Окно второго этажа

Вадим Забабашкин
Маленькая поэма

1.

Сознаюсь: зиму не люблю
за неуют, за лютый холод,
за запоздалую зарю,
за ягодно-фруктовый голод,
за плюсы равные нулю.
Зимою по ночам я сплю
и вижу тёплый летний город.
Но чтоб приснился этот сон,
вечерний нужен моцион.

Итак, стоял антициклон.
Я шёл, вдыхая по привычке
наш загазованный озон,
уже я дня закрыл кавычки
и в рот ему загнал затычку, –
короче, день был завершён,
я шёл покоем окружён
и тишиной анатомички.
И кроме плотных снежных масс
ничто не радовало глаз.

Двенадцатый начался час.
И я, устав ходить без дела,
сказал себе, что в самый раз
ступать к домашнему пределу.
Как вдруг в окне увидел Деву:
подобно фото в окнах ТАСС,
она стояла напоказ,
так, что мурашки шли по телу!
Причем всего второй этаж
(пять с половиной метров «h*»).
_____________________________
* где h - высота

Что делать, если входим в раж
от женских чар и таинств все мы.
В душе – невероятный фарш
взамен отлаженной системы.
«Влекут нас женщин теоремы, –
сказал Жозеф Луи Лагранж. –
Перчатки, туфельки, корсаж…
Ах, эти вечные проблемы!»
Она та самая – о, да!
Я эту встречу ждал года.

Судьбы заветная звезда –
моя Лаура и Джульетта,
души желанная еда –
моя любимая конфета!
Стоит в халатик лишь одета –
вокруг такие холода!..
А вдруг простудится? Беда,
куда годится, право, это!
Я не заметил, как уже
на нужном был мне этаже.

Творилось чёрт те что в душе:
конец всему, всего начало!
И, как в каком-то мираже,
стучало сердце, в дверь стучало.
Дверь отворилась: там стояла
о н а в туманном неглиже,
но Боже, до чего боже-
ственно лицо её сияло!
«Простите, Вам кого?» «Мне – Вас!
Вы выслушайте мой рассказ.

Всё дело в том, что двое нас,
а мы одно! Нас злая сила
когда-то, хвать зубами, раз –
и надвое разъединила!..»
Тут Дева ловко перебила:
«Наверно, Вы с планеты Марс?
Так там уже хватились Вас!» –
и пальцем эдак покрутила.
А чтоб окончить разговор,
закрыла дверь и – на запор.

Она сочла за сущий вздор
моей души святую повесть!..
«Что делать, если с давних пор
так повелось. Сие не новость, –
заметил внутренний мой голос. –
Тебе всё сразу – больно скор!
Здесь, брат, необходим измор,
а не космическая скорость.
К чему на лестнице стоять:
тебе давно пора в кровать».

2.

Как трудно поутру вставать,
рвать ленту сладких сновидений,
лицо под краном умывать,
садиться есть напротив лени.
Как хочется среди недели
отгул порой на службе взять,
иные даже кровь сдавать
готовы ради этой цели.
Хоть и резон, я не сдаю:
я для себя её коплю.

Попав в знакомую струю
механосборочного цеха,
туда-сюда весь день сную,
здесь залатал, там вновь прореха.
И Пугачёва или Пьеха –
по радио, не узнаю.
Звоню, ругаюсь, достаю…
Со стороны глядеть – потеха.
А ну, отставить глупый смех:
здесь цех, и никаких потех!

Я не железный человек –
и очень рад, когда работа
закончена, как марафонский бег:
священный день пришел – суббота,
когда распахнуты ворота
с аршинной надписью «Для всех»
в обитель всяческих утех, –
была бы лишь к тому охота.
Охота есть. Иду в кино:
важнее всех искусств оно.

Рациональное зерно
киноэкрана очевидно,
тем паче, если полотно
из-за голов передних видно.
Мои соседи с постным видом
долизывали эскимо.
Мой взгляд блуждал… И вдруг – не мо-
жет быть! – о н а – мой дивный идол!
Душе – награда из наград,
для сердца – райский вертоград.

Я сразу поменял свой ряд
на ряд её, сев с нею рядом.
Киножурнал «Куренье – яд!»
едва лишь отмечая взглядом.
«Я приходил к Вам как-то на дом, –
сказал я, – смысл моих тирад
тогда был в том, что некий гад
разъединил нас…» «Это ж надо! –
вспылила Дева. – Вы нахал:
смотреть мешаете журнал!»

Я на экран ей показал:
«Как эта капля никотина,
Вы фразой бьёте наповал,
хоть я не лошадь, а мужчина».
Она в ответ: «Сидите чинно.
А нет – тогда покиньте зал».
На этот раз я Деве внял,
так началась кинокартина.
Её вы видели иль нет,
не знаю. Слушайте сюжет.

Герой – один научный метр,
лауреат и академик
осознаёт на склоне лет,
что он своих не стоит денег
как и чинов, что в понедельник
он скажет всенародно «нет»
и свой оставит кабинет
завлабу, ибо тот – коперник.
А сам по снегу босиком
уйдет работать лесником.

Ползала спало крепким сном,
ползала нет ещё. Не скрою –
лукавым замыслом влеком,
я Деву стал искать рукою
в соседнем кресле. Что такое?!
Там пусто! Поглядел кругом
и понял: сгинула тайком,
словно виденье колдовское.
Там, где она, там рядом – дверь.
Не веришь женщинам? Не верь!

Стоял на улице апрель.
Весны республика родилась.
Зима низверженная в щель
контрреволюцией забилась.
Природа оживать училась,
перед собой поставив цель
в кратчайший срок и без потерь
достичь того, что только снилось.
Придя домой, я скушал суп,
в котором плавал мойвы труп.

3.

Начальник мой отнюдь не туп,
но крут – любитель дать по шее.
«Ступай, брат, на шлифовку труб,
пойми, ты там сейчас нужнее».
Я не ропщу: ему виднее,
тружусь, не покладая рук.
Кружится шлифовальный круг
и всё быстрее, и быстрее…
Пока, не взвизгнув дьявольски,
он разлетелся на куски!

Спасибо, целы хоть носки…
Хотя зачем они в больнице?
Она – Дом творчества тоски
и боли чистая светлица.
Я весь в бинтах, как в перьях птица.
Дошёл до гробовой доски,
но снова жизнь дала ростки:
«Мне утку, милая сестрица!
Вот так. Спасибо…» Вот те на! –
неужто, Дева? Да, она!

Она мне вся, как есть, видна,
а я ей нет: в бинтах, как в маске.
(Тут аналогия видна
и вариант Железной маски).
Всем дарит по кусочку ласки,
по градуснику после сна,
всем в равной степени верна
и никому не строит глазки.
В срок выдаёт стрептомицин,
террамицин и сульфозин.

Начальник мой мне апельсин
принёс и плитку шоколада,
сказал, что вздорожал бензин,
и жить становится накладно.
«А впрочем, что там, ну, и ладно,
был бы достаточный нажин.
А ты лежи, брат, не тужи
и повышенья жди оклада.
Да, знаешь – умер Копылков.
Ну, будь здоров!» – и был таков.

Не узнан по вине бинтов,
общаюсь с Девою премило.
Отныне звать её готов
уже по имени: Людмила.
А можно: Люда, Люся, Мила…
Не Дева, а имёнослов!
В кругу светил-профессоров
она – ярчайшее светило.
«А что, – спросил, – идёт в кино?»
Сказала: «Не была давно».

Моё кино – моё окно:
фильм длинный, монотонный скучный,
в котором небо лишь видно
и то сквозь тополь золотушный.
На воле день июльский, душный, -
на воле всё разрешено:
идти в кино, глотать вино
иль ехать в сторону Алушты.
А здесь лежи и ни гу-гу –
то ли в бинтах, то ли в снегу.

Но улыбнётся на бегу
Людмила мне, уж я оттаял,
и не болит уже в боку,
а за окошком птичья стая
на тополь села. Мать честная! –
паук ползёт по потолку,
на ужин – мяса по куску,
ватрушки с чаем не считая!
С Людмилой стали мы на «ты».
Жаль скоро снимут мне бинты.

Лежу и помыслы чисты.
Выходит, впрок пошло леченье.
- Людмила, если бы не ты, –
мне не изведать исцеленья!
- Ну, что ты, это заблужденье.
- Нет, нет! Ты гений доброты!
- И мне милы твои черты,
ты с честью вышел из сраженья.
Другой здесь ляжет на кровать –
тебя я буду вспоминать.

- Мы встречи сможем продолжать
там – за пределами больницы,
но должен я тебе сказать,
ты можешь сильно поразиться…
- Ах, Боже мой! Мужские лица
привыкли шрамы украшать.
- Как ты умеешь утешать,
как сердце заставляешь биться!
- Спокойной ночи. Спать пора!
- Спокойной ночи. До утра!..

ЭПИЛОГ

Прощай, Лирический герой,
и Дева милая – Людмила!
Вас вновь соединила сила,
ведомая моей рукой.

Я вас создал. Живите дружно,
и всё делите пополам.
Гляжу вам вслед, а вы – по лужам…
И дождь идёт, и листья кружат.
Что ж, больше я не нужен вам.

…Я шёл по улице. Темнело.
За ворот крался холодок.
Ну, вот и осень. Солнце село.
И понял я, что одинок.

«Не верь пустынному уделу,
взгляни» – шепнула мне душа.
Я глянул: мне дарило Деву
окно второго этажа!

1981