Касаюсь луны перебитым крылом,
Бесшумно парю над обрывом...
Зима постепенно пойдет на излом,
Отплачет февральским надрывом.
И я надышусь ядовитой весной,
Склюю беспризорные звезды,
Упавшие сдуру в кустарник лесной,
В пустые кукушкины гнезда.
И я упаду желторотым птенцом
В траву, и затихну от счастья...
Я всю эту зиму была молодцом,
Привязана крепко к запястью.
Летала не дальше, чем ты позволял
И прятала в крыльях свободу,
Смотрела, как медленно тает земля
И вниз обрывалась с полета.
Я больше не буду искать твою тень,
Бояться взлететь без оглядки,
Стеречь твою боль, разгонять твою лень,
Садиться к тебе на перчатку.
Охочусь за мышью бессонной совой,
Рыдаю, как выпь на болоте...
Смыкается лес над моей головой
В извечной древесной дремоте.
Он шепчет, он свищет, топочет, рычит,
Мышкует, сопит и воркует.
Он редко и очень недолго молчит,
Потом - шелестит и тоскует.
Он - зверь-нелюдим, он один, как и я,
Купается в птичьих мотивах,
Он слушает сердце певца-соловья
В ожогах от злобной крапивы.
И мне здесь найдется незанятый куст,
Хоть, в общем-то, я и не птица -
Мне крылья дала неизбывная грусть
И вот уже с месяц не спится.
И я прилетаю в таинственный лес -
Здесь всюду мои отпечатки...
Лежит под кустом позолоченный крест
И черная с мехом перчатка.