* * *
Уже грачи любовно стонут,
и трелью трубчатой скворцы
зовут из приземлённых комнат
к паренью листьев и пыльцы.
Уже грачи кряхтят гортанно,
латая хворостом гнездо,
и скворчий клюв золотогранно
остервенел на верхнем «до».
О, крыльев свадебные взмахи
и призменная дрожь пера!
Сиреней влажные рубахи,
свеженадетые с утра!
О, переулка хмель зелёный,
киноафиш ковбойский бред…
И отроческий взор, влюблённый –
в лазурный – пятый ряд – билет!
* * *
Раздвоенность у нас в крови –
наш русый ангел всех печальней.
Он благостен лишь сутью дальней,
но тягостен для визави.
Снедает мягкотелость нас.
И леность мысли неизбывна.
Нам чужда и почти противна
энергия разумных фраз…
И по расхристанной степи
уходит взор - к земному краю.
Я очень трудно засыпаю,
но ты, душа, уж лучше спи! –
Какого бы ещё рожна
вновь ты, сестра, ни возжелала,
самоубийственному жалу
ты, как язычница, верна.
Так гибнет ни за что пчела,
ладонь случайную ужаля…
Туманно. Хочется тепла.
Там, где-то, вся в дыму миндаля,
весна у моря зацвела…
На мысе Плака
Библейская дождливая погода,
конец апреля в пепельном Крыму.
Гагаринского княжеского рода
гранитный замок – в розовом дыму.
Мокры стволы коричневой сиеной,
обильной влагой согнуты кусты.
Но брызжут багрецом и белой пеной
иудиного дерева цветы.
Гранитный замок – англицкой повадки –
под сенью твёрдых рыцарей в гербах:
неустрашимость носогубной складки
и клятвы вкус на каменных губах…
Кучук-Ламбат. В разбитых ересь-фресках –
стезя кровосмешения жива.
И нежат Карасан, - гнездо Раевских, -
татарские резные кружева.
Базар судачит о землетрясенье,
о том, как змеи прячутся в ветвях…
А берег, - юный, словно в день Творенья, -
ждёт перламутра в кряжистых сетях…