Ночи подходят к концу,
и тепло согревает пустые ладони,
ни себя, ни ладоней не помня,
размазывая по лицу
скудную пищу вещей,
перебравших слова губами
в воздухе, где оказывались словами
эти вещи сами. Теперь ничьей
рукою не сдвинуть мрак
типографской краски за скобки, в сноски,
в оглавление, - и как есть несносно
зудит одичавший зуммер, снедая зрак
одинокой воли, поющей ночь.
В полой глотке молчание, теребящее связки,
постигает бесцветье тьмы и, готово к краске,
неуловимо сквозит, исчезает прочь.