. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . А парашюты так похожи на медуз,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Подумалось, когда они раскрылись.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (Оскар Боэций, Дно неба)
Теплее. И темней. И ближе –
земли распавшееся лоно...
Из ста восьми – никто не выжил.
Не будет маршей похоронных,
ни ярких флагов, распростёртых
над конгруэнтными гробами.
Не будет траурных эскортов,
ни песен – про любовь и память.
Ромашки белых парашютов
раскрылись срезанным букетом
в секретно проданном кому-то
пространстве-времени планеты.
Так – неожиданный десант стал
весомой жертвенной фигурой
в игре – за власти постоянство,
где люди – части партитуры.
Ну, а пока – есть три минуты
у всех ромашек над плацдармом,
чтоб осознать, как мир запутан,
что никогда не станешь – старым...
А солнце – нежными лучами
тянулось к лепесткам заплечным,
и кто-то вспоминал о маме,
а кто-то – смех любимых женщин...
Кому-то мнились дни без смуты
и чудилось, что счастье брызнет –
сквозь целых полторы минуты
оставшейся прекрасной жизни.