Моим учителям
Моим первым учителем был пес Шарик. Не спеши, образованный читатель, обзывать меня Шариковым, хотя в некотором смысле, вовсе не булгаковском, это действительно так. Шарика я сам выбрал из помета одной крупной и красивой дворняги и дал ему имя; добрый хозяин суки подсказал: бери этого – он самый головастый! Шустрый слепой щенок первым достигал сосцов матери. Я взял его на руки и бережно, как самое дорогое сокровище, принес домой и поставил на пол. Пушистый колобок первым делом намочил ковер. «Не беда, - сказала бабушка, - научится…» И правда, быстро научился защищать интересы своего дома – сам не пачкал и другим не давал.
Щенок однажды обокрал хозяев – поддался искушению. Бабушка принесла с базара свиную голову размером вдвое больше юного пса и оставила на кухне. Шарик вскарабкался на стол и стащил башку. Он смекнул, что такую добычу надо спрятать понадежнее, и тянул пудовый обрубок задом наперед в гору, норовя проскочить за перевал, далече от родного двора. Песик тужился, сопел, урчал, зыркал по сторонам, отслеживая обстановку; из-под движущейся свиной головы был виден только дрожащий от напряжения собачий хвост. Зрелище было уморительное, и голову не спешили отбирать; лишь на вершине горы дядя его догнал и изъял похищенное, выдрав поводком в назидание. Щенок не визжал, а рычал в ответ.
Шарик был довольно гостеприимен. На бабушкин двор он приглашал сучек со всей округи и весело проводил с ними время, пока не появлялись хозяева. Увидев меня, бабушку или дядю, он мигом превращался из пушистой дворняги в дикого зверя: на загривке дыбилась шерсть, наливались кровью глаза, из оскаленной пасти с пеной вылетали собачьи ругательства. Свора с визгом разлеталась в разные стороны, а Шарик ластился к хозяевам с чувством выполненного долга.
Из-за своей коммуникабельности Шарик страдал обилием блох. Паразитов дядя уничтожал раздражающим кожу керосином, и кобель молча терпел мучительную процедуру. Однако стоило лишь промолвить слово «керосин», как отважный пес тут же с воем пускался наутек, перелетая через самые высокие заборы.
Шарик прекрасно отличал наших кур от чужих, - посторонних гонял, иногда охотился на них, но убийств на своем дворе не вершил – только в экспедициях по чужим хозяйствам.
А с каким достоинством, как царственно и красиво он гадил в зрелые годы! Подойдет, бывало, к детской песочнице, рычанием разгонит детей с мамашами, взберется на вершину детских куличиков и испечет свой, грозно поглядывая на окружающих, чтоб не мешали творчеству; неизменно ставил автограф - последний штрих мощными бросками песка из-под задних лап.
Шарик любил купаться. Каждый летний день всей семьей мы медленно плелись к морю, разомлевшие от жары, запретив любимцу бежать за нами, потому что на городском пляже появляться с собаками не разрешалось. Однако пес потихоньку трусил на другой стороне улицы, прячась за кустами акации и тамарикса, или делая вид, что спешит по своим делам в ином направлении, если мы его окликали. Приходилось из-за его упорства менять маршрут и тащиться в противоположную сторону побережья на дикий пляж, где вольготно было всем – и людям, и собакам, и нудистам.
Повзрослев раньше меня, Шарик стал моим первым не только другом, но и учителем. Позже, посещая разные школы, университеты и академии, я невольно сравнивал способности моего первого учителя с новыми, не всегда в пользу последних. Светлая ему память!