В дымке туманной ушла растворившись,
Капают слёзы на серый асфальт,
и, ядовитой тоской подавившись,
выпил до дна я тогда всю печаль.
Ты не вернёшься, мы слишком далёки,
Не вырвать из сердца ехидну тоску.
Я брожу под луной одинокий,
прижимая девицу к боку.
Что мне девицы всего бела света -
мне ведь нужна ты одна.
Думай не думай, а выхода нету,
хочешь, не хочешь - дорога одна.
Вот получу я стипендию скоро -
в галантерею пойду -
верёвку куплю там шелковую,
к люстре её привяжу.
Тапочки белы на ноги надену.
В зеркало мельком взгляну.
Буйную голову в петлю просуну,
Вспомню тебя, и навеки усну.
Утром придут в мою комнату люди,
из петли шелковой изымут меня,
во гроб во дубовый положат,
женщины заголосят:
"Был он такой молодой и красивый,
тихий и скромный брюнет,
умер любовью любя безответною,
помер в расцвете лет..."
Через четырнадцать дней и три ночи,
встану из гроба, в чём есть,
в тринадцатый сяду троллейбус,
дорогой обдумаю месть.
Полночь пробьют куранты кремлёвские.
В спальню к тебе я войду.
Молча возьму за ладони, чуть взмокшие,
тебя за собой поведу.
В аду нас встретят милые черти,
тебя не заставят пламя лизать,
усадят в глубокое мягкое кресло.
А я тебе стану стихи читать.
Не вынесешь ты моей музы угрюмой,
заплачешь, запросишь меня замолчать,
а я тебе буду, неверная стерва,
их - тысячу раз повторять!