Ревёт мотор в счастливом упоении,
Мой конь стальной энергией кипит,
Мелькаю мимо здания, строения,
Притихший город тишину хранит.
Надрывен мотоцикла звук бунтарский,
Сжимаю крепко руль, прибавив газ,
Лечу по улице Воскресной, Пролетарской,
Разум впадает в трепетный экстаз.
Я приближаюсь ближе к своей цели,
Предчувствие беды почти прошло,
Месть совершится, но себе не верю,
Нет, не смогу нести я людям зло.
Но что-то в глубине сознания шепчет,
Скорее разорви их и сожги,
Не слушай оправданий жалкий лепет,
Стучится сердце: «Да, они враги!
И сами встали на тропу войны,
Роман похищен, брошена перчатка,
Они считают званья и чины,
Их охраняют, значит, все в порядке,
Засовы, стражи, стены их спасут,
И об одном лишь только забывают,
Змея не ищет справедливый суд,
Она сама преступников карает.
Я улыбаюсь, хватит ждать. Вперед!
Летит Yamaha, разгоняясь смело,
Разгон, удар, слетает дверь ворот,
Сирена громко жалобно запела.
Бежит охрана, говорят, кричат,
Свет фар из тьмы выхватывает лица,
В исподнем показался депутат,
Дрожит, трясется, видно, что боится.
Заметил, вижу, вижу, что узнал,
Метнулся в дом, на помощь призывая,
Какой-то номер впопыхах набрал,
Присел на пол, негромко подвывая.
Охранники спешат меня поймать,
Но близко походить они не смеют,
И вот, не вытерпели, начали стрелять,
Плечо над сердцем словно каменеет.
Я боль еще не чувствую пока,
Из раны кровь толчками вытекает,
Почти не действует моя рука,
Но лишь пока, земля кружится, манит.
Шлем тяжелеет, голова моя
Клонится, ног почти не ощущаю,
И снова просыпается змея,
О, как она сильна, я понимаю.
Если позволю ей владеть собой,
Рептилия сметет с пути преграды,
Но, выиграв, я проиграю бой,
Не стоит моя жизнь такой награды.
Зачем я здесь? Скорее прочь, бежать,
Пока еще сознание не угасло,
Врагов еще успею наказать,
Змея во мне становится опасна.
Мутятся мысли, потеряв контроль,
Не видя ничего, врезаюсь в стену,
Миг растянулся: только я и боль,
Стекает кровь по правому колену.
Пытаюсь встать, теперь отсюда прочь,
Едва бреду, охранники все ближе,
Я их не вижу, вкруг меня лишь ночь,
Но не низменно все змеёю слышу.
Кричат, не двигайся, не двигаюсь, стою,
Я чувствую их запахи, их звуки.
Подходят ближе, щупают, терплю,
С меня содрали куртку, сняли брюки.
Затем поставили лицом к стене,
И снова досконально обыскали,
Вновь провели железкой по спине,
Но сканеры ни звука не издали.
Главный охранник: «Бред, она чиста,
А депутат сказал, что террористка,
А это что, брелок «Mea culpa»,
Скорее поправляйся, моя киска.
А ну-ка, снимем шлем, ну и дела,
Да это ведь совсем еще ребенок,
Ей лет шестнадцать, вляпались, братва,
Совсем недавно вышла из пеленок.»
Главный охранник, обыск завершив,
Сказал: «Сейчас молоденьких вербуют,
Снимите майку и проверьте лиф,
Взрывчаткой их порой экипируют.
Помощник: «Пусть посмотрит Фатима,
Она сейчас в подвале отдыхает,
Машину, вещи, все тащить туда,
Там, коль рванет, никто не пострадает.
Да, девушку скажи перевязать,
Довольно она крови потеряла,
Одежда, мотоцикл, прикинь, кто мать,
Или отец, смертей нам не хватало.
«А что мы скажем босу, командир»,—
Спросил охранник с белобрысой челкой,
Помощник: «Ну, он не предупредил
И не сказал ни слова про девчонку».
Здесь женщина: «Ну что ж, я передам»,
Главный охранник: «Верно, позаботься,
А босса лучше отведи к врачам,
И больше ни о чем не беспокойся».
Жанет кивнула, подошла ко мне,
Коснулась раны, мягко надавила,
Сказав: «Тебя я заберу к себе»,
Главный охранник: «Это очень мило.
Сначала парень, как его, Роман,
Теперь девчонка, вот и паспорт, Стела,
Ты женщина султанша, чей диван…
Жанет взъярилась: «Вам то, что за дело?»
Здесь командир: «О да, молчу, молчу,
Конечно же, бери, чего ты хочешь!
А босса, все-таки, сведи к врачу».
Жанет: «Иоро ты, о чем бормочешь?
Пожалуй, ты забыл, кто мой отец,
Еще кто пикнет, и даю вам слово,
Карьере вашей полностью конец».
Иоро: «Жанна, ну, ты и сурова!»
Я застонала, тьма вокруг меня,
Все голоса, как будто растворились,
Из тайной щели выползла змея,
Похоже, она сильно разозлилась.
Сдержать её мне не хватает сил,
Сознанье ускользает невесомо,
Оно взлетает в небо, словно дым,
И я уже лечу над крышей дома.
Все выше, тело неподвластно мне,
Магнитом мысли, душу тянет к звездам,
Теперь все, что осталось на земле,
Уже неважно, возвращаться поздно.
Мне хочется в сапфирных облаках
Купаться в серебристом лунном свете,
Остались там, внизу, и боль, и страх,
Я столь беспечна, как бывают дети.
Лазури светом путь мой озарен,
Врата раскрыты, крылья за спиною,
Прекрасен, невесом, нисходит сон,
Сон, что заполнен сферы синевою.
Но странная тревога, не в груди,
А где-то там, где темная долина,
И голос: «Стой, не смей, не уходи,
Пусть даже твое тело — это глина.
Но ведь оно твое, не отдавай,
И я покорно голосу внимаю,
Внезапно покидая тихий рай,
И тяжести земные обретаю.
Стою, глаза открыты у меня,
Улыбка адская охранников пугает,
«О боги, что наделала змея,
Жанет у стенки стонет, умирает.
Я вся в крови своей или чужой,
Уже неважно снова взвились пули,
Летят ко мне жужжащею гурьбой,
И, вдруг, их как в воронку затянули.
Я двигаюсь, быстрее в сотни раз,
Время замедлилось, змея владеет телом,
Все тяжелей из рваных битых фраз
Слагать слова, нет предложений в целом.
Я слышу, шум из букв, но, все равно,
Все заглушает вой свинца и меди,
Они чуть крутятся вокруг оси, в кино
Такие кадры часто можно встретить.
Но видеть все глазами наяву
Непостижимо, просто невозможно,
Так близко пули, кажется, умру
От страха, но уйти от них несложно.
Шаг в сторону, ах, вот еще одна,
К спине летит, я падаю, кульбитом
Вращаюсь, пуля бьет стекло окна,
Мелькают лица в витраже разбитом,
И вновь свинец летит над головой,
Я словно исполняю странный танец,
Я уподобилась гимнастке цирковой,
Кричит «шайтан» охранник дагестанец.
Вот он отбросил прочь свой автомат,
И кинулся сквозь сад, кусты ломая,
Его приятель грузен и космат
Пошел ко мне, объятья раскрывая.
Ревя медведем: «Я её возьму»,
Я крикнула: «Не приближайся близко»,
Мне стало хуже, разум, как в дыму,
Толстяк: «Эй, стой на месте, террористка».
Вот подбежал, за плечи обхватил,
Дыхнул, от перегара дурно стало,
Я не могу сказать, чего он пил,
Но запах чеснока легко узнала.
Я дёрнулась, чтоб вырваться скорей,
Толстяк, как дуб, едва лишь пошатнулся,
Затем сдавил меня еще сильней,
Медведем облизнулся, ухмыльнулся.
«Видать змея не любит чеснока»—,
Решила я, раз возвратила тело,
«Ура, беру контроль, о нет, рука,
Моё плечо, о, как болит колено!»
Жанет с трудом поднялась: «Отпусти,
Арам, тебе сказала, ТЫ не понял?»
Толстяк: «Она здоровая, учти!»
Жанет: «Да, понимаю, дева — воин.
Такие, раз родятся в сотни лет,
Собрались, все немедленно уходим,
Грузи в фургон её мотоциклет,
Обсудим все попозже на природе,
Сейчас отсюда нужно уходить,
ОМОН уже, должно быть, на подходе.
Стрельба, огонь, сумели наследить!
Милиция давно уже на взводе.
Дачу поджечь, безумца взять с собой,
Романа поместить в мою машину,
Да, не забудь связать, хитер плейбой,
А я и Стела ляжем в середину.
Всем исполнять, Иоро, подойди,
Стяни мне ребра, кажется, сломала,
Давай же, ну сильнее, не щади,
Крик, и Жанет сознанье потеряла.
Меня грубо подняли и ремнём
К железной койке туго пристегнули,
Тело горит пылающим огнем,
Из ран моих вытягивают пули.
Щипцы скользят по кости, где бедро,
Неловко прихватив кусочки кожи,
Сверкнуло тонкой нитью серебро,
Теперь мне наложили шов, похоже.
Всей правой части тела горячо,
Подумать только, ляжка, кисть, колено,
Две ссадины над бровью плюс плечо,
Но не повреждено и дюйма слева.
Скорей всего, где сердце, там и я,
Возможно, так рептилия считает,
Так значит, получается, змея
Лишь в левом полушарии обитает.
И видно ей не нравится чеснок,
А вдруг ей запах спирта не по нраву,
А может, просто случай мне помог,
И квинтэссенция эфира — лишь забава.
Как впрочем, и сознание моё,
Все эти приключения, походы,
Невероятное, простое бытиё,
Они лишь — пожелания свободы.
Возможно ли, мой мир совсем другой,
Очнусь ли я в решетчатой больнице,
Где будет лишь стена передо мной,
И процедура, чтоб во сне забыться.
Возможно, моя роль — всего игра
Воображения, что в плену безумия,
Ох, снова в плоть впивается игла,
Какой тут сон, какие тут раздумья!
Темнеет взгляд, расширись зрачки,
Я вижу в темноте острей, чем раньше,
В желудок, как пробрались хомячки,
Грызут и рвут о, что же будет дальше?
Я чувствую, как кровь моя течёт,
О чем они глаголют, боже правый,
«Она не выживет, ранение в живот»,
О ком они, о нет, спасите, Мама!
Я не хочу так рано умирать,
Хотя, уйти от боли, сбросить тело,
Но, коли не хотят меня спасать,
Зачем тревожить правое колено?
Как больно, доски, шина, теперь гипс,
Ну и садист же этот врач в берете,
Но не понять, зачем весь этот риск,
Когда я вскоре поплыву по Лете.
Зачем терять им время, резать, шить,
Коль вскоре пред создателем предстану,
Ах, речь не обо мне, Жанет не жить,
Нужно её спасти, вот, только встану…
Хочу вскочить, но не дают ремни,
Невероятно, я совсем бессильна,
Видно энергия рождалась от змеи,
А эта гадина сейчас пассивна.
Но рядом кто-то, есть, я слышу, да,
Я чую скорой смерти запах тленный,
В небесной сфере светится звезда,
И её светом полон мир наш бренный.
Боль отступает, как же там Жанет?
Я повернула голову к несчастной
О, как она бледна, о боги, нет,
Я не могу остаться безучастной.
Стекают слезы, кожу холодя,
Я плачу, глядя на её страданья,
Упали капли первого дождя,
Неподалеку слышатся рыданья.
Там девушка, похожа на Жанет,
Скорей всего, сестра, ей, лет пятнадцать,
На голове охранника берет,
Похоже, деве приходилось, драться.
Заметила мой взгляд, идёт ко мне,
Сказала, что-то не на русском твердо,
Затем добавила на том же языке,
Я различила слово, «милосердна»
Слово «хатиш» мне мало говорит,
«Рахтор, шаку», опять не понимаю,
Теперь она разгневалась, кричит,
«Багир ахтах» невольно различаю.
«Багир Ахтах»,— сказала вновь она,
И, для наглядности, ребром своей ладони
Стремительно по горлу провела.
Жанет очнулась, прошептавши: «Сони»,
Затее она попробовала встать,
Здесь девочка её кинулась на шею,
Прося сестру её не покидать,
От трогательной сцены каменею,
Я даже слова не могу сказать,
Смотрю, смотрю, не в силах шевелиться,
Да что ремни, оковы и кровать,
Сейчас мне просто хочется забыться,
Но не могу свой взгляд я отвести,
От пятен крови на бинтах стерильных,
Я понимаю, Жану не спасти
От призраков ужаснейших могильных,
Но все же попытаюсь, где змея?
Небось, укрылась в уголке сознания,
«Да, здесь, я здесь, хозяюшка моя.
Скажи, какие будут приказания?
Позволь мне посмотреть одним глазком,
Хотя бы левым, вижу, две девчонки,
Одна земной покинет вскоре дом,
Ах, что за раны, выполнено тонко,
Ногти моей, прости, твоей руки,
Словно пятью ножами полость вскрыли,
Теперь её врачам уж не спасти,
Смотри, и эскулапы приуныли.
—Мы что привязаны, давай, я разорву.
Да у тебя коленка вся разбита.
—Змея заткнись, придешь, как позову,
Сегодня мы играем без гамбита.
И жертвовать, поверь, не станем мы,
Ни кем, ни чем, ну разве, своим телом,
Спаси Жанет, и выйдешь из тюрьмы,
Я обещаю, а теперь за дело.
Смотри, вот нервы, нужно их связать,
Не путай кровеносные сосуды,
Закрой глаза, так легче воспринять
Порядок, это, как лечить простуду.
Избавься от инфекции, тогда
Все остальное организм исправит,
И, кстати, без особого труда,
На ней, как на собаке заживает.
Все сделано, постой, нет, не гони,
Ты обещала выпустить из плена,
Отдай мне тело, слышу глас змеи,
Изменница отдай скорее тело…
Не слушаю, усталость и покой
Смежают мои тонкие ресницы,
Я на мгновение вижу мир иной,
Хотя, похоже, это просто снится.
Но даже здесь присутствует змея,
Но только в своем теле, своей коже,
Сейчас она отлична от меня,
И тем страшнее, помоги мне, боже!
Я на себя смотрю со стороны,
И чувствую, что я и есть добыча,
Мои глаза на кровь устремлены,
И я себя кусаю, я есть пища.
Я просыпаюсь, это был кошмар,
Грудь тяжело вздымается под майкой,
Кожа горит, похоже, брежу, жар,
Чуть приоткрыв глаза, гляжу утайкой,
Пока мне виден только потолок,
Он нависает низко, очень низко.
И стены по бокам довольно близко,
Прическу треплет сквозняка поток.
Немного жарко, золотистый луч
Пробился через щель в дверях машины,
Я слышу, приглушенный звук ревуч,
Я чую запах кожи и бензина.
Качает на ухабах, тянет спать,
О днище бьется гравий аритмично,
Я не спеша, ощупала кровать,
Пристегнута, привязана отлично.
Пошевелится, даже не могу,
Осталась только двигать головою,
Чего они боятся? Что сбегу,
Зачем вязать веревкой бельевою?
На мне семь ран, плюс сломана нога,
Меня ж скрутили, словно я их джина,
Да с меня кровь текла, словно река,
Мне кусок плоти вырвали зажимом.
Я свирепею, гнев застлал глаза,
Да как они посмели, в самом деле,
Я дочь дракона, девушка-гюрза,
А мне как смертной кандалы одели.
Я напряглась, веревки в плоть впились,
Я дотянулась до витка зубами,
И стала его рвать, как будто рысь,
Но что же делать с крепкими ремнями.
А может быть не трогать пут узлы,
Самой преобразится, изменится,
Ставши змеёй, подобием гюрзы,
Возможно, так смогу освободится.
Попробуем, так, ноги — это хвост,
Представили, о как это ужасно,
Немного увеличился мой рост,
И вдруг я поняла, расти опасно,
Гипс на ноге, куда он попадет,
Когда конечности мои сольются,
Сердце, как будто окунули в лёд,
А если кости снова разойдутся,
Когда я стану человеком вновь,
От страшных мыслей холодеет кожа,
Азотом жидким обратилась кровь,
Нет, возвращаюсь, не было б дороже.
Уф, обошлось, как в теле хорошо,
И руки, ноги, кажется в порядке,
И даже чуть порвался ремешок,
А может снова повторить зарядку?
Резко качнуло, взвизгнув, тормоза
Машину через миг остановили,
За дверью грохот, слышу голоса,
Они меня весьма приободрили,
Таможенника голос: «Что везем?
Рассказывай Али и без утайки,
Надеюсь, это снова не китайки,
Их уже видеть не могу я днем».
Али: «Начальник, там моя сестра,
Невеста очень важного наиба*,
Совсем не дружит с головой она,
Страдает от недавнего ушиба.
Таможенник: «А ну-ка, покажи,
К нам поступила установка сверху,
Всех проверять, и лучше расскажи
Все сам, иначе, полная проверка».
Али: «Она безумная, мой друг,
Кусается, царапается сильно,
Побила, изувечила подруг,
И потому, везём её насильно».
Таможенник: «Давай, открой-ка дверь,
Я только гляну, проверять не стану»,
Али: «Она свирепа, словно зверь,
Надеюсь, что ты помнишь мою маму?»
Таможенник в затылке почесал:
«Прости, но здесь не в дружбе даже дело»,
Али: «Ну, я тебя предупреждал,
Однако, попрошу, не трогай тело,
Она, хоть и товар, не для тебя»,
Таможенник: «Сестру твою уважим,
Пусть даже она дикая змея,
Пусть кошка, иль тигрица она даже.
—Показывай— Али, ну, как велишь,
Дверь заскрипела, сдвинувшись немного,
«Ищи свои наркотики, гашиш,
Только сестренку попрошу, не трогай!
О боги, свет от солнца бьет в глаза.
Я жмурюсь, сам Али глядит в испуге,
Андрей: «Смотри, веревку порвала,
Какие ногти, только глянь на руки».
Таможенник: «Она твоя сестра?»
Я, выплюнув веревку, улыбнулась.
Раздался звук, пищащий, комара,
И здесь во мне опять змея проснулась.
Я зашипела, дрогнула кровать,
От жара покраснела моя кожа,
Али: «Вот видишь, не мешай ей спать»
Андрей: «Она и впрямь гюрза, похоже.
Ну, что ж, дай документы, подпишу.
Затем на пункт свезешь свою машину,
В Местиа* будешь, милости прошу,
Сейчас же, извини, тебя покину.
Звонили из Тбилиси, там у них
Опять возникли старые проблемы»,
Али, а что в машинах тех, других?
Еще народ? Мне не нужны дилеммы!
Еще каталка? Здравствуй, Фатима,
А что с Жанет, она едва что дышит,
В санкт Петербурге, видимо, война,
Хотя, меня все это не колышет.
Готовь машины, проходи осмотр,
Но в этот раз дороже много будет,
Все старые мои на ложах одр,
А новые — «некормленые» люди».
Али: «И сколько? только не тяни»,
Таможенник, подумав, сказал: «Триста,
И то, по дружбе, я, будь вы враги…»
Али: «Что, триста штук? Ну, вы артисты!»
Али вскричал: «Немыслимо, с собой
У нас едва сто тысяч наберется,
Задекларированных,— добавил он с тоской—
Глядя на диск бледнеющего солнца.
**************************************
Устала я лежать, пить, есть хочу,
Все мышцы затекли, бегут мурашки,
Становится прохладнее, кричу
Таможеннику в форменной фуражке.
Парень проходит мимо. Что не так?
Не уж-то непонятно объясняю?
Облизываю губы, чем не знак,
Затем, вид делаю, как бы глотаю.
Он улыбается, мотает головой,
Да что же ты, дурак, не понимаешь?
Ведь не про секс толкую я с тобой,
Да что ты возомнил себе, ну, знаешь,
Я дернулась, кричу: «На помощь, пить,
Воды», вроде, понятно это слово,
О чем он говорит? Нельзя пустить.
Вроде, начальник у него суровый.
Опять не понял, как же объяснить?
Зубами верхними слегка губу кусаю,
Наглядно начинаю с ранки пить,
Затем, вид делаю, как будто умираю.
Играю мастерски, от губ исходит жар,
Глаза закрыты, видно, что мне плохо,
Мечусь, словно увидела кошмар,
Громко дышу, призывно и глубоко.
Надеюсь, понял, хм, вижу, что не так,
Да нет джигит, тебя не завлекаю,
Я ж говорю, дай пить, ну, ты чудак,
Уже как сутки без воды страдаю.
Постой, не смей, не трогай же меня!
Придурок, куда лезешь целоваться,
Не трогай кровь, я — девушка-змея,
Ах, так, а хочешь сильно испугаться?
Я стала мягче, жарче, мой язык
Легко сквозь его губы протолкнулся,
И здесь он изменился в один миг,
И парень закричал, он, как проснулся.
Вскочил, отпрыгнул, с ужасом глядя,
На жало гюрзы в пасти ядовитой,
Застыл, проклятья сбивчиво цедя,
Заговорил чуть сбивчиво, сердито.
Затем сорвал «калашников» с плеча,
Почти не целясь, выпусти обойму,
Упал на спину, дико хохоча,
И тут решила я, с меня довольно.
Ногти растут, они словно клинки,
Легко срезают крепкие веревки,
И вот встаю, кровь хлещет в сапоги,
Иду вперед, пока еще неловко,
Но постепенно убыстряю шаг,
Сюда бегут, спешат, горит машина,
Неподалеку видится кишлак,
Над крышей сакли вьется струйка дыма.
Я словно зверь, и мне нужна вода,
Оком дракона вижу, где есть пища,
Сейчас я просто сильно голодна,
И мне не важно, то, что меня ищут,
Я словно ветер не бегу, лечу,
Почти земли ногами не касаясь,
Я и сама не знаю, что хочу,
Я словно в омут с головой бросаюсь.
Но только здесь, на дне, совсем светло,
Нет тьмы и мути, все легко, понятно,
Скрипит в уключине обычное весло,
Волна качает лодочку, приятно.
Сижу на глубине. Сквозь призму вод
Небесные картины наблюдаю,
Искрясь лазурью, облачко плывет,
И вот над миром тучкой зависаю.
И вот сгущаюсь, становлюсь темней,
Грохочет гром, раскатом разбегаясь,
В загонах громче ржание коней,
Видать грозы и бури испугались.
Мощь, сила переполнили меня,
Я тучей грозовой собрала влагу,
Упали капли хладного дождя,
И вот уже заполнены овраги.
И ливень собирается в каскад,
Под сапогами намокает глина,
И словно дробью ударяет град,
В вязком тумане голая долина.
Мистичны звуки, ржание, слова,
Все крики тонут в жутком полумраке,
Бьет град по телу, я едва жива,
Надрывно воют в ужасе собаки,
Звон стекол, жести гулкий барабан,
Заучит сирена, видно там таможня.
Кричит, загнав стада в сарай, чабан.
Пойти в селение? Нет, уж лучше позже.
Кто знает, вдруг змея проснется вновь,
Дети и женщины, они ведь не солдаты,
Нет, больше не должна пролиться кровь,
Ведь жители ни в чем не виноваты.
Достаточно! Я натворила дел
Из-за того, что пить мне захотелось,
Устроила погром и беспредел,
Ну, хватит, все, достаточно, наелась!
Какой кошмар, вода, кругом вода,
Её намного больше чем мечтала,
Вот только скрыться от нее куда,
Да, правильно мне говорила мама,
«Будь осторожнее в желаниях своих»,
Да, хоть бы град скорее прекратился,
Так хочется сейчас одежд сухих,
Что я готова даже попоститься.
Зажмуримся, представим, что хочу,
Ноги расставить, руки, пальцы шире,
Отлично снова в небесах лечу,
Теперь вливаю силу, как учили,
Лицо поднять, теперь произношу
Известное мне с девства заклинание,
И вдруг удар, забыла, что прошу,
Темнеет, растворяется сознание.
Очнулась. Кровь, стекает по лицу,
Губы разбиты. Глупо, очень глупо,
Взывать к богам! Понятно и глупцу,
Читать заклятье в бурю — это тупо.
Неплохо хоть, что зубы еще здесь,
Змея: «Ну, ты и дура, дочь дракона,
Конечно, неплохая вышла месть
Ослушнице волшебного закона.
Но если дальше будешь здесь сидеть,
Боюсь, что никогда уже не встанешь,
Да это ж надо, в град решилась петь,
Смотри, совсем так зубы потеряешь.
Здесь, рядышком, в горах пещера есть,
Спеши туда, обсохни, обогрейся,
Стряхни с себя безумие и спесь,
А на меня пока что не надейся.
Я много сил потратила с тобой,
Лечить Жанет, тебя, когда уснула,
Пожалуй, заслужила я покой,
Тем паче, что меня ты обманула.
Засим прощай, ах да, как я смотрю,
Ты до укрытия сама не доберешься,
Что ж помогу, хоть это не люблю,
А то опять на месте навернешься.
Иди, портал готов, спеши, ступай,
Скорей сюда, где облако мерцает,
Не медли, моя сила иссякает,
Еще смелей, не бойся же, давай».
Я глянула в окошко меж миров,
В конце туннеля светлая пещера,
Стены черны от копоти костров,
А сам портал — подобием фужера.
Сверкает воздух гранями цветов,
Свивается воронкой, расширяясь,
Струятся нити, в радугу вплетясь,
Стучится сердце, не хватает слов.
Шаг делаю, всего один лишь шаг,
И мир спокойствия окутывает негой,
Мерцает руна жизни, верный знак,
Что я сейчас меж альфой и омегой.
Оглядываюсь, буря за спиной
По прежнему грохочет и бушует,
А здесь, где грань вселенной, мир, покой.
Похоже, даже ветер здесь не дует.
И я стою, боясь идти назад,
Присела, руки, ноги растирая,
Там, за спиной, уже разверзся ад,
А впереди — прибежище из рая.
Но слишком далеко, мне не дойти,
Тело избито, ссадины, подтеки.
Придется, видно, все-таки ползти
До нового пристанища-берлоги.
Стенки прохода сблизились чуть-чуть,
Еще немного, боги, они тают,
Портал сужается, пора продолжить путь,
Змея пропела: «Силы исчезают.
Поторопись, иначе навсегда
Останешься вне времени, пространства,
Здесь даже смерти мрачное убранство
Не сможешь ты увидеть никогда».
Голос затих, я, несмотря на боль,
Устлалось, поспешила по проходу,
В мозгу раздался зверя дикий вой,
Змея оплакала свою свободу.
И, кажется, утихла навсегда,
Стены мерцают, выход из портала
Словно стянула пленки пелена,
От ужаса я громко закричала.
И тьма сгущалась, я совсем одна,
Холодный свет почти исчез в окошке,
Скребли по сердцу коготками кошки,
От страха сжалась бедная душа.
Бросаюсь, прорываясь сквозь туман,
Он вязкий, ощутимо понимаю,
Трудней дышать, стучит, как барабан,
В моей груди, но что, сама не знаю.
Точно не сердце, может дикий страх,
А может, то душа зовет, страдая,
Сейчас внутри все обратилось в прах,
Но только я, отнюдь, не засыпаю.
Все чувства обострились, может ад
Так выглядит, что может быть ужасней?
Быть в пустоте, не знать пути назад,
Но видеть свое будущее ясно.
Пройдут столетия, затем века,
А я останусь здесь, не изменившись,
И ни на дюйм не тронется рука,
Тьме, серости и камню подчинившись.
Скульптурой вечно буду здесь стоять,
Пока сам камень в прах не обратится,
Не в силах жить, не в силах умирать,
Не в силах от себя освободиться.
По коже словно пробегает рябь,
Сдавило грудь, как будто бы тисками,
И я шепчу себе, только не спать,
Пытаясь путы разорвать руками.
Пленка порвалась, выпустив меня,
Я чувствую живым холодный камень,
Во мне восторг вселенского огня,
Свободной песни яростное пламя.
В пещере полумрак, портал исчез,
Становится все более прохладно,
Дрожу, пытаюсь залечить порез,
Но не владею магией, досадно.
Придется полагаться на себя,
Рептилия пока мне не поможет,
И в правду видно спряталась змея,
От холода обветрилась вся кожа.
От старых ран почти нет и следа,
Похоже и нога моя в порядке,
Другая мне сейчас грозит беда,
Мороз, а с ним не поиграешь в прятки.
Я выбираюсь, к выходу скольжу,
По склону, что проходит у пещеры,
Кружат снежинки в воздухе, дрожу,
Вдыхая аромата атмосферу,
Где я, куда же перенес портал,
А если здесь смешенье временное,
Ведь было лето, дождь во всю хлестал,
А нынче небо в звездах голубое.
Красиво, только что это, трава?
Невероятно, в инее листочки,
А на полях еще видна ботва,
А на полянах яркие цветочки.
Снег быстро заметает все следы.
Теперь мне не найти пути обратно,
Однако, стоит поискать еды,
Да, положение вовсе незанятно.
Куда идти, на севере кишлак,
На западе виднеется таможня,
А это что за дым, там есть очаг?
Тогда к строению, но только осторожно.
Бегу, чтобы согреться, ближе дом.
Снаружи удивительно богато:
Цветы, растения во дворе кругом,
Деревья удивительного сада.
Но некогда смотреть на красоту,
Энергии все меньше, мерзнут пальцы,
Деваться некуда, к дверям иду,
Подумать, ну чего теперь бояться.
Стучу, дверь открывается сама,
В огромной комнате десятка два народа,
Навстречу вышла женщина, она
Одета пугалом, с пустого огорода.
Шесть стариков сидят возле огня,
Четыре бабушки сгрудились возле печки,
Почти никто не смотрит на меня,
Двое подростков зажигают свечки.
Кто остальные, даже не понять,
Лица закрыты или так чумазы,
Что даже общих черт не разобрать,
Я испугалась, вдруг у них проказа.
Попятилась, но женщина ко мне
Стремительно идет, берет за руки,
И говорит: «Одежда на тебе
Совсем не то, что нужно, что за муки,
Я ж говорила твоему отцу,
Не оставляй богатые наряды,
А он в ответ ударил по лицу,
И бросил: «Не нуждается в награде»,
А деньги ему все-таки нужны,
Ведь ты то здесь, видать, он согласился,
Ну да, ему лишь денежки важны,
Он потому на Кларе и женился.
Послушай, а не слишком ты крупна,
Похоже, тебя мать перекормила,
В тринадцать лет такие буфера,
А ну-ка покажись, довольно мило.
Стой. Сапоги, давай-ка их снимай,
Наденешь тапки, вот переоденься,
Есть хочешь, скоро будет каравай,
Давай, немного выпей и развейся.
Меня зовут Султана, на стакан,
Согрелась, так, куда тебя пристроить,
У стенки стоит старенький диван,
Садись туда, Гюльта тебя накроет».
Одна из девушек, с себя стянувши шаль,
Вкруг пояса её мне повязала,
Султана: «Разумеется, мне жаль
Но для тебя одежд не подыскала.
Останешься в чем есть, и так сойдет,
Я б не сказала, чтоб ты голодала,
Но с этим справимся, втяни живот,
Придумала, мы скажем, что ты мама.
Снимай-ка лифчик и держи дитя,
Но осторожней, у неё акулья хватка,
Запомни, плакать будет — роль твоя,
Сусанночка поддержит, все в порядке.
Запомнили, вы все живете здесь,
Сейчас придет судебный исполнитель,
Не позволяйте ему в погреб лезть,
Все по местам, как сели, так сидите.
Выходим вместе только лишь тогда,
Когда приедут с центра журналисты,
Я понимаю, нынче холода,
Но потерпите, все же вы артисты».
На улице мороз, здесь чуть теплей,
Сусанночка ко мне сильней прижалась,
На ней нет ничего, дрожит сильней,
Я плачу, раздирает сердце жалость.
Султана: «Умница, ах, молодец,
Слезы прекрасные, набавлю сотню,
Но думаю, что нужен нам отец,
А ладно, обойдемся так сегодня.
Итак, ты даже слишком хороша,
Красавица с златыми волосами,
Но не переиграй, довольно, ша!
А то сама заплачу вместе с вами.
Да, вот, возьми иголку, лишь войдут,
Воткнешь Сусанночке легонько в тело,
Детям в приюте морфия дают,
Так постарайся, чтобы заревела.
Я гневно глянула, прижав дитя к себе,
Султана: «Ну, хорош, сверкать очами».
Хозяйка вздрогнула: «Ох, мне не по себе,
В твоих глазах огнем пылает пламя.
Ну ладно, хорошо, иглу отдай,
Она на холодке и так проснётся,
На вот, пожуй немного каравай,
Недолго уже ждать, заходит солнце.
Снег перестал садиться на стекло,
Алый закат пробился через шторы,
«Дороги видно сильно занесло»,
Я через дрему слышу разговоры.
Сусанночка пригрелась на руках,
Чуть развернулась, глазки открывая,
Расцвел огнем румянец на щеках,
И здесь я поняла, она больная.
Родился гнев, кипя в моей груди,
Возникла мысль единая, как можно
Играть, но не игрушками, детьми!
Не постигаю, и понять-то сложно…
Взяв тряпок, я укутала дитя,
Султана фыркнула, но промолчала,
Заняться стариками предпочла,
Затем старушек до себя позвала.
Подъехала машина, в дверь стучат,
Все замерли, словно герои пьесы,
Я слышу писк родившихся мышат,
Сосед свистит мотивы марсельезы.
Хозяйка слегка хлопает рукой
По папке, где, возможно, документы,
За дверью говорят, а ну, открой,
Если не хочешь старых инцидентов.
Не открывают, Тиныч, где ты там?
Ломай, вот предписание совета,
Когда напился, то, ну стыд ну срам,
Слесарь ответил: «Р-раз, после обеда…
И то, чуть-чуть, желаешь, я дыхну».
Голос: «Довольно, лучше справься с дверью»,
Тиныч: «Начальник, это не к добру,
Подергал сталь, похоже, нет, не верю.
Вроде обычный дуб. Сейчас, сейчас,
Поддену фомкой, и усё в порядке,
Смотри, как чисто, лишь пропилим паз,
А где же тут замок играет в прятки?»
Ужасный скрежет, приподнялась дверь,
Морозный воздух облачком пороши
Ворвался в удлинившуюся щель,
Султана громко хлопнула в ладоши,
Затем легко откинула засов.
На встречу слесарю, как будто ниоткуда
Вдруг выскочила пара злобных псов,
Тиныч ругнулся: «Прочь пошел, иуда»,
И побежал, тут, парень в пиджаке,
В перчатках черных, куртке сребристой
Сказал: «Ну что, Султана, вновь артисты,
Вот крутятся слова на языке…
…А не скажу, ведь у тебя, поди,
Здесь диктофон неподалеку спрятан,
А ну ка быстро труппу выводи,
А мы поможем, правда ведь, ребята».
Судебный исполнитель подал знак,
Вломились люди в черной униформе,
Султана: «Знаешь, Витя, ты — дурак,
Ты думаешь, напрасно мы тут мерзли?
Смотри, вот документы, все они
Сейчас живут в квартире по закону,
Конечно, если хочешь, все бери,
Раз суд решил, но не чини урону
Старушкам, старикам, моей родне,
Смотри, они голодные, босые…»
Виктор ругнулся: «Передохли б все,
И чище сразу стало бы в России».
Затем велел ОМОНУ начинать,
Те бросились, дубинками махая,
Людей побили, стали поднимать,
На улицу несчастных выгоняя.
Идут ко мне, их трое, больно бьют,
Не разбирая где лицо, где тело,
Затем, схватив, за майку волокут,
Сусанночка проснулась, заревела.
Нас вытолкнули к остальным на снег,
Султана улыбается счастливо,
К ней подошел, какой-то человек,
Ударил по губам, она спросила
Сквозь зубы, громко сплевывая кровь:
«За что так сильно ты меня не любишь?»
Мэр приподнял недоуменно бровь:
«За то, что ты все начинания губишь.
Но в этот раз ты потеряешь дом,
Все хитрости твои насквозь я вижу,
Всех выселим, да и тебя при том,
Раз суд решил, окажешься без крыши».
Султана: «Правосудие? Прости!
Да у тебя жена — судья, и дочка
На том же уже поприще, пути.
Они-то и подделали все строчки».
Мэр: «Признаю, но доказательств нет».
Султана: «Что ж, «finita la commedia»,
Затем вскричала: «Эй, добавьте свет»,
Заплакали, запричитали дети.
Сусанна тоже криками зашлась,
Затем, вдруг вздрогнув, сильно захрипела
Султана: «Посмотрите, это власть,
Её даже до младенцев, нет и дела».
Прожекторами осветило двор,
Бойцы вдруг замерли под дулами орудий
Ужасных камер, что несли позор,
Султана продолжала: «Эти люди
Посмели бить детей и стариков,
А мэр-тиран, избранник от народа,
Если следить по тексту его слов,
Вершит законы, сам, поправ свободу
****************************************
Люди поднялись, раны показав,
Стали рассказывать о беспределе,
Мэр, понемногу в руки себя взяв,
Заговорил внезапно о борделе.
Все козыри на стол, пошел с туза,
Поведав журналистам о Султане,
О том, что эта женщина всегда
Была как некий преткновенья камень,
И не давала ему есть и пить,
Все время строя козни и интриги,
Не уставила кляузы строчить,
Хотя она и муж её — барыги.
Содержат дом, где девочкам едва
И мальчикам исполнилось двенадцать,
А также ресторан, где вся еда
Такая, что захочется плеваться.
Султана: «Все приемыши мои
Мне, как сыночки дороги и дочки,
Вот, мэр, на это фото посмотри,
Гляди, какие чудо - ангелочки.
Одетые, обутые всегда,
Сама не стану есть, отдам сироткам,
А в душе всегда чистая вода,
А в школе их наукам учат, ноткам.
Такие крошки милые, а ВЫ!
Да как язык сказать-то повернулся,
Они вкушают аромат халвы…»
Здесь журналист к соседке обернулся:
«Порыскай, поищи пока что здесь,
Я материала нужного не вижу,
Однако же, к омоновцам не лезь,
Так, оператор, камеру чуть ближе,
Смотри, вон девушка с ребенком на руках,
К ней подойди, обговори детали,
Она избита, так что просто страх,
А раны! Словно бы её пытали!
Здесь может быть отличный репортаж,
Давай, Карина, не тяни, а действуй.
Но осторожнее, в девчонке есть кураж,
Все поняла, давай вперёд и с песней…»
Согреться. Холод. Он со всех сторон.
Мороз сильнее, я почти босая.
Рядом со мной, как дуло, микрофон,
И камера нависла дорогая.
Сам оператор в черном, кожа, ткань.
В ярком вельвете — это журналистка,
Её движенья плавны, как у киски,
И видно, что она сплошная дрянь.
Я разозлилась, что они хотят,
О чем рассказывать, Сусанна умирает,
Заткнитесь все, да что они галдят,
Всё ближе камера-орудье наплывает.
Блестит стекло, я вижу в нем себя,
Как в зеркале, ужасное видение,
Сусанна замерла, молчит дитя,
Ищу, но не могу найти спасения.
Да что они все смотрят, ну, держись!
Я прижимаюсь синими губами
К тельцу, где некогда царила жизнь,
Все кончено! Горячими волнами
Откуда-то из сердца хлещет гнев,
На мир, и на людей таких бездушных,
На землю, превратившуюся в хлев,
И на рабов во всем судьбе послушных.
Карина: «Оператор, эй снимай!
Какие кадры, Оскар, несомненно,
Теперь немного ближе её дай,
Крупней возьми дитя, ах совершенство!
Какие слезы, сколько горя в них,
А на лице написано страдание,
Снимай, скорей снимай этих двоих,
Я думаю, сейчас будет признание.
Мать плачет, причитает над дитём ,
Над мертвым, только умершим младенцем,
Похоже, что её избил ОМОН,
Смотрите, как рыдает, стынет сердце».
Мутится разум мой, она мертва,
Ужасно! Моя девочка не дышит!
Пронзили болью страшные слова,
Я закричала, но никто не слышит.
Похоже, все забыли про меня,
И никому нет дела до потери,
Проснулась, заворочалась змея,
Спросила, почему мы не в постели.
И почему мы на снегу сейчас,
Вновь оценила синяки и раны,
Отметила, что есть еще запас
Энергии, но радоваться рано.
Она могла бы снова мне помочь,
Но если я исполню обещание,
Добавила: «Смотри, уж скоро ночь,
Уйдёт в небытиё её сознание.
Рассеется, коль я не помогу,
Сейчас спасти ребенка может сила,
Лишь та, что для себя я берегу»,
Змея добавила: «Иначе тлен, могила.
Если согласна, я с душой сольюсь,
Молчание твоим ответом будет,
Ну а сейчас, прошу тебя, не трусь,
За этот жест никто нас не осудит».
Голос исчез, ведь я сказала «да»
А может, это просто показалось,
От силы не осталось и следа,
От магии ни капли не осталось.
Но рядом был источник, он велик,
Он бесконечен волшебством вселенной,
У девочки слегка светился лик,
Как у святых на древних гобеленах.
Она открыла изумруды глаз,
В озерах чистых сила засверкала,
Не думаю, что кто-то видел нас,
Когда Сусанночка сказала: «Мама»
И закружился мир, и мы опять
Перенеслись в мою пещеру вместе,
И я смогла вновь пламя разжигать,
И не было огня того чудесней.
И зла нигде не чувствовала я,
Исчезло, в сердце детском растворилось,
Ужасная, жестокая змея,
А, может быть, она нам лишь приснилась.
********************************
Огромный зал едва лишь освещен
Чуть тлеющими углями камина,
Дверь из стекла выходит на балкон,
Возле бордюра мрачная Полина.
Роман пропал, и Стелы тоже нет,
И главное, сегодня, в передаче
По телевизору, услышала ответ,
Куда подруга делась, дева плачет,
Звонит отцу, о чем-то говорит,
Спешит, стремительно к себе шагает,
На бедную прислужницу кричит,
Затем костюм знакомый одевает,
Собравши волосы вороньего крыла
В тугой пучок, резинкой затянула,
Одев перчатки, алый шлем взяла,
И словно тень из дома ускользнула.
Сгустилась над окраинами ночь,
Взяв мотоцикл отца, спешит Полина,
Спешит на помощь, генерала дочь,
По улицам притихшим, нелюдимым.
У мотоцикла есть процессор свой,
Оружие защиты, это — робот,
Венец всей разработки дорогой,
Накопленный за годы долгий опыт.
Киборг, чья функция сейчас одна,
Исполнить все, что девушка желает,
Одна лишь директория важна,
Полина ни за что не пострадает.
Наиб* - араб. Заместитель
Местиа*- город в Грузии