Вновь это
приходит тоской заметенное лето, –
холодное лето осеннего горького цвета,
тобой до краев, до последних свиданий,
наполненное.
Твой крик, долетевший сквозь гул расстояний:
"Ты помни меня!"
Сквозь гул расстояний
и слезы чужих расставаний,
сквозь муку бессонниц и пьяную дурь ресторанов,
гляжу на тебя абсолютно сухими глазами.
Нам нечего плакать –
мы сами себя наказали
любовью, что в самом начале была обреченной, –
любовью, что мчала от первых пьянящих касаний
к той ночи – неистово светлой, безоблачно черной.
Была эта ночь –
перед казнью
последняя милость.
И ты, словно пленная птица, отчаянно билась,
моими губами отчаянно вжата в подушку…
Вполнеба заря занималась,
сверкая недужно.
Был призрачным счастьем
наполнен
зигзаг этих молний…
Прости, если сможешь!
Коль можешь не помнить – не помни.
Свети вдалеке неслучившимся ласковым чудом.
А я не забуду,
уже никогда не забуду,
холодного лета,
осеннего
горького
цвета.