Прощай, моя юность!
Прощай, гормональная молотилка!
Я была твоими зубцами затянута прежде,
Чем сумела понять: никакой надежде
Здесь – не сбыться.
...Нет такого затылка,
Чтоб в толпе не узнать – по единственной пряди,
По наклону шеи, плеч развороту.
И – слепящей молнией! – ведь вчера он гладил
Не меня, любимую, а еще кого-то!
Вот когда разбиваются – зеркалом! –
единственность и неповторимость,
И душа – краем пропасти – покидает бедное тело,
Чтоб не знать,не видеть... Этого ты хотела?
Разве этого?! Вопрос, что давно исчерпан –
С тех пор не вскрикнула, не зарыдала ни разу,
Просто жизнь отрывалась по членику цепня –
И где могла подхватить такую заразу?
К этой тайне, где все цвело, источалось, кипело,
Надуваясь громадными алыми пузырями,
Я была причастна, потому что терпела
Поцелуи под тусклыми желтыми фонарями
С нелюбимыми, и томилось тело,
И дрожала душа за створчатыми дверями...
Почему? Зачем? Одна из бесчисленных версий:
Потому что плод с запретного райского древа –
Перезревший, подгнивший с боку
оранжевый сладкий персик –
Сорвала в эдемском саду обнаженная Ева.