(ЗАЧЕМ ПИШУТСЯ СТИХИ?)
Сразу внесём поправку – не пишутся, а пишут. И пи-шут их вполне сознательно, не в припадке вдохновения, не в мечтательном устремлении в мистические, запредельные области, а спокойно и размеренно, выполняя напряжённую интеллектуальную работу, если мы говорим о настоящих сти-хах. Таким образом, поэзия – есть необходимо осознанная деятельность человека, направленная на создание (высо-ко)художественных текстов, обладающих всеми формальны-ми признаками искусственной стихотворной речи. Меня могут одёрнуть – естественной стихотворной речи не существует. Однако существует стихийное (на то они и стихи) совпадение размеров речевых отрезков или созвучий на окончаниях та-ких отрезков. Так часто происходит у детей, когда ребёнок случайно попадает в какой-либо ритм, когда он случайно об-наруживает неожиданное попадание различных смысловых конструкций в фонетические формы друг друга. Так бывает и со взрослыми людьми, когда они вынуждены извиняться за только что родившийся помимо их желания каламбур. И всё-таки, если мы действительно говорим о стихах настоящих, то поэзию следует отнести не просто к сознательной деятель-ности, но к одной из форм существования сознания, более того – к одной из важнейших форм. Ни одна сфера деятель-ности человека – ни научная, ни производственная, ни быто-вая, ни тем более художественная – невозможны без нали-чия в них творческого импульса.
Творчество является неотъемлемым и совершенно необходимым атрибутом сознания. Творчество формирует сознание и влияет на многие поведенческие установки чело-века. Можно сказать, что материальные результаты творче-ства – тексты, полотна, музыкальные опусы и пр. есть фи-зиологические проявления творческого инстинкта, сыгравше-го свою весьма заметную роль в становлении современного человека в том виде, в каком мы его знаем.
Таким образом, вопроса о том, почему человек зани-мается творчеством, не существует; здесь как в любви – мы любим не за что-либо, а потому что… Но остаётся вопрос – а зачем человек это делает, ведь мотивировок множество, и какая же из них наиболее существенна? Если идти ab ovo , то наиболее мощное наращивание личного духовного опыта происходит в детстве, когда ребенок пробует всё, и то, что у него получается, нравится ему, а то, что даётся с трудом или не получается вовсе, вызывает желание поскорее избавиться от этой обузы и больше к ней не возвращаться. По крайней мере, в стихах пробуют себя все. Реликты детских опытов мы обнаруживаем в юности, когда сильнейшие эмоциональные переживания, связанные с первыми романтическими увлече-ниями и первым, серьёзным, философским проникновением в бытиё человека, приводят к написанию уже более менее осмысленных текстов, призванных решить две основных за-дачи: во-первых – понравиться другому человеку, привлечь его внимание и таким образом заслужить его любовь; во-вторых – что-то понять об этом мире, проговорив какие-то его закономерности, уложив их в чеканные формулы классиче-ских размеров. Однако очень скоро поэт обнаруживает, что если он и добился взаимности другого человека, то отнюдь не потому, что пишет стихи, а скорее – вопреки этому. Так же и с иррациональным, вненаучным осмыслением мира, очень скоро становится ясно, что одними стихами мировоззрение не сформируешь. Появляется жажда славы. Надо же как-то утилизовать полученный свыше дар, иначе – зачем он, какой в нём смысл? Поэт представляет себе, что он напишет нечто, от чего общество вздрогнет и мир перевернётся. О его стихах начнут говорить, признают, и далее – вот оно, счастье! Как бы не так. Проходят годы, накапливаются тексты, среди кото-рых немало и довольно приличных, но мир живёт какой-то своей жизнью и совершенно не собирается вставать на уши из-за каких бы то ни было стихов, даже самых гениальных. Но стихи пишутся. Зачем? Возможно, это какая-то культурная привычка, сложившийся уклад, менять который теперь слож-но, да и нет необходимости? Может это теперь уже своеоб-разный ритуал, наполняющий жизнь хоть каким-то смыслом? И тут обнаруживается странная вещь – стихи твои начинают самостоятельное существование, ты им уже не очень нужен и они сами, помимо тебя, вплетаются в культурный орнамент современного общества. Совершенно естественная для тебя и единственно возможная форма существования твоего лич-ного сознания переходит в новое качество – становится фор-мой существования сознания общественного, т. е. культурой твоего народа. Популярность на этом этапе становится чем-то малосущественным. Она может быть, её может не быть, в любом случае, она – побочный продукт твоей деятельности, более того, наличие этой самой популярности – серьёзный повод задуматься о качестве твоих текстов. Ведь популярно не то, что имеет высокое качество, а то лишь, что легкодос-тупно, что можно получить, не прилагая особенных усилий. Да простится мне такое сравнение – что может быть попу-лярнее обыкновенной селёдки, но кто скажет, что менее по-пулярная осетрина хуже?
Итак, остаётся поэт и перед ним чистый лист бумаги с нарождающимся текстом. Человек мучается – встаёт, ходит по комнате и садится опять. Что-то пишет и тут же размаши-сто перечёркивает, отшвыривая лист прочь. Потом берёт но-вый, и так долгие минуты и часы. Что удерживает его в этом напряжённом состоянии вплоть до катарсиса, когда он, нако-нец, выдохнет последнее слово и спокойно-радостно перечи-тает написанное, испытывая временное облегчение от тер-завших его мук? Поэт, хочет он того или нет, полудоброволь-но, полупринудительно берёт на себя социальную функцию продления культуры, транслирования и амплификации всей неподъёмной массы смыслов, созданных и сохранённых для нас нашими предшественниками.
Конечно, поэт каждый раз пишет зачем-то. Каждое стихотворение имеет собственный импульс к написанию, от-личный от всех прочих. И каждый раз обнаруживается, что это одна и та же форма жизни слова, и, обусловленная ею, одна и та же единственно возможная форма существования сознания. Изыми, погаси творческий импульс, и сознание че-ловека превратится в сознание животного, в сознание, на-правленное только на поиск пищи и продление рода, в созна-ние полностью естественное, и в силу этого неспособное к созданию искусственных конструкций (то, что мы и называем искусством), посредством которых можно вытащить себя за волосы из болота животной жизни и осмыслить себя как че-ловека.
Человеком мало родиться. В конце концов, человек – всего лишь биологический вид в ряду других, не менее ус-пешных, биологических видов. Кроманьонец – тоже человек, но какая между ним и современным жителем Земли про-пасть! (Здесь можно ехидно посетовать на нынешнее поколе-ние, которое в своём развитии, похоже, тормознуло на стадии палеолита, но отнесём это отрадное занятие на более зре-лые годы.) Для того чтобы стать человеком в духовном смысле, необходимо постоянно возобновляемое усилие, на-правленное на преодоление пустоты-амнезии, идущей за на-ми по пятам и мгновенно заполняющей смысловое простран-ство культуры, едва мы решим, что можно отдохнуть. Заня-тие творчеством, и, в частности, написание стихов главной своей целью имеет возобновление в человеке человека, и каковы бы ни были сиюминутные стимулы к созданию тех или иных текстов, именно эту задачу следует признать единст-венным удовлетворительным ответом на вынесенный в за-главие вопрос.