Однажды один правоверный еврей
Задумал стать русским поэтом.
Пришёл в синагогу и стал у дверей,
И так волновался при этом!
Хотел он совета у рабби спросить,
Хотел получить наставленье,
Но дальше ему не давала входить
Незримая сила смущенья.
Он потом облился, краснел и бледнел,
И что-то искал по карманам,
И мозг его песню невнятную пел,
Как будто изъеден дурманом.
Он думал: с одной стороны я поэт,
С другой стороны — правоверный.
В таком сочетании логики нет,
Обман и обман беспримерный!
Одна сторона моя хочет страдать,
И к радости рвётся другая.
Ну, как я такое посмею сказать,
Почтенному рабби? Не знаю.
Тут рабби сомненья его разрешил,
На выход стопы направляя:
— Кто, вроде Давида, стихами грешил,
Достигнет когда-нибудь рая.
Но, кто, словно Бродский, по-русски писал,
Достоин, я думаю, ада.
Ни славы еврейству он тем не достал,
Ни русским такого не надо.