затем, пожертвовав своей пыльцой,
В фей бабочек цветных оборотила.
Дроком же создал горный перевал,
Где поселились гордые драконы,
Затем, он строго стражам наказал
Хранить пещеры с магией циркона
От демонов, от троллей и людей.
И все бы хорошо, но в эту пору
Родился очень сильный чародей,
Потомок человека и дракона,
Его мать ворожеею была,
Отец, один из стражников Дракома,
Но мама очень скоро умерла,
И он решился прочь уйти из дома.
Скитался по деревням, городам,
Но его лик, отнюдь, не человечий,
Любого почти до смерти пугал,
А юный маг не ведал даже речи,
Поэтому, он, будто зверь, рычал.
В него швыряли палки, камни, грязь,
Но, правда, никогда не убивали,
Так как боялись в лабиринт попасть,
Законы бога чётко соблюдались.
Так парень рос, подобно волку, псу,
Таскал овец, скрывался от погони,
И вдруг, нашел пристанище в лесу,
И встретил там убежище от боли.
Она была прекрасна и мила,
Имела крылья с кромкой сребристой,
Легко дракона облик приняла,
Затем опять предстала девой чистой,
И колокольчик голоса звенел,
И в нем мотивы страстные звучали,
И свежестью невинно розовел
Цвет её кожи, пахнущий миндалем.
Я помню сладковатый запах лип,
Шуршавшие листвой златые кроны,
Я помню, как убийственно погиб,
Смотря в иссини омуты бездонны.
Затем нас разлучил её отец,
Меня прогнали, жаль, что не убили,
Тогда бы всей истории конец,
А так, лишь только зверя раздразнили.
Я заговорщиков нашел в горах,
И им поклялся в верности навечно,
Учился злу, по миру сеял страх,
И потерял всю сущность человечью.
Тогда еще я мог страдать, любить,
Но сущность змея разум затмевала,
Осталось лишь желанье отомстить,
Моих учителей осталось мало,
Я смог всех некромантов пережить.
Мне минуло почти семь тысяч лет,
Сменялись континенты поколенья,
Порою, забывая про обед,
Я тратил время только на учение,
Пока не прочитал все горы книг,
Что устилали стеллажи подвала,
Казалось, я все знания постиг,
Однако, всё ж чего-то не хватало.
Внутри меня была лишь пустота,
Я позабыл, все то, к чему стремился.
Хотелось одного, забвенья сна,
Но здесь ко мне мой ученик явился.
О, это был действительно адепт,
Поборник веры, сущий некромансер,
В то время ему было двести лет,
Великой власти жаждал Алеандер,
Он выкрал у богов рубин огня,
Установив его в нечистом храме,
И выведал секреты у меня,
О тайнах, что ворота отрывали,
В то измеренье, где была Земля.
Дроком был зол, и стражи-змеи злы,
Однако, лабиринт им не позволил
Начать войну, в нём правила игры
Конечно, устанавливал не воин,
В ворота храма не пускали змей,
И бог пришёл один и без охраны,
Вернул себе рубин, но у дверей
Его вдруг будто что-то удержало.
И поздно уже было не дышать,
Душистых веток аромат струился,
Всё заполняя, заставляя спать,
Бог, не спеша, на ложе опустился,
Даже супругу не успев позвать,
И в камень-алебастр обратился.
Алеандер бога поместил в портал,
Затем на землю тайно переправил,
Где он у моря грот наколдовал,
А чтобы вседержитель не скучал,
Ему маг мир иллюзии оставил.
Затем портал закрылся навсегда,
Долго искала мужа Аммелинта,
Но здесь найти его было нельзя,
И вот, забывши игры лабиринта,
Забылась сном прекрасная заря.
И Санденн Лик осталась сиротой,
Стражи Дракома сильно одичали,
И вскоре новой увлекись игрой,
Они драконье царство создавали.
Богов не стало. Царства, города
Стирались, затем снова возникали,
Не ведаю, как Санденн Лик жила,
И о её дочурке мы не знали.
В лес фей никто из нас не мог попасть,
В горы драконов стражи не пускали,
Те смельчаки, кто был, попали в пасть,
Всех лучше некромантов поедали.
Мой ученик хотел пройти к горам,
Чтобы похитить магию циркона,
Но видно, навсегда остался там,
А может и в желудке у дракона.
Ах, Алеандер, всё, что мы нашли,
Его слегка пожеванную пряжку,
Обрывки мантии, кусок рубашки,
Да с человечьей кожи сапоги.
Алан: «А что же фея, Санденн Лик»,
Леина: «Да, мне тоже интересно,
Кому же стала девушка невестой?»
Задумавшись, нахмурился старик:
«Об этом вам чуть позже расскажу,
Догадок много, истина туманна,
Мне кажется, уже остыла ванна,
Где нынче герцогиню я держу.
Шар сообщает, можно заходить,
Он залечил все раны герцогини,
А впрочем, еще рано говорить,
Сейчас он деве вводит анальгины,
Чтобы она сумела боль забыть.
Графиня проследите, и без слов,
Вы фрейлина, вот вам и карты в руки,
А я дочь Санденн видеть не готов,
Вновь этот лик, глаза, какие муки.
Графиня встала, сделав реверанс,
Простилась и покинула покои,
И в комнате осталось только двое,
Ах нет, еще змея впадала в транс…