Мне было б легче думу думати,
Когда б не этот топот с улицы.
…и что-то все никак не скажется.
Который год никак не вспомнится.
Иль заплутал в чужом я княжестве?
Или душа не в меру скромница?
Не раздобыть соломы кровельной,
Не раскидать под губы теплые.
Ни дела, в общем, ни покоя ей –
Ни в пляс, ни в омут. Дырок штопанье.
Молчишь? Шурши своими клочьями
За пазухой – охранной грамотой.
Пока не сказано доходчиво,
Ни тем, ни этим не помянуто.
А, между прочим, осень в городе.
Шаблонно листьями бросается.
И дело, кажется, не в холоде…
Да что же все не вспоминается.
Мальчишка бегает под окнами.
Четвертый день – по камню битому.
Улыбку длит. В ладоши хлопает.
Да чей ребенок? Что-то дикое.
Он закружил меня до чертиков
И разлохматил мне фантазию…
И вдруг упал. Да на… да вот тебе!
Колени – в кровь, ладони – грязные.
Он поднимается. Глазастая
Его пугает синь осенняя.
Все будет позже: мази, пластыри,
Мамашин крик, соседей блеянье.
Сейчас начнется. Безголосицу
Природы он вбирает в легкие.
Наружу легионы просятся
Вендеттой камешку неловкому.
Он понял боль. Он видит красное.
Теперь отсутствует случайное.
И только целое, без частностей –
Как вдох, как бог – одно молчание.
Молчанье каторжника, смертного
Доходит так же до бессмыслицы.
И тишина хрустит конвертами,
Как петель зёв с высоких виселиц.
Учись камням до крови кланяться,
Чтоб немоте позволить вылиться
С пустых зрачков, страниц и памяти,
Сухой палитры и чернильницы.
…………………
Да разве мне теперь до листика?
И не до пестика тем более.
Потребность сердца – журналистика
Заросшей наглухо истории.