Кавайные чертенята заламывают копытца, бьют об пол блюдца в прикольном моём аду.
Тебя терзает праздное любопытство: что там внутри у меня за чувства, а что - снаружи и на виду?
Какой я стала, какие принцы на шпагах каленых бьются, потом – легко к алтарю ведут?
Теперь я умею врать ежедневно, в режиме блица, – и быть запредельно ясной, холодной, чужой, ничьей.
Мультяшные ангелы прячут в ладони лица, когда следят за ходом моих речей,
А тот, кто рядом, - меня боится, но терпит и привыкает к моим слезам на своём плече.
Впадаю то в золотое детство, то в бытовое ****ство, то в светлую, знаешь, грусть.
Пожаром в чужом дому привыкаю греться, научена так смеяться, что только в путь!
Ты знаешь, тот, у кого нет сердца, - его просто отдал в яслях кому-нибудь.
И - сколько Лета всё мимо мчится, - сколько не было знаков или известий, покуда время летит стремглав, -
А ты всё такой же чистый, и крылья твои на месте, и память твоя обо мне светла...
А что это там стучится, что это бьётся -
там, в глубине твоего стола?