Когда лежу я на пляжу,
я жизни вехи не итожу,
всё больше понизу гляжу,
поскольку надоели рожи,
костюмных масок камуфляж
и маскарад фальшивой речи.
Прогрессом сытых только пляж
от социальной хвори лечит,
вернув хмельное естество,
к природной искренности тягу.
Я не про плотскую бодягу -
про излеченье от зевот.
Эстета тянет на пейзаж
изящных форм Лолабриджиды,
но предлагает вернисаж
эпохи Ренессанса виды.
Вид всё бикинее у тех,
кого прельщает век начальный:
у чистых помыслом не грех
считать безгрешным грех венчальный.
А над грехом обжорства пласт
свисает фартуком у тёти.
За вдоволь радостей – балласт,
всех гиппо тётя бегемотей.
И дядя тётенькин пузат,
Ну отчего б ему брюхатить?
Ведь не рожальный аппарат,
да и для шустростей некстати...
Чуть выше гордость (topless!) фей,
пусть даже формами размытых,
а мне внушали, нет милей
красот чуть-чуточку прикрытых.
От дядек так совсем тошнит:
когда б не сам такой – смеялся.
Был мачо, стал гермафродит.
Версаче сшить не догадался
мужчине женский атрибут
хранить от пива дивиденты -
любой молочнице утрут
его мужские «рудименты».
А чуть в сторонке – нудоба:
знать, чёрт бошкой тряхнул об камень,
или Господь лишил ума –
седыми хвастают лобками.
Здесь стыд и вовсе не прикрыт.
Себе приходится признаться:
чем выше взгляд, тем пуще стыд
за сытый вид цивилизаций.
Сгоревших лиц и шеек медь
претит замыленному глазу.
Нет лучше понизу глядеть.
Поехал по второму разу...