Машины, прохожие, зданья -
в подтаявшем сером снегу.
По этим сединам скатанья
лишь ветру лафа, босяку.
Набухшие брючины хлещут
по щиколоткам хвостом,
так - словленый летом подлещик;
то - мокрым облепят пластом.
Вздымаются волны и брызги
- в сугробы, в бредущих вдоль них,
пятная неброские ризы,
колени и голени див.
Балетные па совершая,
на шабаш летишь, никуда,
итог приземленья кашмарен,
и хлюпает в туфле вода.
Пчелиные рыскают рои
за шиворот лезут, за шарф,
и тают на шее , на кровле,
машинах, сугробах, дворах.
В витрине, где светлый порядок,
где всякий угрюм манекен -
бульвара весенние прядки
в летящем , кружащем снежке.
И мне бы на муть и разруху
без дрожи глядеть сквозь стекло;
пусть хаос, но всё таки сухо,
кромешно, но всё же тепло.
Но снова ступнёй попираешь
густой и тягучий поток
и брючина лупит сырая
в промоченый напрочь носок.