Былинки, 2004

       АЛЕКСАНДР РАКОВ



       Б Ы Л И Н К И
        ЗАПИСКИ РЕДАКТОРА



       Моему пятилетнему внуку
       Кириллу — будущему воину
       Христову — посвящаю




САНКТ—ПЕТЕРБУРГ
2004

 







       С О Д Е Р Ж А Н И Е
       
       
1. В.Н.Крупин. Оздоровляющее чтение
2. От автора
3. Часть 1. «Не торопите время!» стр.6-89
4. Часть 2. «…Когда монах плачет» стр.90-175
5. Часть 3. «Просить — только у Господа» стр.175-231
6. Часть 4. «Я против вымысла!» стр.231-289
7. Послесловие автора
 








Александр Раков родился 9 октября 1947 года в семье воен-нослужащего. Русский. Служил в советской армии, закончил рус-ское отделение филологического факультета Ленинградского Госу-дарственного Университета. Профессиональный журналист. С 1993 года — главный редактор народной просветительской газеты «Пра-вославный Санкт-Петербург», а также ее дочерних изданий — «Со-борная весть», «Горница», «Правило веры», «Чадушки». С 1998 года ведет в газете рубрику «Записки редактора». По благосло-вению духовного отца митрофорного протоиерея Иоанна Миронова вышли книги «записок»: «В ладошке Божией» (2001), «Страницы души» (2002), «Заветные узелки», «Время странствования» (2003). Представляемая книга «Былинки» является продолжением «записок редактора». Лауреат премии Клуба православных журна-листов Русской Православной Церкви «За преданность профессии» в 2004 году. Член Союза писателей России.

        Оздоровляющее чтение
У меня очень тяжело заболела близкая родственница. Когда прошел напряженный ужас первых двух недель и появилась надежда на спасение, она стала просить принести ей что-нибудь почи-тать. Не газету — газетами их заваливали, а книгу. Я принес книгу Александра Ракова «В ладошке Божией», скромно изданную, в мягкой обложке. Никоим образом она не могла бы соперничать с сотнями и тысячами издаваемых нынче книг, в твердых лакирован-ных переплетах, с тиснением, на блестящей плотной бумаге, с цветными иллюстрациями. Но для русской литературы на все вре-мена остается главным не форма, а содержание. А содержание бы-ло настолько человеческим, настолько нужным, что в самой книге была исцеляющая сила. Сама жизнь говорила своим голосом в кни-ге Ракова. И, казалось бы, судьбы людей, описанные автором, были трудными, но такая на всех страницах царила любовь друг к другу, такое понимание чужой беды, такая вера во всесилие Бо-жие, что становилось легче жить.
Книга обошла всех больных в палате, потом перекочевала в соседние. И ведь, казалось бы, говорила книга о горестях и пе-реживаниях, не старалась ни рассмешить, ни заинтриговать. Но в ней была та жизнь, которой мы живем, было сострадание и мило-сердие, которых сейчас так не хватает.
Новая книга писателя и редактора продолжает его предыду-щие книги. Вновь судьбы людей, находящих спасение в Боге, вновь авторская повесть собственного пути к храму. Это не та «исповедальная» проза теперь уже далеких шестидесятых, когда автор выворачивался наизнанку и хвалился: глядите, какой я плохой, какой я смелый, как я горжусь своей отвратительностью. Нет, здесь исповедь иного рода, здесь сердце болящее, голова думающая, душа, чающая очищения. Здесь опыт созидания челове-ком самого себя, воспоминание о том, что мы созданы по образу и подобию Божиему. Это единственное, что спасет нас. В этом нам помогает книга Александра Ракова.
       Владимир Крупин, Москва
 
       ОТ АВТОРА
Былинки — крохотные были; то, что было; былинки — еще это те мысли, которые возникают и исчезают в никуда, если их не запишешь. Это и мысли других людей, которыми хочется поделить-ся. Это стихи, которыми я хотел бы продолжить и расширить собственную мысль. Но поэт не знал, о чем буду писать я, — и писал о своем. Иногда мне удавалось найти стихотворение, ино-гда — нет, но это несовпадение отнюдь не может выветрить аро-мат самой поэзии… Одним словом, былинки — это былинки…
Пожалей, дорогой, пожалей
Все кругом, до последней былинки.
Мудрость Божия здесь, на земле,
Познается не только в великом.
Иеромонах Роман(Матюшин)
«Было, да быльем поросло», — приводит пословицу В.И.Даль. Вот и записываю, чтобы не заросло: глядишь, кому-нибудь и при-годится…
       ЧАСТЬ 1. «НЕ ТОРОПИТЕ ВРЕМЯ»
«Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!..»
        Александр Пушкин †1837
«Наше время ни в чем так не нуждается, как в духовной очевидности. Ибо «сбились мы», и «следа» не видно. Но след, ведущий к духовному обновлению и возрождению, найти необходимо и возможно. И мы найдем его. Каким способом? Единственным, ко-торый вообще дан человеку: углублением в себя. Не в свою лич-ную, чисто субъективную жизнь, не в свои колеблющиеся, без-предметные «настроения», не в праздную, гложущую и разлагающую рефлексию. Но в свое сверхличное, предметно-насыщенное духов-ное состояние. Пусть оно будет невелико, пусть оно будет по-добно искре. Но в искре есть или уже была искренность, ибо ис-кра есть пылинка вечного, божественного пламени…» И.А.Ильин.

Кот Малыш отъел у ящерички хвост; хорошо, успел отобрать у него извивающееся тельце и забросить в траву. Я больно по-трепал кота за ухо: «Не тронь маленьких!» Чего недостает этому баловню судьбы? Кошачьей еды вдосталь, всегда на тарелке, но он все одно хищник, и охотиться его не отучить.
Так и с иными людьми бывает: делают-делают им добро, учат уму-разуму, прощают и пестуют, а они все равно преступают за-коны Божии и человеческие, и нет способа наставить их жить по-другому. Даже Господь отступается от мертвых душ, забирает хранителя-Ангела. Много их по лицу земли ходит, потерянных для Бога, опасных для людей существ в человечьем обличье… Это про них сказано в Откровении: «Знаю твои дела; ты носишь имя, буд-то жив, но ты мертв(Откр.3,1).
За то, что вы всегда от колыбели лгали,
А может быть, и не могли не лгать;
За то, что, торопясь, от бедной жизни брали
Скорей и более, чем жизнь могла вам дать;

За то, что с детских лет в вас жажда идеала
Не в меру чувственной и грубою была,
За то, что вас печаль порой не освежала,
Путем раздумия и часу не вела;

Что вы не плакали, что вы не сомневались,
Что святостью труда и бодростью его
На новые труды идти не подвизались, —
Обманутая жизнь не даст вам ничего!
Константин Случевский †1904

Дети — не только наше будущее, но, в определенном смысле, наше прошлое. Они наследуют нашу внешность, привычки, болезни, призвание; дети несут нам надежду осуществить не осуществлен-ное нами, родителями. Однако здесь мы сталкиваемся с парадок-сом: зная по опыту, каких ошибок в их жизни надобно избежать, мы зачастую не в состоянии уберечь родные чада от повторения пройденного — плохой учебы, курения, лени, дурных знакомств и пр. Лучше обстоит дело с продолжением фамильного дела — играет свою роль и семейная атмосфера, и воспитание, и профессиональ-ные связи, наконец.
Но иногда у благопристойного академика один сын становит-ся продолжателем дела своего отца, а другой — бандитом, хотя оба выросли в одинаковых условиях. Почему так, педагогика от-ветить не в силах. Но христиане знают ветхозаветную историю убийства Каином брата Авеля — зависть и жадность послужили то-му причиной. Не принял Господь жертвы Каина — без любви и страха Божия была принесена она, но жертву Авеля принял. Тогда убил Каин брата своего Авеля. Так родились на земле жадность и зависть: «И сказал Господь Каину: почему ты огорчился: и отче-го поникло лице твое? Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе. Но ты господствуй над ним»(Быт.4,6-7).
Никто за Авеля в ответе
Не взвыл, как пес, в библейской мгле.
И снова каиновы дети
С ухмылкой ходят по земле.
Стригут чужих овец без спроса.
И там и тут творят содом.
И чечевицу или просо
Не сеют, а привозят в дом.
Заводят драки повсеместно
И снова рать идет на рать…
И до Потопа, всем известно,
Уже совсем рукой подать.
 Николай Рачков, СПб

«У тебя свой ад, а меня — свой», — сказал один герой аме-риканского фильма другому. И это правда: ад есть не столько место физических мучений, сколько духовных. Представим себе блудника, отошедшего в мир иной с мыслями о грехе. Но тело, которым ты согрешал, уже поедают черви, а блудная страсть про-должает терзать душу. Страшнее пытки, наверное, и придумать трудно. Вспомним притчу о богаче и Лазаре: некий богач прово-дил жизнь в роскоши и пиршествах. И лежал у врат дома его ни-щий по имени Лазарь, желая напитаться крошками со стола бога-ча. Умер нищий, и богач вскоре умер, но нищий попал на лоно Авраамово, а богач в ад. И в аде, будучи в муках, он увидел вдали Авраама, и Лазаря на фоне его. И возопив, сказал: «отче Аврааме, умилосердись надо мною, и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой; ибо я мучаюсь в пламени сем»(Лк.16,23, 24). Но Авраам отказал богачу: все доброе он получил уже на земле, «а Лазарь злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь»(Лк.16,25).Как говорил старец Парфений Киевский: «Подобно небесному, и на земле есть рай, есть и ад, только невидимо, а там все видимо — и Бог, и рай, и ад». Поэтому, конечно, у каждого свой ад — но и рай свой…
Я видел ад (Бог милостив, во сне),
Дрожит гора, каменья отпадают,
Дыра зияет, низ ее в огне,
Огонь бушует, но не освещает.

Огонь до неба. Вместо неба — мрак.
Не отойти, не оторваться взгляду.
И все кругом непрочно, абы как —
И сами горы — оболочка ада.

Я знаю, там, за входом — пустота,
Оступишься — умрешь еще в полете.
А за спиною — гиблые места,
Да пропасти, на каждом повороте.

И жути, и тоски не побороть.
Взметнулось пламя, чуть не опалило.
Грозит дыра. Когда бы не Господь —
Она б собою Землю поглотила.

Но что такое? Кто над бездной стал?
Мальчишки… ничего не понимаю…
Бросают камни. Вдруг один упал, —
И гухнул ад, добычу принимая.
Иеромонах Роман(Матюшин)

Из письма читателя об Интернете: «На мой взгляд, должно быть больше православных сайтов, пусть неумелых и кустарных, но именно они в массе своей призваны мало-помалу становиться той каплей, которая будет способна подточить гигантский камень сатанизма и бездуховности, который, увы, господствует в наших средствах массовой информации, в том числе и в Интернете. К слову, два обширных порносайта в Интернете так и называются — devil.ru и greh.ru. Как видите, их создатели не скрывают сво-ей духовно-нравственной ориентации, вернее, отсутствие оной».
Признаюсь, что я сажусь за компьютер с тяжелым чувством. Да, священноначалие благословило, да, есть от «всемирной пау-тины» польза для православной газеты, но все равно что-то в душе точит, точит, затягивает… Возможно, уже скоро мы узнаем истинную сущность столь удобного для человечества изобретения. Узнаем, когда совсем запутаемся в тенетах и выбраться из них не будет никакой возможности… Тогда-то и появится зловещий па-ук…

«Русь! Русь! Бедно, разбросано и неприютно в тебе; откры-то-пустынно и ровно все в тебе… ничто не обольстит и не чарует взора. Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе? Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая… песня?» Гоголь
Таможня дала добро — и автобусные шины мягко переносят тебя в пределы родного Отечества. Прощай, Эстония, со стриже-ными газонами и домиками, похожими на ярко раскрашенные игруш-ки.
Ивангород — Россия, и сразу меняется сельский вид из ок-на. Убожество предстает твоему взору. Домики-хибары, или са-раи, или хижины, разбросанные кое-как, сколоченные на глазок, с покосившимися стенами и латаными крышами. Все наспех, на авось, на скорую и нетрезвую руку. Так нищенски, что никто уже и не скрывает своей нищеты и безысходности. И на всем этом ле-жит незримый налет серой пыли, который ни стереть, ни сдуть невозможно — воздуха нет! За 150 километров пути от границы до города лишь несколько церквей с запахнутыми воротами. Тяжелым сном спит моя Родина. Буди — не добудишься…
       РУССКАЯ ДУША
Не пытайтесь! Нельзя объяснить!
Что к чему здесь. Напрасно стараться
Ухватить эту красную нить,
Что связала страну, не пространство.
Здесь от скуки кричи-не кричи,
Даже птицы не станут пугаться.
Лишь мужик на секретной печи
Вдруг проснувшись, поедет кататься.
Даже в пору нелегких годин
К нам ни с плетью нельзя, ни с елеем.
Здесь Лжедмитрий уже не один
И развенчан, и прахом развеян.
Пусть заботы у нас и умы
В обрусевшей картошке и в жите.
Запрягать не торопимся мы.
Ну, а если поедем — держитесь!
В этой жутко-прекрасной судьбе
Дни — столетья, не то чтобы годы,
Как магнит притянули к себе
И вобрав, растворили народы.
Не прельстить, не распять на щите,
В нищете и гордыне истаем…
Ну, а Вера: ударь по щеке,
Мы другую в смиренье подставим.
Почему так? Да Богом дано!
Пусть концы в неувязке с концами…

Как все глубже байкальское дно,
Так и звезды все выше над нами.
Валентин Голубев, СПб

К именинам настоятеля монастыря иеромонаха Н. мы с женой долго искали подарок; нашли наконец очень красивую кружку и блюдце с русским узором, приложили на открытке добрые слова и пожертвование в конверте. В удобный момент с пожеланием здра-вия и благоденствия вручили монаху подарок. Он равнодушно взглянул и передал послушнику: «Отнеси на кухню!»
Конечно, незачем монашествующему приращаться к вещам, но больше с днем Ангела мы его не поздравляли — желание пропало… «Дар — не купля: не хаят, а хвалят».
«ОСТАВИ НАМ ДОЛГИ НАША…»
О наш всеобщий Примиритель!
Спаси, прости моих врагов;
И будь мне грешному Спаситель,
Не помяни моих долгов.
Никто со мной в грехах не ровен —
Безмерно, Боже, я виновен!
Михаил Погодин †1875

На лесной тропинке возле речушки, кольцом свернувшись, грелась на летнем солнышке мама-ужиха. Внутри, сложившись ма-леньким колечком, под защитой мамы млел ужонок. Заслышав мои шаги, ужонок скользнул в кусты, и лишь мгновенье спустя, убе-дившись, что сынок в безопасности, исчезла ужиха.
Змеи не зря боятся людей: убивают всех пресмыкающихся без разбору; люди теперь вообще убивают в лесу всех, кто слабее. А если карабин с оптическим прицелом попадет в руки, то лучше держаться от его обладателя подальше: не дай Бог, попадешь в перекрестье прицела…
А безобидного ужа отличить от ядовитой гадюки просто. Жаль только, что человек сначала убивает, а уж потом разбира-ется…
ЗМЕЯ
Ту ошибку свою
Вспоминаю нередко.
Наступил на змею —
Был уверен, что ветка.
Оказалась больна
Там, где рыжая влага,
Иль решила она
Притвориться за благо?
Отскочил через миг, —
Так сработала сила.
А она напрямик
По траве проскользила.
С дрожью крикнул: «Убью!..»
И, бродя средь осинок,
Целый месяц змею
Ощущал сквозь ботинок.
Константин Ваншенкин †2003
(рисунок инвалидов у метро, стр.15)
Чечня, словно черная дыра, высасывает из ослабевшей Рос-сии деньги, людей, технику, а главное — высокий воинский дух, без коего победа в войне невозможна. «За себя воюем, чтобы не убили», — говорят участники этой безсмысленной бойни.
А в переходах метро поют самодельные песни под гитару од-норукие, безногие, хлебнувшие чеченского лиха мальчишки в ка-муфляже: «Я вернусь, мама, я вернусь, потому что ты ждешь ме-ня…» Они вернулись. Торопливая толпа щедро бросает инвалидам деньги-бумажки. Но на них руки-ноги не купишь…
Недалеко до Судного дня.
Не бывает страшнее урока.
Самых лучших уносит Чечня,
Самый цвет обрывает до срока.

Не могу я смотреть на экран,
Где хоронят своих офицеры,
Где героев берут на аркан
Человеческих прав изуверы.

Боль такая в моем кулаке!
О Россия… Уже угрожая,
Даже псы на чужом языке
Стали гавкать, что ты им чужая.
Николай Рачков, СПб

И еще мысль посетила меня. После Отечественной войны ин-валидов и страшно изуродованных было на улицах неизмеримо больше, пока Сталин не убрал их с глаз долой на Валаам или еще куда. Конечно, побирались, пьянствовали, но в основном сбива-лись в инвалидские артели — чинили, латали, штопали — и на че-стный хлебушек хватало.
Кому в укор был человек —
Без ног, в заштопанной шинели?
Однажды взяли всех калек
И разом их куда-то дели.
Солдат, обрубленный войной,
Кому жалеть? Ну что за дурость.
Страна моя, какой виной
Ты в одночасье захлебнулась?
Их всех, за честь родной земли
Под бомбы вставших и под пули,
Не отмолили. Не смогли.
И рухнул мир не потому ли?
Николай Рачков, СПб
Наверное, есть силы и у этих ребят, если целый день могут простоять на одной ноге с костылем, да еще песни петь. Поэтому так мало попадается их в Питере — большинству претит униженно клянчить с плакатом «Помогите инвалидам Чеченской войны». Сле-пые от рождения или от болезни, сам видел, — и те работают, собирают комнатные выключатели, — плохие, правда. А вы… вы же солдаты! Надо держаться…
Париж французы не сожгли,
Когда вошли в него казаки.
Иной закон иной земли
И небом посланные знаки.

А мы? Рвануть рубаху с плеч.
Последний рупь — на танк и пушку.
На амбразуру грудью лечь
За выжженную деревушку.
Константин Ваншенкин †2003

А в Пюхтицком Свято-Успенском монастыре подошла ко мне незнакомая инокиня и подарила носочек Виленского святого муче-ника Антония — в благодарность за искренность в «Записках ре-дактора». Не скрою, приятно, хотя, если разобраться, искрен-ность есть Божий дар и ничего твоего; а все равно радостно, что читают: не так легко открывать людям свои, пусть прошлые, но худые дела и мысли. Наверное, поэтому многие считают меня плохим христианином (что в общем-то верно) еще и потому, что мое тайное становится явным по воле Божией и моей, но подвига-ет к этому Сам Господь, а ты лишь преодолеваешь мешающую стыд-ливость и подбираешь слова… «Совесть, — по выражению А.И.Ильина, — есть первый и глубочайший источник чувства от-ветственности, совесть есть основной акт внутреннего самоосво-бождения». Если серьезно заинтересуетесь этим вопросом, прочи-тайте главу четвертую «О совести» книги И.А.Ильина «Путь ду-ховного обновления», Т.I., 1996.

Еще в Пюхтице исповедовался пожилому протоиерею о.Димитрию. И так легко стало рядом с ним, что все перемеша-лось в моей исповеди — и грехи, и невзгоды, и болезни, и недо-умения. Все выслушал батюшка терпеливо. А выслушав и наложив епитрахиль на грешную голову, только и сказал: «Какой ты про-стой!» Слезы брызнули из глаз и я упал перед исповедником на колени. А батюшка, отпустив грехи, поцеловал в лоб и добавил: «Газету не бросай, во всем уповай на Бога, парень!» Редко так случается: исповедь, как выдох — и священник, готовый взять твой груз на себя… «Содеянный грех почти тотчас гонит кающего-ся к Богу, как только он примет в чувство зловоние, тяготу и неистовство греха. Человека же, не хотящего покаяться, грех удерживает при себе и вяжет его неразрешимыми узами, делая сильнейшими и лютейшими его пагубные пожелания». Св.Иоанн Кар-патский.
Во мгле настороженной русской,
Где праздный шатается люд,
По тропке заснеженной, узкой,
Монахини тихо идут.

Идут и, как будто, теплеют
Лучи безымянной звезды,
А там, где деревья темнеют, —
Там Матери Божьей следы.

Свершается, Ею хранимый,
Сестер монастырских обход,
По кроткой молитве за ними
До утра преграда встает.

И злобствует адова сила
За этой незримой стеной,
И мечется рой чернокрылый,
И мерзкий сгущается вой,

И камням становится жутко,
И в сердце проносится крик,
И, кажется, колокол чуткий
Уже напрягает язык…

Но спи, растревоженный житель,
Монахини входят во храм, —
Стоит нерушимо обитель,
К святым прилепившись мощам.
О.Анатолий Трохин, СПб

В конце июля срубили на даче старую березу. И еще много дней сочился из ее пня-обрубка зеленовато-прозрачный душистый сок. Попробовал на вкус — соленый…
Березы плачут от людей лихих,
О людях добрых думая, наверно.
Но тень берез и для сажавших их,
И для того, кто им же режет вены.
Иеромонах Роман(Матюшин)

Финны да эстонцы по несколько раз в день заходят в сауну погреться. Не в привычку это русскому человеку. Баня — празд-ник после трудовой недели, баня — лечебница при любых болез-нях. У русского все в свою меру — и работа, и отдых, и весе-лье. А что для русского хорошо, для немца — смерть! Гуляй, гу-ляй, веничек, по распаренному телу, пока хозяин с криком не взмолится: «Будет!» — и выльет на дымящиеся от жара волосы ушат ледяной воды. А попив кваску, повторит процедуру до пол-ного изнеможения. Потом, когда уж сердцу невмочь, вываливаются из присевшей в землю от времени баньки враз помолодевшие мужи-ки с приставшими к спине листочками березки. С легким паром!
А вот она и баня,
Стоит у самой речки.
Попаришься немного,
Глядишь, и сразу легче.

Он взял тяжелый ковшик,
Плеснул воды на камень
И ощутил блаженство
Спиной, плечом, боками,
Коленкою и локтем,
Ноздрей и русым чубом.
Нет, не напрасно предки
Считали баню чудом.

Ах, баня! Храм здоровья,
Телесная услада.
Для этого леченья
Лекарствия не надо!
Виктор Боков †

«Пусть мне сегодня приснится мама», — прошу свою путеше-ствующую по ночам душу. Но мама не снится ни в первую, ни во вторую, ни в третью ночь. Выходит, Господь не исполнил моей просьбы? — думаю с огорчением. Но все эти дни и перед сном я неустанно думал о маме, и разговаривал с ней, и сожалел о про-шедшем, и молился о упокоении ее души. Я просил о встрече во сне, а получается, случилась она в яви…
Уйду. Бывает, свет забуду.
Вернусь — в окне сияет весть
Златая… Верю Божью чуду,
Что мама дома, мама есть!
Надеждой странною ведома,
Скорее к маме — дом не пуст…
Теперь в раю она, как дома.
Не зря все дни о ней молюсь.
Ирэна Сергеева, СПб

Тестя похоронили на Северном кладбище, где сотни тысяч людей нашли свое последнее пристанище. И близкие с любовью обихаживают их скромные могилы. И мы с женой бываем на кладби-ще, пытаемся вырастить цветы на выжженной от солнца земле.
 Но, признаюсь, я не люблю приезжать сюда: неподалеку расположены совхозные свинофермы, и ветер, дующий оттуда, раз-носит по всему кладбищу сильнейший «аромат» нечистот. Доду-маться до подобного могли только те, кто ни во что не ставит ни жизнь человеческую, ни память людскую. Испокон века на Руси для погоста миром выбирали лучшие места, на возвышении, с пес-чаной почвой и лесом. На кладбище имели обыкновение приходить почаще — подумать о вечном, стряхнуть земное, поклониться предкам. А уж о коровниках поблизости и говорить стыдно: хоро-нили христиан по-христиански: кладбище почиталось святым ме-стом. И весь сказ.
Спят мои родители под соснами,
проложив незримый к небу мост,
тихими задумчивыми звездами
озарен их праведный погост.

Надоело им на свете маяться,
и сюда, под тихий свод небес,
соловьи весенние слетаются,
 чтобы их утешить, наконец.

Вот и мы, земли печальной жители,
утешенья царственного ждем.
Спите, наши милые родители,
скоро мы под сосны к вам придем.

Все тогда обсудим, без сомнения,
и, от временных избавясь пут,
разные земные поколения
навсегда друг друга обретут.
Иван Стремяков, СПб

Каждые семь лет Ладога делает вдох, и берега отступают далеко от банек рыбаков. Чтобы искупаться, теперь надо долго брести по выступившей гальке и глине до мелкой воды. Зато ти-шина: даже могучие джипы побаиваются мягкой тверди и где-то в другом месте спускают на воду бесовскую игрушку — грохочущий на всю деревенскую округу водный мотоцикл. Но сам питерский люд, истосковавшийся по жаркому солнышку и водичке ласковой, не заленится пройти почти версту по мелководью, чтобы погру-зиться по грудь.
Наступило время желанной дачной жизни — с дымящимся само-варом на еловых шишках, буйством природы на огороде и перепол-няющей все тишиной. Даже ветра нет, чтобы запустить с внуком воздушного змея с длинным-предлинным хвостом. И так хорошо, развалясь в кресле-качалке, впитывать под старой яблоней «Ска-зание о русской земле» А.Нечволодова: «Предлагаемая книга на-писана с целью дать возможность каждому Русскому человеку изу-чить жизнь и дела своих предков в давние времена. Изучение это не только высокопоучительно, но и совершенно необходимо. Оно показывает, от каких смелых, мудрых и благородных людей мы происходим; какие великие труды были положены ими на создание нашей Родины, и как обильно орошена их кровью каждая пядь Рус-ской Земли. Вместе с тем, изучение это показывает нам и путь, по которому мы должны идти, чтобы исполнить священную обязан-ность перед потомством — сохранить для него в полной неприкос-новенности святое наследие наших предков — Русскую Землю».
Еще живет и не сдается
Моя земля под игом лжи…
Хотя давно не так поется,
Не те явились рубежи,
Не те восходы и закаты,
Не те деревни-города,
И сами мы — не те ребята,
А те — пропали без следа.
Михаил Аникин, СПб

«Мы прерываем с газетой всяческий отношения, но книги для киосков — теперь без льготной уступки — вы можете по-прежнему у нас приобретать», — сообщила редакции после раз-молвки одна «дама от Православия». Ну уж нет! Да и какие у нас отношения остаются — дружеские, духовные? Не можно коммерцию ставить выше Православия, нельзя ради денег поступаться сове-стью. Не станем мы приобретать у вас книги, сударыня, — даже и на льготных условиях.
От безконечной злобы плоти
Уйти, и ночью без огней,
В лесу, на волчьем повороте,
Увидеть лик души своей.

Окаменеть и отшатнуться,
Что будет сил, бежать назад,
Остановиться и вернуться,
Соединить со взглядом взгляд.

И шарф сорвать с небритой шеи,
И, снег расплаваив в кулаке,
Почти беззвучно, вместе с нею,
Завыть на древнем языке.

Понять, что никуда не деться
От тьмы, что всюду разлита.
И вдруг почувствовать у сердца
Спокойный холодок креста.
О.Анатолий Трохин, СПБ

Одиночество считают наказанием. Одиночество присуще мона-хам. Одиночное заключение — очень тяжелое испытание. Люди бе-гут одиночества, скрашивая его друзьями, книгой, музыкой, те-левизором… Но однажды меня пронзило — одиночество спаситель-но: только наедине с собой предельно ясно слышишь неразличимый в шуме голос совести; одиночество ведет к прозрению, очищению мысли, вдохновению. Одиночество сливается с молитвой, и тогда она бывает слышима Богом. Одиночество — ступенька к Царствию Небесному; одиночество — милость Божия…
«Когда человек осознает свое одиночество, он вопрошает: «Кто поможет мне?» И ответ гласит: «Я сам должен помочь себе»… И заложен первый камень характера. А еще ответ гласит: «Гос-подь в небесах поможет мне тем вернее, чем преданее буду я»… И заложен основополагающий камень живой веры. В одиночестве че-ловек находит самого себя, силу своего характера и святой ис-точник жизни». И.А.Ильин. «Книга раздумий».
ОДИНОЧЕСТВО
Поверь мне: — люди не поймут
Твоей души до дна!..
Как полон влагою сосуд, —
Она тоской полна.

Когда ты с другом плачешь — знай:
Сумеешь, может быть,
Лишь две-три капли через край
Той чаши перелить.

Но вечно дремлет в тишине
Вдали от всех друзей, —
Что там, на дне, на самом дне
Больной души твоей.

Чужое сердце — мир чужой,
И нет к нему пути!
В него и любящей душой
Не можем мы войти.

И что-то есть, что глубоко
Горит в твоих глазах,
И от меня — так далеко,
Как звезды в небесах…

В своей тюрьме, — в себе самом,
Ты, бедный человек,
В любви, и в дружбе, и во всем
Один, один навек!
Дмитрий Мережковский †1941

 «Гореть тебе в аду!» — с ходу при встрече бросил в лицо человек, с которым нас ничего не связывало, по поводу опубли-кованного в газете материала. Без раздумья отправил в ад, раз наши мнения расходятся. И еще много чего неприятного наговорил о газете. А я вспомнил, как несколько лет назад тот же человек предлагал мне продать ему право на издание газеты «Православ-ный Санкт-Петербург». Так, может быть, не в газетных ошибках дело?..
«Зависть вначале обнаруживается неуместною ревностию и соперничеством, а затем рвением с досадою и порицанием того, кому завидуем». Прп.Амвросий Оптинский.
«Как он смеет! Да кто он такой?
Почему не считается с нами?» —
Это зависть скрежещет зубами,
Это злоба и морок людской»…
Юрий Кузнецов †2003

В подвале нашего «корабля» жил дикий, умудренный жизнью кот. Вообще-то их много там обитало, разных цветов и оттенков. Но этот кот выделялся боевыми отметинами — уши порваны, на морде шрамы, и не труслив по пустякам. Я так и прозвал его — «Рваное Ухо». Потихоньку мы подружились. Я уважал его за сме-калку и независимость: когда на улицу выводили без намордников громадных псов, Рваное Ухо с достоинством, не прибавляя шага, укрывался под ближайшей легковушкой и поворачивался к врагу хвостом. Злобный безсильный рык был не в состоянии нарушить его невозмутимость; он демонстративно ложился подремать, пока ошейник не утащит душегуба прочь.
Еще Рваное Ухо никогда, каким бы голодным ни был, не ел искусственного кошачьего корма. Однажды мне удалось вытащить из его пасти длинный кусок веревки, обмотанной вокруг зубов. Потихоньку от стал доверять мне. По утрам Рваное Ухо чинно провожал меня на работу до угла дома. А как-то ранней весной он настойчиво позвал меня к отдушине подвала; среди выводка крошечных котят он выбрал одного и облизал головку. Я понял: он с гордостью показывал мне своего сынка.
Потом кот куда-то пропал, а мы переехали на новое место. Однажды, встретив бывшую соседку, я спросил: «А как там Рваное Ухо поживает?» И услышал, что разорвал его пес, из тех, злю-щих, которых держат в квартирах для защиты от воров: видимо, чего-то не рассчитал стареющий боец. Ну как же ты не уберегся, Рваное Ухо? Сколько раз играл ты с натасканными псами в «кош-ки-мышки» и всегда выходил победителем. Я ни разу не слышал, чтобы ты мяукал, и не хотел жить в теплой квартире, хотя я те-бя звал… Как же ты…
Не мешайте мне сегодня плакать.
Прочь, друзья, (прошу меня простить,
Может же бездомная собака
Хоть однажды норов проявить).
Кто она, с оборкою на шее?
Что ей помешало сытно жить?
Разве лучше страждущей мишенью
Кирпичом и выспятком служить?
Гавкала б, как все — бурду б лакала.
(Есть ли принцип этого старей?)
Али и для песьей жизни мало
Обладать пропиской в конуре?
Без хвоста, из-за нехватки злости,
Но топор не умалил добра.
И, чтоб даром не глодала кости,
Выперла хозяйка со двора.
Ты лизнуть ей норовила руки,
Понимая, что пощады нет.
Все ж твои порядочные суки
Не тебя ль облаяли вослед?
…Вот лежишь, устав и разуверясь,
Морду в лапы от прохожих глаз.
Что ж мы, люди? Пропадают звери
Оттого лишь, что добрее нас.
…Ветер. Ветер. Осень, рот разинув,
Льет и ждет, когда же мы уйдем.
 Слякоть. Холод. Двое, я и псина,
Души свои лечим под дождем.
Иеромонах Роман(Матюшин)

А вот вам история — со счастливым концом. Сосед долго держал дворовую собаку в качестве сторожа, а когда она соста-рилась и оглохла, решил ее утопить. Выехав в лодке на середину реки, он бросил собаку за борт и поплыл к берегу. Оглянувшись, увидел, что собака плывет за лодкой. Он встал на корму и уда-рил животное веслом по голове. Пес скрылся под водой, но вско-ре выплыл, весь в крови, и вновь догнал лодку. Хозяин размах-нулся веслом еще раз, но не удержался и сам упал в воду. Пла-вал он плохо. Выплывшая и после второго удара собака схватила его за руку и стала тянуть к берегу, пытаясь спасти. Косари на берегу, увидев эту картину, вытащили неудавшегося убийцу вме-сте с собакой на берег..
Домой хозяин шел с собакой на руках. Всю дорогу до дома его трясло от неудержимых слез. Он дал слово заботиться о сво-ем верном друге до его естественного конца. «Духовный вест-ник», Брест.
ПЕС
Вокзал вздыхал в сто сотен легких,
Народ стучал, кричал и мчал…
Меж ног людских шныряя ловко,
Бродяга пес один скучал.
Он выбирал своих по духу.
Зевнет, понюхает… Не тот.
Но вот он выбрал умным нюхом,
Привстал и чмокнул! Прямо в рот…
А тот, избранник с желчным смаком
В собачьи губы — свой башмак!
…И думал пес: «Ты… не собака?..»
А люди думали — не так.
Глеб Горбовский, СПб

Что за напасть-беда такая? Ночью душно, за окном ливень, и снотворные не действуют. И после работы дома некому компью-тер настроить, и совет дельный дать, и поворчать не на кого, и еда невкусная — яичница жженая. И все вкривь да вкось… А пото-му, что жена еще пару дней догуливает отпуск на даче с внуком — мы рядом, но не вместе. Сказано в Библии: «…оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут (два) одна плоть»(Быт.2,24). Сел на машину и привез супругу домой. И все встало на свои места.
Хорошо бы друг без друга
Долго быть не довелось.
Будет ветер, будет вьюга,
Будет огненный мороз.
В наше время,
В наши годы,
В наш период непростой
Нет прекраснее погоды,
Чем которая с тобой.
Виктор Гончаров

Одно из сильных впечатлений от посещения Финляндии — сверкающий чистотой туалет в густом зимнем лесу. Ни разбитых окон, ни скабрезных надписей; все, что положено, на месте, все, что должно работать, работает исправно; на тарелке при входе горка монеток…
 «Не надо об этом писать, стыдно», — сказала жена. А я другого мнения: хорошему учиться не грех. Чтобы пусть не в ле-сах, а в городах наших мало-мальский порядок навести. Твердим о собственной исторической значимости, о загадочности души на-шей, а в общественный туалет зайти страшно. Это же тоже жизнь…

Лингвистические тонкости: английское слово “nobody” — «никого» на русский переводится «ни души». Если же перевести это английское слово буквально — получается «нет тела». Они — о теле, а мы — о душе… «Как нет души, так что хошь пиши!».
Нет! Не спасти себя побегом
От бед, что вынести дано.
Ведь совесть, как вода под снегом,
Себя проявит все равно…
Сергей Зайцев, СПб

Сдал по договоренности в крупное питерское издательство очередную книгу «Записок редактора». Вскоре раздался звонок: издатели остались недовольны фразой: «Русская песня: слова Фрадкина, музыка Френкеля. Или наоборот». Я думал, дело огра-ничится тем, что фразу просто вычеркнут вон, но издатели ска-зали, что рукопись книги отправляют в архив. Впрочем, вскоре книга вышла в Москве — с другими купюрами. А я все рассуждаю: какую крамолу нашли в этой безобидной фразе? Просмотрите пе-сенники — и вы убедитесь в правоте сказанного. Нет здесь ника-кого антисемитизма, раз евреи пишут, а русские поют их. Прав-да, недавно услышал: «Русским считается тот, кто говорит по-русски»… Вот и гложет меня сомнение: «А может, русским не больно-то и дают печатать русские песни? Дело-то прибыльное. Нет, не зря издательство обидилось…»
  БЫТЬ РУССКИМ
Быть Русским — не чаек из самовара
Под сахарок вечерять-смаковать,
Не водочку хлестать, не с пылу с жару
Над пирогами в праздник колдовать,
Не тосковать, кляня свою судьбину
И душу выворачивать винтом…
Быть русским проще. Надо помнить имя —
Свое. — И все приложится потом.
Владимир Морозов, СПб

Или в прессе промелькнуло сообщение о том, что финансовая империя «Менатеп» прибрала к своим рукам мурманское предпри-ятие «Апатит». Больно ударила эта короткая строчка по моему сердцу.
На столе лежит раскрытая на 244-й странице книга «Хибин-ские клады», вышедшая в 1972 году. Это сборник воспоминаний участников освоения Заполярья, составителем которого стал мой отец. На первой странице его рукой написано: «Самой дорогой для меня Хибинский клад — ты, моя любимая спутница жизни. Хи-бины соединили нас на всю жизнь. Дарю тебе, Вера, эту книгу, которая воскресит в нашей памяти дни нашей юности».
С пожелтевшей бумаги на меня глядит красивый, молодой, девятнадцатилетний, чуть полноватый парень, очень похожий на меня, Григорий Раков. В начале 30-х годов такие парни и девча-та начали в Хибинах штурм горы Кукисвумчорр для добычи апати-та, столь необходимого стране стратегического сырья — из апа-тита вырабатывают алюминий. Там же, в Хибиногорске, отец стал осваивать трудную, но увлекательную работу газетчика. Среди его тогдашних друзей было немало таких, которые впоследствии стали известны всей стране: писатели Анатолий Горелов, Сергей Болдырев, Юрий Помпеев, Борис Семенов, поэты Лев Ошанин и Александр Решетов. В общежитии «спали мы на топчанах, — вспо-минает отец. — Мой угол отличался тем, что в простенке были устроены полки, заставленные книгами писателей и поэтов»… В Хибинах отец обрел и свой самый ценный клад — познакомился и женился на Верочке Сироткиной, с которой прожил всю нелегкую армейскую жизнь.
 Но я сейчас не об этом; люди отдавали силы, здоровье и жизнь для блага страны; это не для красного словца сказано, что они шли через невероятные трудности — для блага Родины — я хочу подчеркнуть это. И что же мы имеем сейчас? Какое отноше-ние имеет финансовый спрут Ходорковского — или кого там еще? — к плодам беззаветного труда моих родителей? По какому праву на народное добро наложили свои жадные лапы гусинские, березов-ские, потанины, абрамовичи и им подобные? Да вбили ли они са-ми-то холеными ручками хоть один гвоздь? Теперь они заявляют, скупив у обманутого народа все богатства: «Передел собственно-сти невозможен!» Иными словами, «то, что мы награбили, не за-май!» Не надорваться бы вам, господа хорошие!

Нашел на полке книгу Льва Ошанина «Шел я сквозь вьюгу…» (1970) с дарственной надписью: «Старому другу Грише Ракову в память о крае, который все равно не забудешь»
Ветер Хибинской тундры
В непогоди рябой,
Резкий, бездумный, мудрый,
Нас поднимал с тобой.

Было потом другое
За эти тысячи дней, —
И самое дорогое,
И горше было, и злей.

Но как бы ни было трудно,
Вот уж который год
Ветер Хибинской тундры
Покоя нам не дает.
Лев Ошанин †1996

В память об отце и его друзьях хочу привести один забав-ный эпизод, взятый из книги Анатолия Горелова «Тропою совести» (1972): «Подошел ко мне немолодой, грузный такой дяденька. Смотрит лукаво, спрашивает:
— Не узнаете, Анатолий Ефимович?
— Гриша, Гриша Раков, — воскликнул я радостно. — Где же ты пропадал, почему не давал о себе знать?
— Стеснялся.
— Чего стеснялся?
— Боялся, что вспомните, как я опаздывал на работу, а вы меня поругивали.
И мне кажется, что он так же смущенно переминается с ноги на ногу, как и 38 лет тому назад, когда — в который раз! — я распекал его, молодого репортера, за то, что снова проспал.
— У меня тогда будильника не было, — оправдывается Гриша. А я радостно хлопаю его по плечу, спрашиваю о жизни. Полковник в отставке, четверть века провел в армии, всю войну воевал.
А я вспоминаю. Передо мной оттиск газетной полосы «Хиби-ногорского рабочего». Внизу — заметка. Подписана нелепо: «Ры-бак либо Раков». Типография убога, она только налаживается, того и гляди ежедневную газету будут набирать двое суток; я поторапливаю сотрудников, наборщиков, а тут эта глупая подпись под заметкой.
Набрасываюсь на Рыбака:
— Это что за шутовская подпись?
Феоктист медлительно подходит, нагибается над листом, хмуро отвечает, с ехидцей:
— В наборных кассах не хватает прописных «Л», вот и тис-нули фамилию строчной. Читать нужно: «Рыбак, ЛибО, Раков (ЛибО — фамилия корреспондента. — А.Р.). Кажется, Ракова я больше всего и запомнил по этому казусу. А сколько лет ему было? Еле-еле двадцать».

Ныне здравствующий Юрий Александрович Помпеев, профессор Санкт-Петербургского университета культуры и искусств, участ-ник «второй волны» освоения Кольского полуострова, написал книгу «Хибинская Спарта» (1971) — документальное повествование о людях, покорявших заполярную тундру, но книгу я, к сожале-нию, разыскать не смог. При короткой встрече автор об отце сказал мне: «Хороший был мужик»…
Поэт Александр Решетов †1971, работавший вместе с отцом в начале 30-х в редакции газеты «Хибиногорский рабочий», в книге стихов «Я вернулся домой», пишет такие строки:
Нас все, испытывая, учит —
И труд, и отдых, и борьба.
Любовь моя могла быть лучше,
И ты улыбчивей, судьба.

Но пусть счастливцы не боятся —
Своя мне доля по плечу:
Ничем существенным меняться
Ни с кем из них
Я не хочу.
 
А из другой книги — Бориса Семенова «Время моих друзей» (1982) я узнал, что друзья-журналисты прозвали силача Гришу Ракова «Медведь рязанский», хотя отец родом с вологодчины, а почему так, теперь и не дознаться: «Иных уж нет, а те далече…»
Вот по таким черточкам я — с большим опозданием — откры-ваю для себя своего отца…
КРАСИВЫЕ ЛЮДИ
Они проходят в наших судьбах,
как корабли, сверкнув бортом,
обдав улыбкой! И, по сути,
мы знаем их всегда — потом…

Потом, когда на волнах жизни
растает их и свет, и след.
И только тот — нетленный — признак
еще сквозит, хоть плоти нет.

Чтоб воссиять — исчезнуть нужно.
Пройдет корабль, отголосив,
и мир очнется: «Это — Пушкин!
Он гениален! Он — красив!»

Они проносятся, блистая,
и нет движенью их конца…
И оседает красота их
в чертах российского лица.
Глеб Горбовский, СПб.

И самое главное. Прежде я просил читателей молиться за маму, рабу Божию Веру, «кто может и хочет», и многие записали ее имя в помянники. Теперь смиренно прошу ваших молитв о упо-коении души родителя моего раба Божия Григория — он был дос-тойным человеком. Будьте милостивы: кроме меня и жены, за отца моего некому просить у Бога.
МОЛИТВА
Не говори, что к небесам
Твоя молитва не доходна;
Верь, как душистый фимиам,
Она Создателю угодна.
Когда ты молишься, не трать
Излишних слов; но всей душою
Старайся с верой сознавать,
Что слышит Он, что Он с тобою.
Что для Него слова? — О чем,
Счастливый сердцем иль скорбящий,
Ты ни помыслил бы, — о том
Ужель не ведает Всезрящий?
Любовь к Творцу в душе твоей
Горела б только неизменно,
Как пред иконою священной
Лампады теплится елей.
К.Р.

Внезапно умер единственный друг. На память от него остал-ся маленький сувенирный фонарик на одной батарейке. Включишь его — горит, выключишь — гаснет, включишь — опять горит. Так странно… В Малайзии перевернулся паром, погибло 800 с чем-то человек, и назавтра об этом все, кроме родственников, забыли. А о гибели 1500 пассажиров с теплохода «Титаник» в 1912 году человечество помнит, снимает фильмы, пишет романы, достает со дна моря проржавевшие сувениры, исследует судьбу каждого, имевшего хотя бы малейшее касательство к катастрофе самого большого по там временам судна в мире. Включишь — горит… Вы-ключишь — гаснет…
ФОНАРИК
Еле зримый окна переплет.
Что-то в мире сломалось снаружи.
Глянь, фонарик потухший плывет,
Словно рыбка, в густеющей стуже.

Почему я не сплю, почему?
Что-то хрустнуло в мире. Но скоро
Я его заменю, починю —
Тот фонарь на вершине простора!

А пока — привыкай к темноте,
Натыкайся, душа, на пустоты…
Где — товарищ? Любимая — где?
Молчаливая родина, — кто ты?
Глеб Горбовский, СПб

Будущие курсанты-милиционеры еще только учатся, а взгляд уже цепкий, щупающий, с прикрытой наглецой и вызовом — власть! Вот стоят они после занятий вдоль трассы группками по 3-4 че-ловека — чтобы, завидев форму, подвезли безплатно до метро.
Что и говорить, служить в милиции не сахар, но главное — душу не растерять, участвуя в чужих судьбах. А глаза — зеркало души…
СЛЕД
А ты? Входя в дома любые —
И в серые, и в голубые,
Всходя на лестницы крутые,
В квартиры, солнцем залитые,
Прислушиваясь к звуку клавиш
И на вопрос даря ответ,
Скажи: какой ты след оставишь,
Чтобы вытерли паркет
И посмотрели косо вслед,
Или незримый прочный след
В чужой душе на много лет?
Леонид Мартынов †1980

Спешно иду августовским днем по Таврическому саду — дела! Но легкие все равно с наслаждением впитывают в себя напоенный травами воздух, а глаза отдыхают на бушующей кругом зелени. И вдруг посреди поляны вижу памятник Сергею Александровичу Есе-нину — с отбитым носом и накрашенными помадой губами. Остано-вился как вкопанный и прошу: «Сергей, не всегда же ты был та-ким каменным, ты же поэт и бузотер, ответь этим недоумкам, как ты умел это делать в жизни!» Есенин помолчал немного и прочи-тал:
Все живое особой метой
Отмечается с ранних пор.
Если не был бы я поэтом,
То, наверно, был мошенник и вор.

Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,
Часто, часто с разбитым носом
Приходил я к себе домой.

И навстречу испуганной маме
Я цедил сквозь кровавый рот:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму заживет».

И теперь вот, когда простыла
Этих дней кипятковая вязь,
Безпокойная, дерзкая сила
На поэмы мои пролилась.

Золотая словесная груда,
И над каждой строкой без конца
Отражается прежняя удаль
Забияки и сорванца.

Как тогда, я отважный и гордый,
Только новью мой брызжет шаг…
Если раньше мне били в морду.
То теперь вся в крови душа.

И уже говорю не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет!»

Раньше мы ездили заграницу, теперь заграница приехала к нам.
Кружась во всемирном потопе,
Мечтали достичь высоты,
Хотели пожить, как в Европе,
Разинули, глупые, рты.

А все обернулось иначе —
В привычной сумятице дней
Богатые — стали богаче,
А бедные — стали бедней.

Печалиться, впрочем, не надо.
Виновных не стоит пороть:
Бредущее медленно стадо
Пока не оставил Господь.
Дмитрий Мизгулин, СПб

Последние годы папа жил в своем, отличном от реальности, мире. Только одна ниточка связывала его с нами — двухлетняя внучка: «Настеньку, привезите Настеньку!» Но мы были в разво-де, и просьба больного отца становилась еще одним поводом для мести. Настя и на похороны бабушки через 20 лет не пришла, хо-тя охотно принимала от нее любовь и подарки.
Настенька, цветочек аленький
С доброй трепетной душой,
Скоро ты не будешь маленькой,
Скоро вырастешь большой…
Впитанная тобой от матери ненависть гирей лежит на моем сердце, дочка. Возрастай же скорее, Настя!

Отец был военным, офицером, преподавателем, и свободного времени было у него немного. Но везде, где бы мы ни жили, тесные комнатки были заставлены книгами, остальное пространст-во занимали цветы, стол да кровать. Отец в совершенстве знал немецкий, и, попадая в новую страну, обязательно начинал учить язык, к примеру, мадьярский. Еще он любил рыбалку, понакупив в разных местах службы множество всякой рыболовной снасти. В Мо-скве, на Хорошевке, он пытался разводить на балконе пчел, но что-то не сложилось; зато везде после себя папа оставлял целые сады посаженных самолично и им же взращенных деревьев, кустар-ников и цветов. Я думаю, нет, теперь я даже уверен в том, что несмотря на звания и награды, в душе он оставался крестьянином с присущей крестьянину любовью к природе и земле. Одно, прав-да, обстоятельство смущает меня: отец часто приглашал друзей в нашу малоквадратную тесноту, а мама-искусница мигом заставляла стол закусками — и начиналось долгое русское застолье с песня-ми про лихого степного казака или что-то про «выпьем и снова нальем». Справедливости ради должен сказать, что пьяным отца не видел: он знал норму и был навеселе, не более. Когда я по-взрослел, отец за столом повторял в шутку: «Сынок, со мной пей, без меня не пей». Не вышло, папа, не получилось, не сра-ботала твоя педагогика… И сейчас, с высоты прожитых лет, хочу задать вопрос: не здесь ли кроется причина того, что я почти два десятилетия с мучительными муками выдирался из трясины пьянства? «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оско-мина»(Иер.31.29).

НЕ ПЕЙ
Ах ты, Стенька, ах ты, Стива,
Ах ты, Степочка-Степан!
Что ж ты, сокол несчастливый,
Все за стопочку-стакан?
Голы стены, босы дети,
Горемычная жена —
Как попал в хмельные сети
Любострастного вина.
Бедный, плачу над тобою…
Протрезвись да попостись.
И не водкой, а водою
Покаянно покропись.
Ты же все-таки кормилец,
Ты хозяин и отец!
Что ж глаза твои пропились,
Стали тусклы, как свинец?
Встань, Господь тебе поможет.
Хорошо пред Богом встать.
Вот ведь я тебя моложе,
А меня назвал ты: «Мать» —
Потому что помолилась,
И тебе уже светлей!
Велика Господня милость.
Так-то, сын. И впредь не пей.
Нина Карташева, Москва

К слову, мне нет еще и шестидесяти, но признаки раннего атеросклероза уже есть; бороться с наследственным заболеванием практически невозможно. Внешне атеросклероз выражается в поте-ре памяти, сначала частичной, а потом и полной. Не скрою, я боюсь этого: какой тогда из меня редактор? Представьте, внешне человек здоров, но общаться с ним невозможно. Трудно смириться с мыслью, может выйти из строя голова, и человек изменится на глазах. Вдобавок, и в быту больной атеросклерозом становится безпомощным, как ребенок. Пять лет мама ухаживала за отцом и потом признавалась, что это были самые тяжелые годы в ее не-легкой жизни.
«Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Ме-ня; но не чего Я хочу, а чего Ты(Мк.14.36».
Деревья. Листьев увяданье.
Стена приюта. За стеной
Сидит в казенном одеянье
Ненужный никому больной.

Его забыли все на свете —
У каждого свои дела.
Он в тягость и жене, и детям.
Жила бы мать, она б пришла.

И только нянечка присядет
(Хлебнула горюшка сама),
Седую голову погладит
И молвит: «Худо без ума».

Он согласится оживленно
 И скажет косным языком:
— На что мне ум не обновленный?
Уж лучше буду дураком.

Все проходящее пустое,
Чертог почти уже сложил…
Его безумие святое
Я перед всеми ублажил!
Иеромонах Роман(Матюшин)
       
Расположение полос по цвету у Российского флага легко за-помнить по сокращению «КГБ» — красный, голубой, белый… Я так и не смог привыкнуть к новому символу страны, и мне по душе больше церковная хоругвь с иконой Богородицы…
Ни долга, ни чести, ни веры,
И душу больную не тронь…
Но снова в Чечне офицеры
Сквозь снайперский рвутся огонь.

Россия! Твой флаг полосатый —
Такой ненадежный гарант.
Взрывает последней гранатой
Себя молодой лейтенант.

Последний сыночек у мамы,
Последняя совесть земли.
Мы даже всю боль этой драмы
Еще осознать не смогли.

Да можно ль Кремлю или гимну
Подставить сегодня плечо?
… Но коль за Отечество гибнут,
Оно не пропало еще.
Николай Рачков, СПб
 
Рабочие муравьи с тщанием строили свой дом, снося с лес-ной округи неподъемные хвоинки. Хвоинки подхватывали строите-ли, и каждая ложилась на свое место. С годами вырос настоящий город-холм со сложным переплетением улиц и проспектов вокруг дворца матки — продолжательницы рода; с полицейскими, воинами и врачами. Входы в муравейник охранялись строго, и при любой опасности — будь то дождь или нападение недругов — спешно за-муровывались наглухо.
И вдруг эта размеренная муравьиная жизнь была разрушена вмиг: нечто огромное, как дерево, пробило город до земли, раз-давив тысячи обитателей, уничтожив запас яичек, — будущих жи-телей муравейника. Солдаты яростно бросались на врага, выпус-кая из брюшка едкую жидкость, насмерть впивались в него челю-стями…
…Две пожилые женщины лечили в муравейнике больные ноги…
Разворошить, как муравейник,
Весь мир загадок и задач…
Который камень откровенней,
Когда казнит себя палач?
…Кто муравьем таскает тяжесть,
Не пожелав владыкой стать?
Разворошить. Разбудоражить!
Сесть на пенек и — наблюдать.
Глеб Горбовский, СПб

Видели, конечно, муху, попавшую в паутину? Чем больше она дергается в попытке освободиться, тем больше запутывается в невидимых липких сетях; редко кому повезет свободой. А паук? Сначала он обездвиживает муху укусом, потом ловко заворачивает насекомое в кокон паутины и оставляет висеть до времени, пока не проголодается.
Так и человек. Однажды попавший в бесовскую западню, но сумевший с борьбой вырваться из нее, пусть не думает, что все позади. Враг знает его слабинку и только ищет повода, чтобы в удобный момент уловить человека. Сам испытал после разрыва с оккультизмом злую силу, злой и коварный ум, злое и неотступное стремление завернуть тебя в тенета покрепче и захлопнуть за тобой дверь надежды в Царствие Небесное. «Вы некогда жили по воле князя, господствующего в воздухе, духа, действующего ны-не в сынах противления»(Еф.2,2). «Не давайте места диаво-лу»(ЕФ.4,27).
«Диавол действует именно против желающих спастись, а не против преданных греху и суете, поскольку они уже самоуловле-ны. Бог же попускает все это для нашего спасения, чтоб мы ви-дели, как легко бываем поруганы невидимым врагом и как удобно для него по причине нашего скудоумия и нетвердости в вере». Протоиерей Валентин Мордасов †1998
К ЗЕМНОМУ СТРАННИКУ
О путешественник земной! проснись от сна:
Твоя грехов сума полна;
Ты погружен, как в сон глубокий, в нераденье.
Престань напрасно жизнь — безценный дар — мотать!
Не то придет к тебе внезапно смерть — как тать…
А в вечности вратах — ужасно пробужденье!
Святитель Игнатий(Брянчанинов) †1867

Душа мудрее разума; человек иной раз даже не подозревает о своей мудрости. Душа общается с человеком по ночам, наполняя его Божественным знанием истины. Но и сама душа не сразу ста-новится мудрой — она напитывается при общении с другими душа-ми. Кто направляет ее? Может быть, Ангел-хранитель, или не-бесный защитник, или Сам Господь. Случается, и несколько душ слетаются вместе.
Это вовсе не означает безрассудную веру в вещие сны и другие знаки Неба. Человек Богом научается вечному — и это главное.
Есть неизбежность встречи. Как восход
Теплом и светом наполняет мед,
Так единится с небом мысль земная.
И души странствуют, все время узнавая,
Кто создал их и к вечности ведет.
Архиепископ Иоанн Сан-Францисский †1989

Помнится, я писал, что погибшая много лет назад знакомая, Галина, попросила у меня в моем сне «витаминок». Понятно, о каких «витаминках» шла речь с того света. В Пюхтице я заказал «вечное» упокоение о ее душе с Неусыпаемой Псалтирью. Сегодня она снова приснилась мне — похорошевшей, одетой, как и при жизни, со вкусом, и благодарит: «Спасибо, что выполнил мою просьбу — надоело питаться червями». Именно так и сказала. А молиться за нее, кроме нас с женой, никто не молится…
УТЕШЕНИЕ
Женщина с лицом заплаканным,
Тихим голосом, с тоской,
Повторяет вслед за дьяконом:
«Со святыми упокой!»

Как сказать ей в утешение,
Что усопшие сейчас
Слышат каждое прошение,
И, конечно, видят нас?

За невидимой околицей
Кто в раю, а кто во мгле…
И блажен, о ком помолятся
Со слезами на земле!

За молитвы у Распятия,
После милостынь и слез,
Души умерших в объятия
Принимает Сам Христос!
Евгений Санин, Набережные Челны

На даче пишется легко. Дома и стол-«аэродром», и компью-тер, и справочники, а по-другому: будто это работа, что ли… На даче лежишь себе на кровати в крохотной комнатке, о чем-то недовольно шумит Ладога, льется через окно сосновый воздух, а ты строчишь еле разборчивое на квадратных листках и нет над собой насилия, которое, чего греха таить, часто происходит до-ма. На даче мысли просятся на бумагу, и ты заносишь их неряш-ливыми закорючками, а уж потом, на столе-«аэродроме», произве-дешь отбор. И если вы прочитаете сии мысли, значит, они прошли через колючий забор собственной и чужой цензуры, заслужив пра-во на жизнь…
В безсилье не сутуля плеч,
Я принял жизнь. Я был доверчив
И сердце не умел беречь
От хваткой боли человечьей.
Теперь я опытней. Но пусть
Мне опыт мой не будет в тягость:
Когда от боли берегусь,
Я каждый раз теряю радость.
Алексей Прасолов †1972

Моя последняя книжка, не эта — эту я только пишу — еще где-то в пути, то ли в издательстве, то ли в типографии, и я с трудом сдерживаю нетерпение до выхода своего детища в свет.
Писатели на опыте знают разницу между написанным пером, отпечатанным на компьютере, опубликованным в газете или журна-ле, или изданным отдельной книгой. С каждой ступенькой воздей-ствие слова на читателя резко возрастает.
 А сам писатель? Да он носится с сигнальным экземпляром книги, как дитя с новой игрушкой: и погладит, и полистает, и понюхает, и вверх тормашками повернет, и поцелует — уж столь сладок он, миг обладания собственным творением.
Правда, и разочарование наступает скоро: здесь сказал не так, там заметил ошибку, фотография не на том месте, слово пропущено, и прочее, и прочее, и прочее… Все эти мелочи, кото-рых рядовой читатель и вовсе не заметит, вдруг вырастают для писателя в чудовище, затмевающее своей тенью все доброе, что есть в книге.
 Бедный писатель! Вы видите его раздающим автографы, го-ворите ему приятное, но груз совершенных ошибок уже тяготит ему душу, и он пытается объяснить каждому, почему пробралась в текст та или иная опечатка. Его, увы, никто не слышит. Куда подевалась долгожданная радость от выхода книги? У писателя опустились плечи, потухли глаза, и только надежда на то, что не все заметят оплошности, удерживает его на людях от слез. Трудно быть писателем…
«…Никакое богатство не может перекупить влияние обнародо-ванной мысли. Никакая власть, никакое правление не может усто-ять против всеразрушительного действия типографического снаря-да. Уважайте класс писателей…» Александр Пушкин.
Встаньте, прошу вас! Почтим молчанием
Рукописи, книгой не ставшие,
Спаленные авторами в отчаянии
Иль убиенные их не писавшими.
Ирина Снегова

Страну захлестнул оконный бум: пластиковые, по западному образцу, шумопоглощающие и удобные в использовании окна идут на смену добрым деревянным переплетам с форточкой наверху. Ес-ли не думать, превосходство цивилизации неоспоримо, и в квар-тирах стало теплее и тише. Однако, дерево, в отличие от пла-стика, сквозь поры пропускает воздух, даже зимой проветривая помещение, — оттого в избах и болеют меньше.
Но здесь присутствует и мистический момент. Доныне в на-ших городках и весях окна и двери снаружи разукрашивают резны-ми наличниками, вырезают по центру православный крест. И это не просто желание красоты жилища. Если икона — окно в мир гор-ний, то окно в доме для христианина — окно в мир Божий на зем-ле; через него открывается человеку природа — Божие творение, чтобы наслаждаясь ею, славить Самого Творца. Да и сам оконный переплет представляет из себя крест…
Тихой сапой вытягивают из русского человека его родное, исконное, веками державшее Русь…
Гении старого зодчества —
Люди неясной судьбы!
Как твое имя и отчество,
Проектировщик избы,
Чьею рукою набросана
Скромная смета ее?
С бревен состругано, стесано
Славное имя твое!
Что же не врезал ты имени
Хоть в завитушках резьбы?
Господи, сохрани меня!
Разве я жду похвальбы:
Вот вам изба, Божий рай — и все!
Что вам до наших имен?
Скромничаешь, притворяешься,
Зодчий забытых времен,
Сруба творец пятистенного,
Окон его слюдяных,
Ты, предваривший Баженова,
Братьев его Весниных!
Леонид Мартынов †1980

Завтра — праздник Преображения Господня, а сегодня в гос-тевой книге Интернет-сайта нашей газеты появилась запись:
«Примири нас, Боже, примири,
Двери милосердья отвори.
Умягчи сердца и отогрей,
Помоги нам, Боже, стать добрей…
Мы в гордыне тонем, как в грязи.
Вытащи… Спаси… Преобрази!
Всегда ваша – Надежда Смирнова-Созинова»
Много ли надо человеку, чтобы преобразить его к добру? Улыбка, вовремя сказанное слово… Спасибо, Надежда, будь счаст-лива!

Мысль сокровенная. Православная газета, в муках рожденная в трущобах Лиговки, наподобие Спасителя, рожденного в хлеву, не может существовать покойно: как Христос, на кресте распя-тый, и газета, если она истинно православная, должна пройти свой крестный путь, пострадать за веру. Дай Бог, чтобы так и произошло… «Благословляйте гонителей ваших; благословляйте, а не проклинайте»(Рим.12,14).
КРЕСТ
Свой крест у каждого. Приговорен,
Взвалив на плечи ношу, каждый
Нести ее, под тяжестью согбен,
И голодом томясь и жаждой.

За что? Но разве смертному дано
Проникнуть тайну Божьей кары?
Ни совесть не ответит, все равно,
Ни разум твой, обманщик старый.

Но если не возмездье… Если Бог
Страданья дарует как милость,
Чтоб на земле, скорбя, ты плакать мог
И сердцу неземное снилось?

Тогда… Еще покорнее тогда,
Благослови закон небесный,
Иди, не ведая — зачем, куда,
Согнув хребет под ношей крестной.

        Нет помощи. Нет роздыха в пути,
Торопит, хлещет плетью время.
Иди. Ты должен, должен донести
До гроба горестное бремя.
       Сергей Маковский †1962

Кошке Мартюне 14 лет, ее сыну Малышу на год меньше. Мар-тюня стала хворать, и нет у нее прежней прыти молодости, хотя иногда она пытается поймать собственный хвост, конец ее рай-ской жизни близок… Не удержавшись, я задал духовному отцу Ио-анну Миронову мучающий вопрос:
— Можно ли усыплять животных, когда они становятся стары-ми, больными, немощными?
— Слепых, парализованных, очень больных можно, — коли да-же врач отказывается от лечения, — чтобы они не мучились, — сказал батюшка. — Конечно, жалко хозяину животинку, потому что привык. Вот у нас с матушкой живет собака Чарушка, старенькая, но мы не усыпляем ее. Зимой у нее лапы сильно болели, но за лето она выходилась и теперь бегает, как молоденькая.
— А хоронить как домашних животных?
— Просто в земельке вырыть ямку и закопать. Больше ничего не надо.
— И молиться о них нельзя…
— Животные — наши друзья. Если хочется, можно помолиться: «Господи, Ты создал тварь, Ты и взял ее. Ты даешь нам красоту, даешь познания Твоих творений духовных и телесных. Благодарю за все». Что касается вопроса, есть ли у животных душа, отве-чу: она у них в крови. Вот почему кровь животных нельзя вку-шать. В том числе и колбасы кровяные. Кровь животных должна спускаться в землю…
ОХОТА
Я помню: брат зайчонка подстрелив,
Принес его, обрадован удачей.
Зайчонок бился — был еще он жив, —
Кричал и плакал он (и звери плачут).

Дробь угодила в голову и в бок,
Из-под усов по капле кровь сочилась,
И лапами, в отчаянье, как мог
Он колотил, уже теряя силы.

В его глазах стоял такой испуг,
Такая боль, такая жажда воли,
Где плеск ручьев и в чистых росах луг,
Овсом и рожью пахнущее поле,

Где перебежки-спешки, скок-поскок,
Где огородов сладкая отрада…
Но подколенья длинных задних ног
Скрутил ремень, не знающий пощады.

И вот последний хрип. Зайчонка взор
Померк. Цвели цветы. Деревьев листья
Шептались. Пели птицы…
       Мне с тех пор
Слепой азарт охоты ненавистен.
 Николай Браун, †1975

Береза — самое любимое, самое русское дерево на Руси. По-эты эту любовь выражают удивительно образно и по-разному. Я взял первый том «последнего поэта деревни» и стал выписывать, с чем Есенин сравнивает березку. Нашел такие строчки: «И бере-зы стоят, как большие свечки»; «Льется по равнинам березовое молоко»; «Березки голые колени»; «За прощальной стою обедней кадящих листвой берез»; «Отговорила роща золотая березовым, веселым языком»; «Эх, береза русская! Путь-дорога узкая»; «Я навек за туманы и росы полюбил у березки стан»; «В три звезды березняк над прудом»; «Страна березового ситца»… От себя толь-ко одно скажу: когда был в Германии и увидел березку, удивился — мы же за границей, откуда здесь березка? Как же ты забрела, родная, в этакое чужедалье?..
«Тот, кто видел хоть однажды
Этот край и эту гладь,
Тот почти березке каждой
Ножку рад поцеловать».

Батюшке привезли домой газету, и он сразу же звонит в ре-дакцию: знает, что мы с трепетом ждем его слова. «Прочитал, Сашенька, прочитал, все хорошо. Мой поклон и благословение… — перечисляет духовник всех по именам, да ласкательно, — Надюш-ке, Володюшке, Ирушке, Илюшеньке, жене Валерушке... Целую, це-лую, целую». И тут я начинаю задавать вопросы, на которые у самого нет верных ответов, и получаю желаемое. Теперь самое время пожаловаться на здоровье. «Батюшка, опять не сплю по но-чам. Собрался вот лечиться, благословите». «А ты читаешь перед сном молитву семи отрокам Ефесским, как я тебе наказывал? Не помогут отроки? А ты сперва начни читать, уже сколько лет твержу, и снотворные свои принимай, маловер».
Вечером непременно прочту молитву, хотя, по правде, не верю, что она поможет. С другой стороны, деваться некуда: при-кроватная тумбочка забита лекарствами, но сна не дают, только тяжесть в голове и раздражение на весь безконечный день. Позже я вам расскажу, читатель, что из этого вышло. Спокойной вам ночи!
БЕЗСОННИЦА
Вы так просто в забвенье не канете,
Впечатленья минувшего дня, —
Телефонная станция памяти
По ночам вызывает меня.

С кем-то днем побоялся поссориться
И не высказал правды в упор, —
А теперь вдруг связистка-безсонница
Мне велит продолжать разговор.

И, на робость дневную досадуя,
Ничего я теперь не таю;
На вопросы, что днем были заданы,
Я прямые ответы даю.

 Больше правда пред ложью не склонится,
Откровенность не станет виной.
Не спала ты ночами, безсонница, —
Привыкай-ка ты к смене дневной!

Чтоб не пряталась в тьму недоверчиво,
Чтобы зоркою совесть была,
Чтоб трудилась с утра и до вечера —
А ночами спокойно спала.
Вадим Шефнер, СПБ †

В книге Р.Т.Богомоловой «Лечит Бог и природа», (М., изд. Православного братства св.ап. Иоанна Богослова, 2003, тираж 10000 экз.) прочитал об эксперименте российских ученых в кре-матории. Они прикрепили датчики к телу покойного, подготовлен-ного к сожжению на четвертые сутки после смерти. Далее цити-рую: «По мере движения гроба к месту сожжения стрелки приборов вначале едва заметно, а потом более отчетливо задрожали. Перо энцелографа, снимающего показания мозга, начало выписывать вы-сокие зубцы. Именно такой сигнал дает мозг живого и насмерть перепуганного человека! Его душа молила о пощаде»(стр.453).Что за ересь множит специалист по лечебным травам! Много подобных баек переползает из одного околоправославного издания в дру-гое. «И возвратится прах в землю, чем он был; а дух возвратит-ся к Богу, Который дал его» (Еккл,12,7). Еще пытаются замерить инструментально силу благодати от иконы или Причастия, от ко-локольного звона и даже от священника. Нетварное нельзя изме-рить тварным…

Вера — это не градусник под мышкой: чем выше градус — тем больше вера. Вера — это тихое дыхание Господа в твоем умиро-творенном сердце, которое ни ухом услышать, ни разумом познать невозможно. Блез Паскаль сказал: «Сердце дает нам знание, об основаниях которого ничего не знает наш разум». Вера — когда не наружу, а внутрь, и чем глубже внутрь, тем она сильнее, — вера… «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом»(Евр.11,1)
ВЕРА
О, Вера чистая, святая,
Ты — чудотворная струя,
Ты — дверь души в обитель рая,
Ты — жизни будущей заря!
Гори во мне, светильник веры,
Гори ясней, не угасай,
Будь мне повсюду спутник верный,
И жизни путь мне просвещай!
Игумения Таисия Леушинская †1915

Порой о пожилом человеке говорят, желая сделать ему при-ятное: «Молод душой». Но душа тоже должна стариться с возрас-том. Стариться — значит наполняться премудростью Божией, при-ближаться к вечности вечной. А подражать молодым в их жизни, повадках и одеянии есть безумие, а безумие, как известно, — страшное наказание Божие. Помните слова мудрого иерусалимского царя Екклесиаста: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом»(Еккл.3,1); или поэтическую строчку: «Если бы молодость знала, если бы старость могла…» Высока праведная старость в глазах Бога…
Горе — горечь, горечь — бремя,
Все — веревочкой завить,
Если б можно было время
На скаку остановить,
Чтоб до боли закусило
Злое время удила,
Чтоб воскликнуть с прежней силой —
Эх, была да не была!
Да раскрыть поутру ставни,
Да увидеть под окном
То, что было стародавней
Былью, сказочкою, сном…
Дон Аминадо †1957

Один монах, с которым я поделился раздумьями о душе, со мной не согласился. «Молодость души, — сказал он, — выражается в живом восприятии жизни. Мудрость к этому, безусловно, приме-шивается, но отношение к окружающему миру и людям — свежее, как у начинающего жить. Правда, такое редко случается. Чаще бывает, и молодой человек уже — как старик глубокий, все ему по безчувствию безразлично. Такое сейчас сплошь и рядом — тусклые души, мало на что способные. У большинства старцев святых душа была молодая»… Я немного другое имел в виду. Но спорить не стал — хорошо монах сказал, ладно…

Старость — восхождение к святости. Как достичь святости, когда в тебе столько несовершенства? Господь не только не об-легчает тернистого пути наверх, но даже затрудняет его. Мне могут возразить: «Святые избраны Богом изначально». Да, это верно. Однако существует нравственный закон свободы воли — и многие, не снеся ноши, отступались. Святость — должное прекра-щение зла в человеке…
МОЛОДОСТЬ И СТАРОСТЬ
Что юность? —
Первый рейс туманными морями.
Отбор семян… Неведомый искус.
Что старость?
Светлый сад, наполненный плодами,
Доставленный благополучно груз.
Когда с трудом бредет старушка в храм,
Дивятся девушки ее шагам.
Да! Ходим мы тем медленней, чем старше,
Но с полной чашей можно ли бежать?
А кто лишь наполняет жизни чашу —
Тот может с ней играть и танцевать.
Вино на дне. Его не расплескать.
И знаете, иной старушки слово
Чудесным светом миру расцвело,
Оно вскормило мысли Соловьева
И Пушкина поэзию зажгло.
Александр Солодовников †1974

Он работал в газете почти с начала, ездил со мной в па-ломничества, мы вместе молились, ели из одной чашки, пробира-лись по вздыбленному льду к старцу на остров; я был на его свадьбе, я относился к нему, как к сыну. Он был из породы ху-лиганов, но я прощал его. Когда финансовые дела в газете пошли совсем уж плохо — газета стала умирать — он неожиданно забо-лел, и Господь прислал на его место другого парня. Вскрылось все: он воровал редакционные деньги годами, помногу и везде («не хватало на жизнь», — объяснил потом). Он вел подложные записи, чтобы запутать и отчитаться, но новый работник в пер-вый же день разоблачил ложь. А он заболел пуще страшной неиз-лечимой болезнью. «Не спускают вору, если он крадет, чтобы насытить душу свою, когда он голоден; но, будучи пойман, он заплатит всемеро, он отдаст все имущество дома своего» (Притч.6, 30, 31).
…Недавно он опять приходил — за трудовой книжкой «по соб-ственному желанию» — осунувшийся, похудевший, но без стыда и раскаяния. Моя злость прошла; на глазах погибал человек, а еще жена-студентка и дочь. Им ли прожить на инвалидскую пенсию? Но здесь я закрываю за ним дверь…
«Двух вещей прошу у Тебя: не откажи мне, прежде нежели умру: суету и ложь удали от меня, нищеты и богатства не давай мне, питай меня насущным хлебом. Дабы, пресытившись, я не от-рекся Тебя и не сказал: «кто Господь?» и чтобы, обеднев, не стал красть и употреблять имя Бога моего всуе»(Притч.30,7-9).
 
НАЧНИ С СЕБЯ
Начни с себя. Всего два слова,
Произношу я их любя.
В них всякой мудрости основа,
В них суть любви: начни с себя.
Судить других легко и просто,
Но на себя всегда смотри,
С себя снимай свою коросту
И плесень, скрытую внутри.
Начнешь с себя — и не осудишь.
Суди себя — и не солжешь.
И станут проще, ближе люди,
И гордость гнусную сожжешь.
Начни с себя, твержу я снова,
Начни, советую, любя,
В том всякой мудрости основа,
В том суть любви: начни с себя.
Антонина Устинова, †1999, Белгородская обл.

Мне кажется уместным привести здесь стихотворение иеромо-наха Романа(Матюшина):
Не лезу в знаменитости
В своей болотной местности.
Мечтаю о забытости,
Прошу о безызвестности.

Все суета ненужная,
Томленье безполезное.
Кто любит жизнь наружную,
Тому пособолезную.

Нет ничего покойнее
Сидеть в уединении,
Трудиться над иконами,
Писать стихотворения.

Не тужиться, не мудрствовать,
Живить себя молением,
И временами чувствовать
Души оздоровление.
И временами чувствовать
Души оздоровление.

— Батюшка, почему, когда вы дома за меня молитесь, я чув-ствую, а когда вы молитесь в Греции, — нет?
— Почувствуешь, почувствуешь, — смеется батюшка, — благо-дать по золотничку собирай, а ты хочешь сразу, да ведрами. А молитву отрокам Ефесским на ночь читаешь?
Я промолчал.
— Читай молитву и по четкам молись! — приказал духовник.
— Да у меня заболевание сосудов серьезное, — канючу я, —
надо в клинику ложиться, или пусть Господь приберет.
— Будешь молиться, все пройдет, безтолковый, — вразумляет отец Иоанн. — А помирать не спеши: на земле помучиться надо…
Хороший у меня батюшка, дай Бог всем таких!
ПОСЛАНИЕ АПОСТОЛА ПАВЛА К ЕВРЕЯМ
Поминайте наставников ваших,
Проповедников слова любви,
Ибо пили страдания чашу
За грехи человеков земли.
Братолюбие будет меж вами;
Позаботьтесь о брате больном;
Не бросайтесь пустыми словами,
Также не упивайтесь вином.
Будет ложе у вас непорочно,
Честен брак; падших жен и мужей —
Злоречивых, разнузданных, склочных —
Извергайте, гоните взашей.
Будьте, братья, не сребролюбивы
И довольствуйтесь тем, что дано:
Нам Господь, рассудив справедливо,
Даст для плоти и хлеб и вино.
Поздним вечером, утром ли ранним
Постучавшихся — нужно любить:
Ибо нищий неведомый странник
Может Божиим ангелом быть.
Повинуйтесь наставникам строгим,
Им покорны будьте всегда,
Ибо этим известна дорога,
Ибо их направляет звезда.
Утруждайте и душу и спину,
Ибо сказано Богом живых:
Не оставлю тебя, не покину
Я ни в узах, ни в скорбях твоих.
Что любая мирская награда
Перед блеском награды наград!
Нет у нас постоянного града,
Созидаем мы будущий град.
Так что, христолюбивые братья,
Не зловредным ученьям ума —
Укрепляйте сердца благодатью;
Светом да рассекается тьма!
Я свободен; и скоро приду к вам.
Агнца закланного не отринь:
Славим Дух, а не мертвую букву;
Слава Богу живому! Аминь.
Александр Люлин, СПб
       
       Заполняю анкету для вступления в Союз писателей Рос-сии. В графу: «Какими языками владеете?» вслед за В.Н.Крупиным вписываю: «Русским — пишу и читаю со словарем».
СЛОВАРЬ
Усердней каждый день смотрю в словарь.
В его столбцах мерцают искры чувства.
В подвале слов не раз сойдет искусство,
Держа в руке свой потайной фонарь.

На всех словах — события печать.
Они дались недаром человеку.
Читаю: «Век. От века. Вековать.
Век доживать. Бог сыну не дал веку.

Век заедать. Век заживать чужой…»
В словах звучит укор, и гнев, и совесть.
Нет, не словарь лежит передо мной,
А древняя рассыпанная повесть.
Самуил Маршак † 1964

Однажды, когда мне было так плохо, что стал готовиться отдать Богу душу, я честно спросил себя: «А что ты доброго сделал за свою жизнь?» И взошло в памяти только два случая: когда-то в храме Воскресения Христова купил неимущей старушке свечку; второй раз сумел преодолеть себя и попросил у обидчика прощения. Не густо…
Молит сердце, молит Твоей чаши.
Не отринь же Своего раба.
Кто даст смерть вместо Тебя, Сладчайший?
Иисусе, я вместо Тебя…

Дай испить мне за Твои мученья,
Только укрепи и призови.
…Тает сердце туком всесожженья
В пламени Божественной любви.
Иеромонах Роман(Матюшин)

Мы часто употребляем эту короткую фразу: «Не суетись!», подразумевая делание одновременно нескольких дел, не доведен-ных до конца; работу впустую; мельтешение или создание видимо-сти работы. У В.И.Даля, человека глубоко православного, прочи-тал: «Суета — тщета, пустота или ничтожность, безполезность помыслов, стремлений и дел людских; все мирское, земное, вре-менное, скудельное, ничтожное, сравнительно с вечным, загроб-ным; все вздорное или противное вечному благу нашему в обычаях наших и в роде жизни».
 И все равно мне требовалось разъяснение. Ясно, что суета — грех, а как от нее избавиться? Помог случай: читая в прило-жении «Православная жизнь» №6 за июнь 2003 года к журналу РПЦЗ «Православная Русь» статьи С.Большакова о делателях Иисусовой молитвы, я нашел эпизод, которым непременно хочу поделиться с вами, читатель.
В 1951 году писатель спросил иеромонаха Дорофея в Конев-це:
— Как достичь мира духовного?
— Нужно угомониться, — улыбаясь, ответил тот.
— Что значит угомониться?
— А вот что. Когда я был послушником на Валааме, старец мой сказал мне: «Дмитрий, больно у тебя нрав веселый и подвиж-ный. А не угомонишься, не достигнешь чистой молитвы, ни к чему тебе будет и монашество». Вот я и спросил его, как вы теперь меня: «Что значит угомониться?» Старец ответил: «Это очень просто. Сейчас вот лето, а ты, поди, ждешь осени, когда работы на полях будет меньше?» — «Верно, батюшка»… — Ну, а осень при-дет, будешь ждать зимы, первопутка, Святок, а они придут, бу-дешь ждать весны, а там Пасху?» — «Правда, отче». — «Вот ты сейчас послушник, а, поди, ждешь того времени, когда будешь рясофором?» — «Да, жду». — «Ну, а там, поди, и мантии будешь ждать, а там иеромонашества. Вот это значит, что ты не угомо-нился. А вот когда тебе будет все едино, весна или осень, лето или зима, Святки или Пасха, послушник ты или схимник, а будешь жить сегодняшним днем, не будешь помышлять и ждать, а всецело предашь себя воле Божией, вот ты и угомонишься…»
НА СУЕТУ ЧЕЛОВЕКА
Суетен будешь
Ты, человек,
Если забудешь
Краткий свой век.
Время проходит,
Время летит:
Время проводит
Все, что ни льстит.
Счастье, забава,
Светлость корон,
Пышность и слава —
Все это сон.
Как ударяет
Колокол час,
Он повторяет
Звоном сей глас:
«Смертный, будь ниже
В жизни ты сей!
Стал ты поближе
К смерти своей!»
Александр Сумароков †1777
Надеюсь, и вам теперь стало понятно, как избавиться от суеты — угомониться надо. Последуем же совету…

Снегом, снегом разукрашен до небес, под самый край,
край наш русский, а не «рашен», не «российский» — русский край. Ирэна Сергеева, СПб.
Быть на Родине иностранцем: санкционированная (разрешен-ная) свалка; баллотироваться (избираться) в президенты; выне-сен вердикт (приговор); тотальный (всемерный) контроль. Для справки: в скобках поставлены русские слова, с успехом заме-няющие иностранщину. А теперь сами напишите в скобках русские соответствия: шоу ( ); аплодисменты ( ); киллер ( ); ин-цидент ( ); конфронтация ( ); толерантность ( ) народа; брутальное ( ) поведение; электорат ( )… Ну, хватит! Ут-верждают, что язык — живой организм, и это верно. Однако, если в чистый источник попадает грязь, источник становится негод-ным. Из чего тогда пить будем, родимые?..
СЛАВЯНСКИЙ ЯЗЫК
Изучайте славянский язык!
В нем сокрыта огромная сила.
В каждой линии смысл есть велик,
Благодать от Христа в нем почила.
Это чистый молитвы родник,
Припадем же к нему, дорогие!
Сохраним наш славянский язык
Вместе с Верой для новой России.
Николай Капшитарь, Киев

ГДЕ НАШИ КРАСНЫЕ ЗНАМЁНА?
Мы переписываемся с одним дальним священником и трогаем любые темы. Человек он интересный и образованный, активно уча-ствует в православной жизни страны, часто выступает в СМИ, прекрасно знает учение святых отцов, пишет книги. Однажды раз-говор зашел о генерале Власове. Я без тени сомнения назвал его предателем Родины.
       Справка
«ВЛАСОВ Андрей Андреевич(1901-1946), генерал-лейтенант. С 1920 года в Красной Армии. В Великую Отечественную войну ко-мандовал корпусом и армией, замкомандующего Волховским фрон-том, командующий 2-й Ударной армией, оказавшейся весной 1942 года в окружении. Попал в плен, возглавил «Комитете освобожде-ниея народов России» — КОНР и «Русскую освободительную армию —РОА, составленную из советских военнопленных —«власовцев». В мае 1945 захвачен советскими частями. По приговору Военной коллегии Верховного суда СССР повешен». «Большой энциклопеди-ческий словарь, 2004.
Мы переписываемся с одним дальним священником и трогаем любые темы. Человек он интересный и образованный, активно уча-ствует в православной жизни страны, часто выступает в СМИ, прекрасно знает учение святых отцов, пишет книги. Однажды раз-говор зашел о генерале Власове. Я без тени сомнения назвал его предателем Родины. И получил ответ:
«Уважаемый Александр! Знаю, что Вы со мной не согласи-тесь. Преклоняюсь перед подвигом Вашего отца, который проливал кровь на войне с фашистами, но генерал Власов — не предатель, а в силу не зависящих от него обстоятельств трагический персо-наж русской истории. Во-первых, он один из героев Московской битвы, получивший за это орден. Попав в плен, он не сломался, он постарался спасти от смерти в концлагерях сотни тысяч воен-нопленных. Идей Гитлера Власов никогда не разделял, но был ан-тикоммунистом, то есть, у них был общий враг. Россию он хотел видеть одинаково свободной как от Гитлера, так и от Сталина. Власовцы не участвовали в боях (за исключением отдельных эпи-зодов), так как Гитлер не доверял русским, боялся выдать ору-жие. Во время антифашистского восстания в Праге, в конце 1944 года, власовцы пришли на помощь восставшим, что решило его ис-ход — эсэсовские войска потерпели поражение. Об этом советская история умалчивает.
Пусть Власова называют предателем. Но успех его дело име-ло: сотни тысяч советских военнопленных были спасены от смерти в фашистских концлагерях. Хотя они потом прямиком и попали в советские, но, как это ни странно, по свидетельству А.Солженицына, власовцы были амнистированы на несколько лет раньше, чем честные советские солдаты, просидевшие в фашист-ских концлагерях до прихода освободителей, а потом в одних ва-гонах с власовцами в большинстве своем поехавшие в Сибирь…
Я тоже ярый антикоммунист, как и Власов, хотя мои родите-ли были убежденными коммунистами. Я иногда спрашиваю себя, что бы я делал, попав в ту обстановку? Но за Сталина и советскую Родину воевать бы не стал. Чего ради воевать? Чтобы продолжа-лись дальше колхозы, миллионы узников ГУЛАГа, оскверненные храмы и власть партийных бонз? Скорее всего, при первой воз-можности сдался бы в плен на милость победителя. Это не моя война. Далее, в фашистском концлагере чего ради я стал бы уми-рать? При первой возможности вступил бы в армию Власова, Гит-лера, Муссолини, Черчилля, Пиночета и кого угодно. Затем по-старался бы перебраться куда-нибудь, где можно спокойно жить и ходить в церковь. К моему счастью, я не родился в ту эпоху, иначе обязательно стал бы власовцем, «предателем Родины».
 И далее автор ссылается на литературу, подтверждающую его слова. «Думаю, что мы останемся каждый при своем мнении, но называть предателем уважаемого мной русского человека (хо-тя, конечно, он не был святым) я не могу — это будет против моей совести. Герой он или нет, рассудит история. С любовью о Христе, иерей Н».
       † † †
НЕ ЗАБУДЬ
Где наши красные знамена
Пробитые, в крови, в пыли?
Нас было много. Миллионы.
Мы до Победы не дошли.
Найдите медальон в останках,
Копнув на четверть в глубину.
Да, это мы горели в танках
И дохли с голода в плену.
Нас вешали, живьем сжигали,
Нам пулями кромсали грудь.
И это мы на пеьдестале.
Мы победили! Не забудь.
Николай Рачков, СПб
А совсем недавно от другого священноинока пришло другое письмо:
«Поразился позиции иерея Н. В отношении Власова полностью с ним согласен. Он попал в окружение под Ленинградом, за ним с Большой Земли прилетел самолет. То есть, его бы увезли полу-чать орден, а солдат ожидало уничтожение до единого. Выстрои-лась армия. Он, в сопровождении прибывших за ним, пошел к тра-пу. Солдаты молча смотрели в спины уходящим. У трапа Власов оглянулся, встретился с глазами до сих пор верящих ему, и от-правил самолет с желающими жить любой ценой. Разве это не вы-сота духа? Далее, как человек военный, он понимал, что это бу-дет не сражение до конца, а бойня, в которой нет шансов никому выжить. И ради жизни солдат сдался в плен. Тут уж не дерзаю оценивать его поступок, Бог ему Судья, но ведь как его любили солдаты! Ни один солдат из целой армии не оставил его, хотя каждому он дал право поступить по своей воле и совести. И по-том, немцы с ним так и не смогли договориться. Он не пошел под фашистским флагом. Говорил, дайте мне оружие, и я освобожу Россию от большевиков. Но немцы понимали, что тогда в России и им тоже не бывать, и не вооружили военнопленных. А так назы-ваемые власовцы – жалкие кучки иуд, никакого отношения не име-ли к Власову. Отсидевший знакомый застал некоторых из них в зоне, рассказывал - они и в зоне с повязкой ходили, им разницы не было кому служить. Пред кончиной же генерала благоговейно склоняю голову. Ему предлагали бежать, но он сказал, что на Родине о нем идут черные слухи, и он должен кровью доказать, что является любящим сыном России. Добровольно пошел на смерть. Его обменяли на немецкого генерала ( обычно обменива-ют, чтобы спасти, а тут обменяли для уничтожения), и не рас-стреляли, не повесили, а подвесили живого за ребро на крюк. О жизни Власова очень подробно, с фотодокументами, написал о. Александр Киселев. Из книги и эти сведения. На этом мои согла-сия с иереем Н. заканчиваются. И далее мы с ним расходимся полностью. В скобках привожу свои возражения. Я тоже ярый ан-тикоммунист, как и Власов, хотя мои родители были убежденными коммунистами. Я иногда спрашиваю себя, что бы я делал, попав в ту обстановку? Но за Сталина и советскую Родину воевать бы не стал. Чего ради воевать?(Как – чего ради! А мать, а жена и де-ти? А Родина? Почему же Она была только советской, разве часть Ее не была Православной? Куда же вы дели островки Правосла-вия?) Чтобы продолжались дальше колхозы, миллионы узников ГУ-ЛАГа, оскверненные храмы и власть партийных бонз? Скорее все-го, при первой возможности сдался бы в плен на милость победи-теля. (То есть, стали бы охранять фашистские концлагеря, власть фашистских бонз? Чем же они милее советских? ) Это не моя война. (А как же Родина? Ведь на Нее напали! Ее обрекли на уничтожение! Это же отказ не в Чехословакию катить на танке.) Далее, в фашистском концлагере чего ради я стал бы умирать? (Ответ нужно искать в том, чего ради мы живем.) При первой возможности вступил бы в армию Власова, Гитлера, Муссолини, Черчилля, Пиночета и кого угодно.
(Странная логика - значит, в армии Гитлера, Муссолини, Черчиля, Пиночета – это ваша война?). Затем постарался бы пе-ребраться куда-нибудь, где можно спокойно жить и ходить в цер-ковь. (Так бы вас из этих армий и отпустили! И разве спаси-тельно спокойное хождение в Церковь, когда вместо вас умирают? Не Сам ли Господь отдание жизни за други своя назвал Высшей Любовью. И как удобнее проявить эту Высшую Любовь - спокойным хождением в Храм или на боле боя? Боюсь, прогадали бы, забо-тясь о теле больше, чем о душе.) К моему счастью, я не родился в ту эпоху, иначе обязательно стал бы власовцем, «предателем Родины». (Батюшка, опомнитесь! Тут уж и кавычки не смягчают. Как бы хотелось, чтобы священник не радовался пронесению Чаши, а скорбел, что не родился в ту эпоху, когда умирая за Родину, за други своя, на поле боя мог соединиться со Христом!)».
Что тут сказать… «Предательствовать — промышлять преда-тельством, лукавым обманом, снискивая доверенность лестью и изменой». В.И.Даль «Толковый словарь живого великорусского языка». И вечный вопрос: почему только история должна все рас-ставить по своим местам? Что, человек, словно дитя малое, не впитал с молоком матери понятие Родины? И закрутилось теперь: «с одной стороны», «с другой стороны»… 40 миллионов погибших советских солдат, что, против собственной страны воевали? Очень настораживает позиция части молодого поколения священно-служителей, которые своим, мягко говоря, в своем неприятии со-ветской власти (от которой они и пострадать не успели!) пере-ходят на позицию всепрощения фашизма и их пособников. «Немцы были разные, они тоже подчинялись приказу… Надо чтить память павших с обеих сторон…» И чтят: на германские средства восста-навливают кладбища побитых немцев, обихаживают их… Если так дело пойдет дальше, на берегу Чудского озера может появиться памятник порубленным дружиной Св.блгв.Александра Невского ры-царям-крестоносцам в 1442 году. Не буду дальше — горько и больно говорить об этом… Но разговор на эту тему предлагаю продолжить: историю нельзя замалчивать, а тем более подстраи-вать под свои представления. «Горе тем, которые называют зло добром, и добро злом, тьму почитают светом, и свет тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое горьким!»(Ис.5,20).
От Любани до Мги все леса да болота,
И суровый, до блеска стальной небосвод.
От Любани до Мги погибала пехота,
Понимая, что помощь уже не придет.

«Где шестой батальон?.. Где четвертая рота?..»
За спиной — Ленинград. Невозможен отход.
«Только насмерть стоять! Только насмерть пехота!..»
И стоит. И уже с рубежа не сойдет

Гимнастерка намокла от крови и пота,
Израсходован в схватке последний патрон.
Но стоять, лейтенант! Не сдаваться, пехота!
Ты не станешь, не станешь добычей ворон.

Кто-то тонет, не сбросив с плеча пулемета,
Кто-то легкие выхаркал с тиной гнилой.
Вот она, сорок первого года пехота
Меж Любанью и Мгой, меж Любанью и Мгой.

В День Победы ты тихо пойди за ворота,
Ты услышь, как вдали раздаются шаги.
Это без вести павшая наша пехота
От Любани до Мги, от Любани до Мги…
Николай Рачков, СПб

В предыдущих «записках» я делал много ссылок на святых отцов, и это мне было по душе. В «Былинках» я решился на время выпустить из рук страховочный канат — испытать себя — не при-водить в подмогу часто изречения старцев. Но сегодня в редак-цию пришел из Москвы материал от писателя Владимира Николаеви-ча Крупина и его письмо от руки — приложение к материалу. Про-читав, перевернул письмо на другую сторону. На обороте отпеча-таны слова святого:
«Будет время, когда скажут: «Ты безумствуешь, потому что не хочешь принимать участие в общем безумии. Но мы заставим тебя быть как все». Прп.Антоний Великий.
 Сначала я подумал, что это случайность: взял писатель первый попавшийся под руку листок и на нем неразборчиво наца-рапал приписку. Но позднее попалось мне интервью Владимира Ни-колаевича, а в нем такие слова: «Не видно меня в Союзе писате-лей потому, что уже нет ни сил, ни желания что-то говорить. Ведь всем все ясно… Вот я сижу на обочине, они бегут — пишу-щая, снимающая, рисующая, выступающая братия. Сижу — бегут. Дальше сижу, гляжу — они уже пробежали круг, на другой пошли. Языки высунули, уже у кого премия и должность, все бегут и бе-гут: надо же мелькать, выступать, показываться. Уж хоть бы по спирали бежали, нет, по кругу. Вот и дружу с теми, кто не все…»
От себя не стану ничего прибавлять: «Кого Бог любит, того прячет».

Человеческий ум устроен по-разному: один схватывает тео-рию и ловко применяет на практике, другой только на собствен-ных синяках постигая новое, уже потом берется за схемы.
Я принадлежу ко второму сорту: даже автомобиль сначала пришлось научиться водить, а уж потом постигать премудрости дорожных знаков. Ну не понять было, как повернуть налево на перекрестке со светофором: боялся, что встречная машина непре-менно сшибет. А испытал разок-другой в жизни, и все слилось — и схема, и жизнь…
Так и в Православии без духовного опыта незачем новона-чальному пытаться жить по «Добротолюбию»: водить машину учит наставник, и педаль тормоза под его ногой. Но автомобиль все-го-навсего сложная железка, без него и обойтись можно, если не получается… В Православии на верный путь наставляют тебя цер-ковь, духовник, книги — и плавно ведут от простого к сложному, от внешнего к внутреннему, от душевного к духовному. Важнейшее правило на дороге: «Не превышай скорость!», чтобы в аварию не попасть.
Калеки бывают физические, бывают и духовные…

Без могучей силы знанья
И без гордости былой,
Человек — венец созданья,
Робок станет пред Тобой.

Если в день тот безутешный
Даже праведник вздрогнет, —
Что же он ответит, грешный?
Где защитника найдет?

Все внезапно прояснится,
Что казалося темно;
Встрпенется, разгорится
Совесть, спавшая давно.

И когда она укажет
На земное бытие,
Что он скажет, что он скажет
В оправдание свое?
А.Н.Апухтин †1893

Много лет страдал я от астении — истощения нервной систе-мы. Проявляется она в слабости, быстрой утомляемости, плохом сне, и «заводился» с пол-оборота. Впервые ощутил симптомы за-болевания в студенческие годы, когда не только учился в ЛГУ на вечернем, но и работал на заводе, содержал семью — жену и крошку-дочь. Врачи помочь не могли. Потом я крестился, бросил пить-курить и помаленьку стал воцерковляться. И вместе с во-церковлением как-то незаметно пропала и астения. Однажды в книге, написанной православным врачом, я нашел, что астенией болеют люди гордые, честолюбивые, тщеславные. Получается, что гордыни у меня стало поменьше? Не знаю, не знаю… Но даже со-ветская медицина установила, что сердечно-сосудистым заболева-ниям чаще всего подвержены люди завистливые; желудочно-кишечным — раздражительные (по себе знаю); непоседливых укачи-вает в транспорте, а крикливые страдают от гипертонии, и т.д. Иными словами, у каждой болезни есть свой духовный грех. Изба-вишься от него — пройдет и болезнь.
В лес уходит больная собака,
Чтобы травки целебной поесть.
Мы не знаем такого санбата,
Даже если он где-нибудь есть.

Мы не знаем такого инстинкта.
Но порою побыть одному
Не вредит — поболело и стихло —
Среди поля, в лесу и в дому.
Константин Ваншенкин †2003

       «НЕ ТОРОПИТЕ ВРЕМЯ!..»
разговор редактора газеты «Православный Санкт-Петербург» Александра РАКОВА со своим духовным отцом протоиерем Иоанном МИРОНОВЫМ в канун его 77-летия 25 ноября 2003 года.
— Батюшка, семь лет я у вас в духовных чадах, а толку чуть…
— Ты вообще безтолковый. А толк когда будет? — когда мы будем иметь собранность, — а собранность появится, когда мы полностью отдадимся жизни, когда мы будем чувствовать даже свое дыхание. Ведь мы Церковь — святая, соборная и апостоль-ская, и призваны мы все в единении и любви согласно славить Святаго Духа. Вот и мои духовные дети: когда пребывают в люб-ви, тогда пребывают с духовным отцом, чтобы, как сказал препо-добный: «С плачущим плакать, но всех унывающих нежно ободрить и дух подкрепить. Всех, же, Господень завет забывающих, учит он ближних, как братьев любить…» На этом и основывается жизнь христианина — и духовника, и духовных его детей: на любви и на нежности. Мы забыли слово «нежность». Я помню ласку матери: мы, дети, что-нибудь натворим, а она заставит нас почувство-вать вину, но как? — погладит по головке нежно-нежно!.. И чув-ствуешь прикосновение ее, и силы в тебя вливаются, и понима-ешь, что ты под великой защитой материнской. Так и в отношени-ях с духовными чадами: мы под защитой церкви, мы чувствуем ма-теринскую заботу и нежность Церкви Христовой.
— Говорил я в Пюхтице с престарелой монахиней, и она мне сказала: «Двух «спасибо» подряд не бывает: или здесь получай награду, или на небесах…»
— А Господь говорит что? Никогда не ищите награды. Пом-нишь: «Когда изженут и рекут всяк зол глагол…» Апостолы не ждали «спасибо» от людей, и Господь давал им силы, крепость, знание языков. Мы в этом году были на греческом острове Пат-мос, где Иоанн Богослов писал Откровение. Это сейчас там гос-тиницы, и пароходы к пристани причаливают, и огромные паромы ходят. А во времена Иоанна Богослова ссылали туда. Пещерка там крохотная каменная… И запечатлено, где апостол клал руку, ко-гда ложился на голый камень… Вот что он получил от людей: пе-щерку на пустынном острове и голый камень под голову. Вот его награда, вот какое ему было «спасибо». Нет, если заслужим мы, то Господь сам нас отблагодарит.
- Это матушка Елевферия научила меня — ей 84 года… И еще сказала она мне такую притчу про справедливость: у двух людей есть десять яблок. По-человечески надо бы поделить их пополам, а по-Божьи — возьми одно яблочко, а остальное отдай — мол, не хочу больше.
— Это по-монашески так выходит, а мы-то в миру живем… Принесли тебе яблочко, значит съешь его… Сейчас ведь не побе-жишь по квартирам стучаться: «Вот тебе яблочко, вот тебе еще подарочки!..» Это раньше такое было возможно, когда в простоте люди жили, — а теперь? Ты придешь, а тебе и не откроют люди дверь-то, побоятся: сколько хулиганства, сколько грабежей… Ви-дишь, жизнь какая стала: кругом убийство, кругом воровство…
— Батюшка, я, наверное, жадный: деньги есть, милостыню подаю, но мало — мог бы и больше дать. И в лица заглядываю: смотрю, не пьяница ли, нет ли пороков каких… Достоин ли нищий моей милостыни? Как бороться мне с такой моей разборчивостью?
— А ты вспомни: к Иоанну Милостивому приходили даже хоро-шо одетые люди, и он все же наделял их. Он говорил: «Бедно одетые попросят, а хорошо одетые — никогда, даже если они нуж-даются больше, чем любой оборванец. И одеться по-нищенски они не смогут: не привыкли. Они же интеллигенты, они привыкли к скромной, но приличной одежде. Помню, как мы, студенты, нагла-дим, бывало, свою старенькую одежду — и ничего: смотрится, как будто новая. И идут наши семинаристы — все наглажено, все чис-тенько, а в кармане ни гроша. Я сам в шинели ходил несколько лет, пока сестра не купила мне пальтишко. А потом я уже свя-щенником несколько лет это пальтишко носил. Вот так: на лица не надо глядеть. Нужно кому помочь — помоги, и сейчас же за-будь об этом.
— Даже если обманывают?
— А Господь еще больше такую милостыню тебе зачтет… Пом-нишь такую историю: некто недостойный просит милостыню ради Христа, а у ног его — образок Господний. «Как же ты просишь ради Христа?» — спрашивает его прохожий. И только он так ска-зал, как видит — Христос с образа протягивает к нему руку за милостыней. Поэтому, раз просит ради Христа, значит обязатель-но надо подать и не скупиться даже: это сам Господь у тебя просит. И помни: дающая рука не оскудеет, как сказано в Свя-щенном Писании. Каждому сторицей воздаст по делам его.
— Отец Иоанн, а чему учили вас духоносные отцы, с которы-ми Бог вас свел? Что говорил вам старец Николай?
— Я сегодня опять перечитывал житие старца Николая Талаб-ского… Кто-то обижается, что не все факты там верно описаны. Но для святых это не важно — верно или не верно; главное, что был такой старец… Я-то больше всех знал батюшку Николая, и ви-дел, что его жизнь была в Боге и с Богом. А больше ничего не надо знать. Скольких людей он принимал: тысячи! — и все они были радостны после этих встреч, все были довольны батюшкой. А когда Господь его прославит, — не наше дело. Время торопить нельзя. Запомните: время торопить нельзя! Преподобный Серафим Саровский умер в 1833 году, а в 1903 только прошла канониза-ция. И сколько мути эта канонизация всколыхнула… Так что и о батюшке Николае не надо слишком сильно переживать. Когда надо будет, Господь всех прославит… Я знал отца Николая Гурьянова при жизни. Мне было 35 лет, когда я о нем услышал… Если не мы, то наши дети или внуки будут присутствовать на празднике про-славления батюшки Николая.
— Но все же, расскажите что-нибудь о батюшке! Может быть, вспомните какую-нибудь фразу, которую отец Николай вам гово-рил?..
— Вот послушай. Старец очень любил духовную песню «Иеру-салим, святейший град». И я тоже очень ее любил — еще до семи-нарии она мне в душу запала. Как-то еду я со своими родными к батюшке и по дороге все пою это песнопение… Подходим к батюш-киной келье, он встречает нас, выходит на порог и поет: «Город чудный, вожделенный, Иерусалим, святейший град…» И Ольга, дочь моя, заплакала: «Батюшка даже знает, что мы в дороге пели…» Я думаю, что все, что батюшка мог, он отдал, всех, как солнышко согрел и делал он только то, что полезно каждой душе человече-ской. Простота, простота необыкновенная. Я ездил к нему еще в ту пору, когда он жил в пустыньке со своей матерью. Там никого не было вокруг; он постоянно беседовал с Богом и только роди-тельница его незабвенная была рядом. Туда я из Паневежиса или из других мест приезжал к батюшке, когда служба бывала. Когда он один служит, я немножко подпою, да иногда, может, и ошибусь в чем-то, подпевая… А батюшка никогда не обидится. Он только скажет: «Ничего, Иванушка, научишься, научишься потом!..» Та-кой добрый, кроткий!.. А мама его, Екатерина – это святая была женщина, Екатерина Стефановна — вечный покой ей! Она любила меня: «Ванюшка наш приехал!» — бывало, скажет. Действительно, отец Николай был отраслью от благочестивого корня. Ну, недель-ку я и побуду у них, наслажусь беседой с батюшкой, помолимся вместе. Чудная фисгармония там стояла — батюшка фисгармонию очень любил. Мы с ним всегда канты пели; я привозил батюшке стихотворения духовные, те, что находил в академии. Как хоро-шо: пока молодой, поездишь, а потом все-все это вспомнится… Я и в Почаев ездил, когда старец Кукша был жив. Тоже великий мо-литвенник был. Вот как Господь делает: когда нужно, тогда и прославит. Время торопить нельзя — эти слова запомни хорошень-ко.
— Батюшка, вам 77 лет, а вы служите, как юноша, и людей окормляете, и на письма отвечаете, и звонков домой до сотни. Где силы берете?
— А Господь дает. Пошлет Господь сил — и мы работаем, го-ворим, и радуемся жизни, а пошлет Господь смертный час – и ля-жем, сложив руки — и все; и надо что-нибудь доделать, да не доделаешь уже. Помнишь, как в житии Петра и Февронии Муром-ских. Пришел к Петру смертный час, а Феврония его просит: «По-дожди меня немножко: вместе уйдем. Мне еще несколько стежков осталось сделать, чтобы дошить пелену на Святые Дары!..» — «Не могу я больше ждать: смерть моя пришла». Ну, что ж!.. Иголку взяла Феврония, заметила место, где закончила шитье, и вместе с Петром отошла ко Господу. Святые жили одним Духом: «Святым Духом всяка душа живится». Об этом мы и говорим: когда есть в душе нежность, любовь, тогда-то духоносное делание и идет. А когда нет у нас этого, то мы как обугленные головни: только мараем друг друга — и все. Ничего хорошего от нас и не жди.
— Последние годы, батюшка, вы много паломничаете, везде побывали: у Гроба Господня, и на Афоне, и в русских монасты-рях. Вынесли ли вы что-то новое из этих паломничеств? И вооб-ще: кому и сколько можно паломничать? Некоторые и все дела за-брасывают ради желания поехать по святым местам.
— А я скажу совсем по-другому. Вот батюшка отец Серафим, когда велел вырыть Канавку вокруг Дивеевского монастыря, гово-рил: кто не сможет в Иерусалим съездить, не сможет на Афон, тот пусть обойдет эту Канавку и прочитает 150 раз «Богородице Дево, радуйся!..» — тут тебе и Иерусалим, и Афон, и Киев. По-чему мне охота была в этом году в Грецию опять съездить? Я вы-нес оттуда необыкновенную любовь от старицы-игуменьи Никодимы. Насколько благодатно все у них в обители! Я в русских монасты-рях не встречал такой любви и такой нежности, с какой приняла нас матушка в своем монастыре. Это не описать даже. А какой там старец Емилиан! Господи, монастырь — это действительно ок-но в небо. Вот так и наши игуменьи должны жить. А то часто приедешь — игуменья даже не хочет встретить паломников, пого-ворить с ними, покормить. Это не только у нас, в России: в Греции тоже бывает: предложат водичку и лукум — и все …
— А ведь монастырю-то без паломников тяжело будет жить! И священники тоже порой забывают, что без прихожан им кормиться будет нечем.
— Это правильно ты говоришь. Вот и отец Емилиан из Греции тоже призывает, чтобы монастыри были кладовой для верующих. «Все наше — ваше! – так говорит он паломникам, — Все ваше бо-гатство здесь, в монастырях. Это не наше, а Божье». Так сестры и поступают там. Их 130 сестер, и все они — настоящие девы Христовы. А как они пели! – и на греческом, и на славянском языке… Радость несказанная послушать их, словно ангелы слетели с неба!..
— Все же, какой совет вы могли бы дать паломникам?
— Совет такой, чтобы брали из паломничества все самое хо-рошее, светлое. А все теневые стороны — вот, как я говорил о пустом супе, — принимайте и это. Помните: кто и чашу воды по-даст, тот не потеряет своей награды. Во время восхождения на гору Синай и потом, в Иерусалиме — как мы были рады, когда кто-то нам поднесет глотнуть водички!..
— Батюшка, я вам расскажу один случай, а вы рассудите, правильно думаю или нет? Мы ехали на днях в Пюхтицу, проехали границу, а там между границами стоит безпошллинный магазин. Нас было 16 человек паломников — рейсовый автобус. Автобус сделал остановку возле этого магазина, и все тотчас побежали покупать ликер «Старый Таллин» подешевле. Ну, я удержался, простите за нескромность. Но разве это по-паломнически, так стремиться к земным вещам?..
— Ну, пусть их… Раз им охота немножко водочки, что ж тут поделать?.. Простуда случится или что — пускай вольют в себя ложечку… Господь с ними.
— Но, мне кажется, нужно духовно собраться перед монасты-рем, помолиться…
— Ничего страшного в их поступке нет… Осуждать только не надо никого. А что касается тебя, то хорошо, что воздержался. Воздержание это первая ступень к смирению.
— Кое-кто мне говорит: «Тебе хорошо, у тебя духовник о. Иоанн Миронов». А я отвечаю: «Духовным чадом настоящим тоже не сразу становятся. Многие даже отказываются от такой чести». Духовным чадом тоже быть не просто. Духовным отцом — тяжело, но и духовным чадом тоже — ведь послушаться надо все время!.. Каким вы видите истинное духовное чадо?
— Истинное духовное чадо — это тот, кто вопрошает и вы-полняет. Кто вопрошает духовника и поступает так, как говорит духовник. А нет послушания — нет и духовного чада.
— Трудно, батюшка, самому решения принимать, да приходит-ся: не всегда у духовника можно спросить. Как быть: самому ре-шать или ждать возможности спросить благословения?
— А надо молиться. Надо всегда просить Господа открыть на Его волю. Потому мы и просим всегда: «Господи, научи меня тво-рити волю Твою!» Наша человеческая воля погрязла в грехах и пороках, а воля Божия она всегда свята и непорочна. Как быть, если нет рядом духовника? Как одна прихожанка сказала: «Я во-просила вас в душе и почувствовала, что вы мне ответили! И я сразу же выполнила то, что вы мне сказали, и мне было так лег-ко, хорошо, и как будто я побеседовала с вами».
— Со мной такое тоже бывает — редко, но бывает…
— Вот так и надо. Ведь иной раз думаешь: «Что-то этой ра-бы Божией долго нету!» Только подумал, глядишь, она уже перед глазами у тебя. «Где ты пропадала столько времени?» — «Да, там-то и там-то!» — «Ну, вот и хорошо, что пришла, а я только что о тебе подумал». Конечно, к батюшке за каждым вопросом не побежишь, а скажешь: «Господи, благослови!» — и Господь благо-словит.
— Вот как раз о благословении хочу вас спросить. Многие воспринимают благословение как пропуск. Приносят в редакцию плохие стихи и говорят: «Меня батюшка благословил». Так батюш-ка, наверное, благословил учиться писать хорошие стихи, а не печатать плохие… Вы же мне никогда не приказывали что-то опуб-ликовать, а только советовали.
— Правильно, правильно говоришь… Как один писатель ска-зал: «Стихи писать — не блины печь». Большой талант нужен.
— Отец Иоанн, недавно почил о Бозе ваш духовный отец ста-рец Николай. А к кому старчество перешло? Людям так нужны старцы-утешители и молитвенники…
— А есть ведь в Печорах великий старец, отец Иоанн (Кре-стьянкин). Старчествует еще в Москве отец Кирилл (Павлов), жив и старец отец Наум московский. Да много великих молитвенников… И в Краснодарском крае, я слышал, живет отец Георгий, старец Иов — в Одессе, Илий — в Оптиной пустыни. Есть у нас хорошие духовники — о. Кирилл (Начис), молитвенник он глубокий, больше 80 лет ему. А в свое время Господь и новых пошлет. Как сказа-но: «По вере вашей да будет вам!»
— Дорогой батюшка, мы все вас очень любим, хотя и непо-слушествуем. Многая и благая вам лета в ваше 77-летие! Желаем вам дожить до ста лет и поболе!
— Как Господь даст: все в руках Божиих. Не торопите вре-мя! Время придет каждому человеку. И хотелось бы, может, еще минуточку с вами побыть, но Господь скажет: «Хватит тебе жить на этой грешной земле!»
— Низкий поклон вам, батюшка, за ваше подвижничество. Вы столько делаете для нас! Я-то вас хорошо знаю, другие помень-ше… И все бегут с маленькими своими заботками, — но у каждого человечка своя заботка. Для него-то это не заботка, а заботи-ща…
— Храни всех Господь и Матерь Божия.
       † † †
ЧАСТЬ 2. «КОГДА МОНАХ ПЛАЧЕТ…»
Середина ноября, первый редкий снежок. Плохо бомжам, пти-цам, бездомным животным и постовым милиционерам. Странные мы люди, русские: клянем на чем свет стоит погоду во все времена года, а доведись уехать в теплые страны, где зима отличается от лета только по календарю, будем с тоскливой нежностью вспо-минать наши весну, зиму и лето, как дар Божий — вдалеке все кажется иначе. А запах весны? первого снега? опавшей листвы? свежескошенного сена? Такого счастья ни за какие заморские штучки не купишь…

Часто слышишь в народе, а иной раз и сам выталкиваешь изо рта опасную фразу: «Будь ты проклят!» Слова эти опаснее, чем мы можем подумать:
«Христиане не должны проклинать, ибо надо иметь в виду, что проклятие, по попущению Божию, иногда как бы «схватывает», впрочем, только тогда, когда есть неправда. Если неправды нет, тогда проклятие возвращается к тому, кто изрек его, и тот под-вергается всем последствиям. Ужасная вещь! Будучи молодым, ви-дел я женщину, умиравшую на моих глазах, поскольку справедливо ее кто-то проклял, сказав: «Лопни». Ее и самом деле раздуло за несколько часов, и она буквально лопнула и умерла». Старец Паисий Святогорец †1994

Духовник женского псковского Снетогорского монастыря ар-химандрит Гермоген(Муртазов) специально попросил меня прие-хать, чтобы сказать нечто важное. Он заговорил о проклятии: «Страшный грех — грех проклятия. Бывает, родители проклинают детей, или жена мужа, или соседи соседей… Не ведают они, что проклятие может расстроить всю жизнь человека, как сказано в Писании: «проклят ты в делах твоих»(Быт.3,17), и передается из рода в род. Есть проклятые роды, которые из поколения в поко-ление преследуют несчастья и беды. От страшного греха прокля-тия разрешают особым чином, причем на нем должны присутство-вать оба: и тот, кто проклял, и тот, кого прокляли. «Молитвы о клятвах» читаются и над людьми, которые давали обеты, но не исполнили их, а также в тех случаях, когда человек сам себя проклинал. Например, говорил: «Я работаю как проклятый»; «жизнь моя проклятая»; «проклятый я человек».
Я сказал это для того, чтобы напомнить, как осторожно нужно относиться к своим делам, словам и помышлениям. Все ока-зывает влияние на то, как складываются наши судьбы и судьбы наших детей. Ведь судьба — от слова суд, суд Божий. Уже в на-шей земной жизни совершается предварительный суд Божий над всеми нами».
 
В редакцию пришло письмо — много писем приходит а редак-цию. Помните, у Константина Симонова:
Письма пишут разные —
Слезные, болезные,
Иногда прекрасные,
Чаще — безполезные…
Но это письмо под названием «Радуйся каждому цветку» было опубликовано на первой полосе газеты. Вот вкратце его содержа-ние: пишет сорокавосьмилетняя женщина, инвалид с детства, пе-ренесла операцию на сердце, — поставили искусственный клапан, она весит 36 килограммов. Пять лет назад умерла мама, страдав-шая жестоким полиартритом, ее единственный друг, а на окне вдруг расцвел яркими, сочными бутонами старый, почти засохший кактус, который они с мамой собирались выбросить… Людмила рас-сказывает о своей жизни с мамой, не жалуется, не просит — ей просто нужно было с кем-нибудь поделиться…
 Какое-то редакция еще позванивала ей, передавала отзывы, потом перестала…
К письму я написал послесловие: «А мы все бегаем, суетим-ся, жалуемся на порезанный пальчик, обижаемся по пустякам и жизнью часто недовольны. Однажды я сказал отцу Иоанну Мироно-ву: «Батюшка, я такой несчастный!» «Ты несчастный? — удивился батюшка. — У тебя есть здоровье, работа, жена, квартира, дача, внук, а ты говоришь мне о несчастье? Оглянись, вокруг много по-настоящему несчастных людей». Я запомнил то чувства стыда, которое тогда испытал…
А вот оставшаяся одна женщина-инвалид с крохотной пенси-ей, не жалуется на свою жизнь. Только ушла мама, значащая в ее существовании все. Пять лет без мамы… И красивый цветок на старом засохшем кактусе как символ ее мужества и стойкости. Незаметного для посторонних мужества. Да и откуда им взяться, посторонним? Мы и здоровых не замечаем, если они не входят в круг наших интересов — «нет времени». А для чего тогда Господь дал нам это время на земле, как не для помощи слабым, обижен-ным, оскорбленным? И как же мы дерзаем носить на груди право-славный крест, если рядом — только прислушайся — беззвучным криком кричат в комнатах-тюрьмах ослепшие, обезноженные, ли-шенные любви люди. Не хлеба, любви просят они. Можно — с тру-дом — прожить на крохотную пенсию, можно жить с искусственным клапаном сердца — без любви жить нельзя. Так научает нас Гос-подь. Земным поклоном кланяемся вам, Людмила Анисимовна!
Мы с вами знаем наверное, что после публикации вашего письма и помощь денежная придет, и люди захотят с вами встре-титься. Потом потихоньку все сойдет на нет… Укрепляйтесь в Бо-ге — только Он, Всемилостивый Господь, никогда не оставляет в беде Своих овечек. А мы дарим вам стихотворение Александра Со-лодовникова:
Лен, голубой цветочек,
Сколько муки тебе суждено.
Мнут тебя, треплют и мочат,
Из травинки творя полотно.
Все в тебе обрекли умиранью,
Только часть уцелеть должна,
Чтобы стать драгоценной тканью,
Что бела, и тонка, и прочна!
Трепли, трепли меня, Боже!
Разминай, как зеленый лен,
Чтобы стал я судьбой своей тоже
В полотно из травы превращен.
…Люда, теперь вам я обязательно позвоню, обязательно! Только вот разыщу телефон…

Кстати, о помощи, которую оказывают доброхотные читатели по нашей просьбе. Однажды, когда я лежал в больнице, лечащий врач попросила помочь до того изможденной девушке, что она бы-ла не в состоянии самостоятельно сесть. И бабушка ее умоляла помочь ради Христа: для продолжения лечения нужны были деньги на санаторий. Через газету бывшая на грани жизни девушка день-ги получила. Позднее врач показала мне фотографию, где бывшая пациентка выступает в роли топ-модели: к этой цели она и стре-милась, но переусердствовала, голодая, и чуть не умерла. Врачу передо мной было неловко…
Другая история: 16-летняя школьница на уроке физкультуры при неудачном прыжке ударилась бедром. Ушиб привел к поражению кости, а после операции нога стала короче на 6 сантиметров; требовалось поставить костный протез. Мы напечатали письмо, и деньги-пожертвоания потекли ручейком. Собрали больше 3000 дол-ларов, и дальнейшие сборы батюшка не благословил. Передавая маме толстую пачку денег, я сказал, что больше газета сделать ничего не может и посоветовал обращаться в коммерческие орга-низации — в Питере их больше 300 тысяч. Но недели через две мама прислала нам копию счета из Германии на операцию ценой 33000 евро. Просила меня «переблагословиться» у батюшки, ибо самой такую сумму ей негде взять, но я ответил отказом: газете и за год не набрать 1 миллиона рублей — из кармана верующих петербуржцев…
Не знаю, зачем я пишу об этом. Кто-то посчитает теперь, что деньги пожертвовал зря, кто-то и вовсе перестанет верить православной газете. Но, видимо, Господь судит о нас не столь-ко по совершенным делам, сколько до движению сердца, и лепта наша нам же и зачтется. Сумели же мы с читателями помочь дет-скому дому, влачившему жалкое существование; умирающий женщине из хосписа; позабытым всеми храмам в глубинке. И много еще че-го доброго сделала ваша молитва и жертва, боголюбивый чита-тель. А ошибки неизбежны — сердце православного раскрыто горю…
Узел безсмыслиц умом не расплесть.
В тайне безсмыслицы мысль не убита.
Верую, Господи, в то, что Ты есть!
Верю в святую запутанность быта.

Верю: однажды в назначенный срок
Вспомнятся болью прошедшие весны.
Верую в мудрость забытых дорог,
Верую в щедрость дорог перекрестных.

Миг немоты непроснувшихся глаз
Выстучит горестно ливень осенний.
Верую, Господи, вспомнишь о нас
В радужный, радостный День Воскресенья!
Леонид Бородин

На опушку осеннего леса высыпала стайка маслят. Родившие-ся нынешней ночью, с пленочкой под крохотной шляпкой, они с радостным удивлением открывали для себя мир. Я издали наблю-дал, как собравшись в кружок, они оживленно обсуждали увиден-ное. Их скользкие шляпки блестели в утренних лучах солнца, и маслята старались спрятаться от него под стрельчатой тенью разнотравья. Обрадовался и я, что в этот раз у меня нет ни но-жа, ни корзинки, и я просто наслаждаюсь дивной природой. Ста-раясь не спугнуть молодежь, я осторожно отступил назад, в про-хладу леса…
Разнотравное чудесье!
На пригорке, под сосной
Разговариваю с лесом,
Лес беседует со мной.
Птицы подбирают крошки
И щебечут про свое.
Льется с неба на ладошки
Мне спокойствие мое.
Лариса Кудряшова, СПб

Грешен, в телевизор еще заглядываю — так, без цели и дол-гого всматривания в программы, перескакиваю с одного канала на другой и содрогаюсь от увиденного. Но пока смотрю.
 Показывают фильм по роману Л.Н.Толстого «Воскресение», тот самый, где князя Нехлюдова играет уже почивший Евгений Матвеев. Сколько нравственной глубины открылось в этом гени-альном произведении! А главное открытие, сделанное мной, вот оно: понять, что движет Катюшей Масловой, князем Нехлюдовым и другими персонажами может только православный человек; все проясняет Евангелие — оттенки чувств, переживаний, раскаяния… — даже вопреки презрительному отношению самого писателя к Церкви.
«Он испытывал теперь к Катюше чувство, никогда не испы-танное им прежде. Чувство это не имело ничего общего ни с пер-вым поэтическим влюблением, ни еще менее с тем чувственным влюблением, которое он испытывал потом, ни даже с тем чувством сознания исполненного долга, соединенного с самолюбованием, с которым он после суда решил жениться на ней. Чувство это было то самое простое чувство жалости и умиления… О чем бы он ни думал теперь, что бы ни делал, общее настроение его было это чувство жалости и умиления не только к ней, но ко всем людям. Это чувство как будто раскрыло в душе Нехлюдова поток любви, не находившей прежде исхода, а теперь все направлявшийся на людей, с которыми он встречался».
 Господи, я понял! Понял на шестом десятке! Теперь мне очень хочется посидеть на уроке литературы школы нынешней. Что-то там «проходят» наши внуки?..
«В жизни читают дважды. Один раз в школярский период, второй — в зрелом возрасте. Знание жизни, опыт, практика, страдания и переживания заставляют прочитанное в юные годы воспринять через Жизнь, и читаешь уже все по-новому». Сергей Герасимов, кинорежиссер.

Чтобы писать самому, не надо читать других. Потому что чужие мысли, как кляксы, прольются на твое написанное, быть может, выстраданное, и ты с неловким удивлением потом узнаешь — через добрых знакомых, — что это уже было у того-то и там-то, и сам ты начинаешь сомневаться, из твоей ли головы вышло, или списано, как школьником…

Я давно не верю в телефоны, В радио не верю, в телеграф. У меня на все свои законы И, быть может, одичалый нрав. Анна Ахматова.
Давно хотел осмыслить, почему русский человек не хочет о серьезном говорить по телефону, (телеграфу, факсу, теперь е-мэйлу) — желает встретиться. И прост ответ: русскому нужно за-глянуть в глаза собеседнику, душу пощупать, и тогда решать. Это у американцев на все случаи жизни телефон для скорости, и нас приучают…
По телефону торопливо
Слова бормочем невпопад.
В окошко нам кивает ива,
Глядит задумчиво закат.

Уж вот в письме бы не забыли
Мы это все подметить, но
Предметом лишь старинной были
Сегодня кажется оно.

Диктует волю злая мода.
Нас новым так легко увлечь.
Не пишем мы. И год от года
Скудней язык, беднее речь…
Николай Рачков, СПб

Записал эту «былинку», а вскоре стал читать подаренного В.В.Розанова. И что вы думаете? Встречаю в «Уединенном»:
«Посмотришь на русского человека острым глазком… Посмот-рит он на тебя острым глазком… И все понятно. И не надо ника-ких слов. Вот чего нельзя с иностранцем».
Нет, не буду читать других…

Однако, в питерском литературном журнале прочел: мол, хо-рошо, падая в пропасть, чтобы пропасть была бездонной, чтобы молиться, молиться…
Да поздно уже молиться, уважаемый, — раньше надо было мо-литься…
От вора запирают двери,
Но не запрешься от скорбей.
Воздастся каждому по вере
И в жизни той, и в жизни сей.

Ведь ты еще на что-то годен,
Так веруй в сердце и в уме:
Пройдет беда, как все проходит.
И смерти нет. И свет во тьме.
Нина Карташева, Москва

— Ну что, Кирилл, в садик пойдешь еще? — спрашиваю у че-тырехлетнего внука после первого посещения.
— Пойду — есть там добрые люди, — серьезно отвечает он.
О, детский мой страх и виновность,
Бездонность небесных прорех,
Врожденная эта готовность
Зачем-то быть добрым для всех.
И нежность, и слезы, и жалость
К старухе, к птенцу из гнезда…
О, только бы это осталось,
Осталось во мне навсегда!
О.Анатолий Трохин, СПб

Как-то я записал, что пока не боюсь смерти, и писал ис-кренно, упустив из виду важное обстоятельство: смерть, за ред-ким исключением, наступает вследствие болезней. А болезни, в свою очередь, несут с собой боль и страдания. Знакомая монахи-ня по этому поводу привела слова своей старицы: «Смерть должна через что-то войти; вот для этого и существуют болезни. Они — дверь для смерти». Так вот, когда я стал часто болеть, мысль о смерти оставила меня, вернее, я сам стал отталкивать ее. Зато ум заняла другая, неотступная — как избавиться или хотя бы уменьшить боль и страдания. Легко говорить: «Я не боюсь смер-ти». Попробуйте сказать: «Я не боюсь страданий». Принятие и примирение с болью есть склонение себя Божиему промыслу: «Да будет воля Твоя…» Но мне до этого далеко…
ПРЕДСМЕРТНАЯ ДУМА
Перед смертью становится ясно,
Что жизнь устроена просто.
Ты думал, она прекрасна,
ты думал, она несносна,
а, оказалось, напрасно
ты жизнь изучал упрямо:
могильная скроет яма
твою красу и изъяны.
За гробом лишь жизнь начнется,
а все, что ты видел раньше,
в небытие вернется.
Ты спрашиваешь: «Что дальше?»
Об этом уста не могут
поведать тебе, но помни:
если душа, как омут,
если грехи, как камни,
то лучше б совсем не родиться…
А если душа смирится
И к Богу-Царю устремится,
поверь мне, она заискрится
перстнем на царской Деснице.
Инок Всеволод(Филипьев), США

Я ПРОЗРЕВАЮ В НЁМ ИНОЕ
Однажды я осмелился во всеуслышание заявить, что не люблю Питер. И на меня посыпались обвинения — в отсутствии патрио-тизма к нашему великому городу. Но я прожил в нем всю созна-тельную жизнь, здесь я поступил в ЛГУ, отсюда уходил в армию, здесь родилась моя дочь, здесь я обрел веру, и дни свои закон-чить надеюсь здесь, на Серафимовском, рядом с мамой, папой и бабушкой. Слово «нелюбовь» не означает моего отторжения бли-стательной внешней красоты Северной Пальмиры — я попытался своим скудным пером выразить удушливую духовную атмосферу вто-рой столицы. Скажу прямо: темные силы вьются над нашими красо-тами, огибая лишь купола немногочисленных православных храмов. В Санкт-Петербурге, гнезде оккультистов со времени возникнове-ния, ныне проживает примерно 200 тысяч православных христиан. Это на четыре с лишком миллиона жителей. Но даже не в количе-стве дело: Москва, которую автор тоже не жалует, поражает пра-вославным духом, намоленностью места, что ли. Постарайтесь не-предвзято подойти к моим словам; я так чувствую.
А «город над вольной Невой» я люблю, только любовь моя особенная… сокровенная… без крика…
Да, я люблю его, громадный гордый град,
Но не за то, за что другие,
Не здания его, не пышный блеск палат,
И не граниты вековые
Я в нем люблю, о нет! Скорбящею душой
Я прозреваю в нем иное.
Его страдание под ледяной корой,
Его страдание больное.
Аполлон Григорьев †1864

       «Правду надо писать! — заявил в редакции священник, протягивая брошюру собственного сочинения. Брошюра состояла из привычного уже набора обвинений в адрес родной Православной Церкви. — Будешь говорить правду, глядишь, и убьют тебя ржавой трубой в подъезде. Мучеником станешь!» Я испугался — почему-то не самого скорбного исхода, а ржавой трубы.
Священник был смелым и независимым человеком: он хорошо наладил свое производство и сбыт дорогой церковной утвари, и теперь всем говорил только голую правду…
Ну вот, мы проданы и куплены.
А некоторые и убиты.
Глаза печальные потуплены,
Пути-дороги перекрыты.
Толпа безстыжая, болезная
Спешит рассеяться по свету.
И жертва наша безполезная…
Да никакой и жертвы нету.
Ирина Моисеева, СПб

Характер мой доставляет мне множество неприятностей: че-ловек я резкий, говорю что думаю, настроение часто меняется, и обидное слово может выскочить. На любое движение жизни душа отвечает, все принимаю к сердцу — и потому даже незначительные события обретают для меня огромный смысл. Долго переживаю и медленно успокаиваюсь, сержусь, но отходчив. Многие люди после первого общения избегают меня, но те, кто сумел прорвать обо-рону, — и меня знают другим, вернее, понимают иначе. Во всем хочу дойти до конца, докопаться до сути, чтобы по правде было. Людям со мной непросто, и я не каждого — при всей откровенно-сти — пускаю в душу, хотя искренен и с людьми далекими. Врать не способен, хотя совсем не врать не получается. Душа ранимая, поэтому любыми способами защищаю ее, как ежик иголками. Очень расстраивает меня характер; изменению он поддается с трудом. А что святые отцы?
«Знайте, что характеры имеют значение только на суде че-ловеческом, и потому или похваляются, или порицаются; но на суде Божием характеры, как и природные свойства, ни одобряют-ся, ни отрицаются, Господь взирает на благое намерение и пону-ждение к добру, и ценит сопротивление страстям…» Прп.Амвросий Оптинский.
МОЙ КРЕСТ
Пение — как рыдание
Хора Христовых невест.
Господи, дай желание
Взять и нести свой крест.

В эру немилосердия
Трудно мне жить, любя.
Господи, дай усердия
Крест не сложить с себя!

Как рыдание — пение
Хора Христовых невест.
Господи, дай терпения
Мне донести свой крест…
Евгений Санин, Набережные Челны

Часто, когда заговариваем о духовничестве, мне с некото-рой завистью говорят: «Конечно, вам легче — у вас духовный отец Иоанн Миронов». Приятно, когда ты обладаешь тем, чего нет у других, а если серьезно, быть духовным чадом весьма и весьма непросто; некоторые не выдерживают и уходят. А непросто пото-му, что очень трудно, особенно поначалу, подчинить свою волю батюшке: у тебя есть свое мнение и отказываться от него, как клей с кожи отдирать. Потом немногие осознают, что не только духовник отвечает перед Богом и людьми за тебя грешного, но и ты должен теперь быть строже к себе, потому как твои поступки ложатся и на батюшкины плечи. Сколько раз отец Иоанн звонил мне: «Сашенька, опять на тебя жалоба — ты резко говорил по те-лефону…» А сам чуть не плачет. Или не сложилась супружеская жизнь у бывшего сотрудника редакции — с воплем идут домой к батюшке его жена и мать, а батюшка и не благословлял, и не венчал, и не знакомил, — идут потому, что в газете я печатал заказанные бывшему сотруднику статьи, и через газету они по-знакомились. Однажды я не выдержал и сказал: «Батюшка, у вас столько от меня неприятностей, может, не окормляться у вас?» «Глупостей не разводи», — ответил он.
Духовный отец и духовный сын вместе несут один крест — батюшка ту часть, что тяжелее, где перекладина, а ты, что по-легче, нижний конец придерживаешь. Пока не войдешь в силу, старец и будет тебя вместе с крестом тянуть… Да и потом…
Я долго мечтой обольщался,
Что старцу запомнились мы,
Все те, кто с ним близко общался
В распадках седой Колымы.
Я с ним комариной тропою
В толпе обреченных шагал.
Сгибался в шахтерском забое.
На лагерных нарах лежал.
 По прихоти десятилетий,
Капризные смены судьбы
Все стерли… И старец ответил:
«Не знаю, не помню, забыл…»
Боюсь, когда ангел суровый
Предстанет, о сроке трубя,
Я снова услышу то слово:
«Не знаю, не помню тебя…»
Александр Солодовников †1974

Давно задумывался над тем, почему в России нет ни одного художественного фильма про монашество. Да и про «белое» свя-щенство припомнить не удается; так, мелькают эпизодики с ба-тюшками в рясах, но суть священства и монашества раскрыть не пытаются: в кино то батюшка за столом, то на венчании. Но ведь есть у нас талантливые верующие режиссеры… Кино, построенное на внешних, часто придуманных эффектах, ярких поступках и кра-сивой внешности, даже при желании показть свету, что такое мо-нах, не может. Жизнь монаха, наполненная трудом и молитвой, не отличается разнообразием, а чтобы показать, как восходит монах по духовной лестнице, как борется с искушениями, нужен истинно православный художник. Да и не заинтересуешь нынешний народ той духовной бранью, которую ведет чернец в келье до конца дней. А внешнее не всегда есть отражение внутреннего. Палец отрубить себе — весьма впечатляюще выглядит, только в монаше-ской многотрудной жизни все по-другому выходит. Возможно, по-этому нет пока и фильмов — трюки с бандитами проще снимать…
Окончу радостью о Боге,
Каков бы ни был мой конец.
Уже свернул на полдороге
Мой окровавленный венец.
Не опасаясь нареканий,
Что больно много возомнил,
В часы полночных предстояний
Об этом только и молил.
Не мне носить венец в награду:
И сам не тот, и жизнь не та.
Но, может быть, вменится в Правду,
Что жаждал смерти за Христа?
Иеромонах Роман(Матюшин)

А вот в редакцию пришло письмо.
       ТЕЛЕЗРИТЕЛЯМ ОТ ТЕЛЕГЕРОЯ
«Меня зовут Евгений. В тюремных кругах известен как «Аме-риканец», мне 33 года. До недавнего времени я не знал Бога, хотя и был крещен в младенчестве. В тюрьме сижу с 16 лет. Ос-вобождался иногда, как в отпуск, самое большее на семь меся-цев, и никогда не горел желанием изменить свою жизнь. Мне она нравилась! С каждым годом я становился все наглее, все ожесто-ченнее… Словом, жил я в том самом мире «бригад», который в по-следние десять лет так лихо раскручивает наши кинематографи-сты. Я прочел немало интервью с этими горе-постановщиками и письмо пишу именно под впечатлением от прочитанного.
Очень хочется сказать хотя бы одному такому постановщику: «Сейчас вы сидите в кресле и говорите умные слова, но послушал бы я, что вы запоете, когда окажетесь в руках прославленных в вашем фильме «хороших бандитов»! У вас в сериале густо намеша-ны разборки, драки, убийства, но у главного героя чувства не-изменно возвышенные и поступки исключительно благородные, а потом непременный happy end. Но меня-то не обманешь — я был там. Я видел эту жизнь изнутри и говорю: «Вы выдумали своего благородного героя, и с помощью этой выдумки развращаете соб-ственных детей. Вы сами толкаете их в «бригады», а там их ждет неизбежно плохой конец!»
Я вовсе не хочу сказать, что все в «бригадах» — «узколо-бые торпеды» и никто не имеет в душе ничего возвышенного. Нет, там есть много парней очень умных. Но всегда ли умная голова и тонко чувствующая натура приводят на хороший путь? Нельзя ис-кать в наших поступках хорошее. Мы себя противопоставили Богу, людям, обществу… У нас весь мир замкнут на нас самих. Все только для себя, и все это через боль и горе других людей. А вы показываете нас благородными Робин Гудами. Неужели вы все мазохисты? Вам что — нравится трястись за свою жизнь, за свой бизнес, за свои деньги? Вам нравится платить «крышам»? Вам нравятся решетки на окнах ваших квартир? Нет? Так перестаньте культивировать образ «хорошего бандита»!
Я сам был судим за бандитизм, и общество признало меня неисправимым. Но есть Бог. По человеческому суду я был обречен на смерть, но Божьей воле мне дано время на покаяние (это я понял только сейчас). В прежние времена я мог совершить раз-бой, мошенничество, похитить человека, а если мне угрожал арест, — убить свидетеля…
Но мог сделать и так: однажды, выходя из кабака, увидел девушку в телефоне-автомате; из глаз ее лились слезы, трубка выпала из рук. Никому из прохожих до нее не было дела… Рядом продавали цветы. Покупаю тринадцать роз — а дело было зимой и стоил такой букет больше, чем пенсия у моей бабушки. Одной ру-кой стучу в стекло будки и другой протягиваю букет и говорю: «Наша Маша горько плачет, уронила в речку мячик. На тебе букет — не плачь! — скоро купим новый мяч». Надо было видеть ее ли-цо. Глаза красные, с подтеками туши, нос красный, на губах слабая, нерешительная улыбка… Поворачиваюсь и ухожу.
Кто-то скажет: «Молодец!» Но я-то от этого не стал лучше! Как был бандитом, так им и остался. Через час уже выбивал дол-ги. Да и что для меня сто баксов за букет? Я их не заработал, и не последние они у меня были… «Красивые» порывы — это просто рисовка, кураж, чтобы хоть что-то хорошее можно было вспом-нить. Все говорили: «Жека, с тобой, как в кино!» Но у этого «кино» несчастливый конец…
Молодежь, не верьте этой «красивой» жизни, которой вас пичкают с экрана ТВ, не пытайтесь подражать кинобандитам! Если же не послушаетесь меня, то знайте, что вас ждет: те, кто по-слабее — погибнут, и это будет ваша смерть, а не экранная. На другой канал не переключишь! Сильные же и злые рано или поздно заплатят за все горе, которое причинили. Если они избегнут людского суда, если минует их смерть из-за угла, то все равно ответят за все на Страшном суде. У Бога лицеприятия нет. А да-реными букетами пропуск в рай не купишь.
Посмотрите на мою судьбу: в 33 года ни семьи, ни дома, ни друзей — одни подельники… Все понял, да вот поздно — жизнь на-бело с черновика не перепишешь. А в черновике — «пожизненное заключение». Кто еще не увяз — остановитесь! Кто увяз — покай-тесь и придите к Богу, чтобы не о вас говорилось: «Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло. От подошвы ноги до темени головы нет у не-го здорового места; язвы, пятна, гноящиеся раны, неочищенные, и необвязанные, и несмягченные елеем»(Ис.1,5-6) Чтобы не при-шлось вам, как и мне, утопая в грехах, взывать к Богу: «Спаси мою душу, не ведал, что творил!» Господь хотя и Всемилостивый, но можно и опоздать… Он же еще и Справедливый.
Евгений Мокрушин, г.Соликамск, Пермская обл., учр.ВК-240/1-2

Дай, Господи, сущим в темницах
Покров и надежду Твою.
Утеши лежащих в больницах —
Забытых в родимом краю.

В приютах, в давильне вокзалов
Старушечьи слезы утри.
И брошенных чад из подвалов
В намоленный храм собери.

Будь милостив к немощам нашим —
Любовью сердца напитай,
Из теплой сияющей чаши
Спасительный Дар преподай.

А тем… Но не буду об этом —
Кого только нет на Руси! —
И тех не остави без света,
И их, если можешь, — спаси!
О.Анатолий Трохин, СПб

Все долгие годы редакторства я ждал, когда в газете поя-вится человек, способный меня заменить, — я бы расслабился. Да и мысль о преемнике все больше овладевала мной. Но когда такой человек появлялся, и я отпускал бразды правления, газета ста-новилась чужой и теряла свое лицо. Это замечали читатели. Все попытки отыскать опору кончались ничем; приходилось тянуть груз самому. Одно время я тужил об отсутствии «наследника», пока кто-то из близких не спросил меня: «Да откуда ты знаешь, сколько лет должна просуществовать газета? Все в руках Госпо-да». И я смирился… «Вот Я повелеваю тебе: будь тверд и мужест-вен, не страшись и не ужасайся; ибо с тобой Господь, Бог твой, везде, куда ни пойдешь(Иис. Нав.1,9).
Мне, видно, нет другой дороги —
Одна лежит… иди вперед,
Тащись, покуда служат ноги,
А впереди — что Бог пошлет.

Все грязь да грязь… Господь помилуй!
Устанешь, дух переведешь,
Опять вперед! Хоть не под силу,
Хоть плакать впору, — все идешь!

Нужда, печаль, тоска и скука,
Нет воли сердцу и уму…
Из-за чего вся эта мука —
Известно Богу одному.

Уж пусть бы радость пропадала
Для блага хоть чьего-нибудь.
Была бы цель — душа б молчала,
Имел бы смысл тяжелый путь;

Так нет! Какой-то враг незримый
Из жизни пытку создает
И, как палач неутомимый,
Над жертвой хохот издает…
Иван Никитин †1861

И вообще, жизнь показала, что в мире больше ведомых, чем ведущих. Наверное, это зависит от воспитания самостоятельно-сти, наличия воли на принятие решения. Американцы, несмотря на свою кичливость, это качество укореняют в детей с пеленок. Правильно «поставленное» Православие с правильно усвоенным по-нятием послушания отнюдь не лишают христианина, как думают не-которые, свободы воли, умения приказывать и нести ответствен-ность за себя и других. Сейчас этого качества нам мучительно не хватает.
… Подходит ко мне сотрудник и говорит: «Будешь платить 75 процентов своей зарплаты, стану твоим заместителем». Я рад-радешенек и на все условия согласен, только первый же день по-казал полную неспособность сотрудника «соответствовать»: «И слепая лошадь везет, коли зрячий на возу сидит». А жаль…

Только недавно — и то из родной газеты во славу Святителя Николая «Правило веры» — просветился, что раньше на Руси справляли память Святителя не только весной и в декабре, но и летом, 11 августа, — в Рождество Святителя Николая. Удивитель-но то, что венчались мы с женой Валерией именно в этот день в Печорах по благословению архимандрита Пантелеимона(Борисенко †1995) в церкви 40 Севастийских мучеников в 1995 году. Еще удивительнее для меня тот факт, что за год до события, зимой, я побывал на острове у старца Николая, и он на все мои вопросы одно отвечал: «Венчаться надо». Я тогда по неразумию думал: не то что-то говорит мне ветхий старичок… Еще раньше, до Креще-ния, Святитель Николай явился мне во сне, и только потом я уз-нал лик Чудотворца на храмовой иконе. Теперь-то я уверен, что Святитель сопровождает мою православную жизнь — и помощь пода-ет, и вразумляет по-всякому. Тяжелая, однако, у святого десни-ца… Но об этом как-нибудь в другой раз…
ТАИНСТВО ВЕНЧАНИЯ
Свеча венчальная горела
Дрожащим пламенем в руках.
И мое сердце улетело,
И затерялось в облаках.
И полотенце под ногами
Белее белых облаков.
Сам Бог Господь стоит пред нами!
И озаряет нас любовь!
Церковный хор прилежно славит
В любви рожденную семью
И дом, в котором муж мой правит,
Дом, где счастливо проживу!
И звон малиновый, венчальный
В дверях церковных встретил нас.
И уж, конечно, не случайно
Слезинки радости из глаз…
Ольга Смирнова, п.Янтарный

И еще один эпизод, связанный с отцом Николаем Гурьяновым. Когда мама лежала в больнице Боткина со смертельным диагнозом «инфекционный менингит», а это было в январе 2001 года, я об-ратился за помощью к лечащему врачу старца. Он тут же позвонил на остров и передал мне такой совет о.Николая: положить под мамину подушку большой магнит. Времени удивляться не было, и совет старца я выполнил скоро. Но ни магнит, ни дорогие снадо-бья не помогли — мама умерла 24 января 2001 года. Потом, когда я пришел в себя, странным мне показался совет старца. Более того, я совершенно уверен, что старец подобного совета и дать не мог. Теперь, зная обстановку в его келье последние три го-да, я понял, что рекомендация исходила от одной из его келей-ниц. Не зря старец жаловался, что на три года попадет в тюрь-му. Мало кто понимал тогда значение его слов. Только теперь стали понимать, с каким смирением нес он свои последние дни. А магнит, конечно, глупость…
РУССКИЙ СВЯТОЙ
Ты никогда в России не был,
Святой Угодник Николай,
Не ел ее ржаного хлеба,
Не пил из крынки через край.
Не шел с сохой, не мерз под снегом,
Не восставал с мечом на бой.
Ты никогда в России не был,
Но был всегда нам под рукой.
Во все века помощник первый
К тебе взывающих, и ты,
О, Николай, по нашей вере
Не оставлял нас в час беды!
Ты стал своим под русским небом,
Всем нам — убогим и больным.
Ты никогда в России не был,
Но самым Русским стал святым!
       р.Б. Аркадий Мокеев, пожизненно заключенный,
       Мордовия

Аркадий писал нам много и хорошо — удивительные стихи, и в прозе у него получалось неплохо, присылал рисунки к расска-зам, и мы их печатали. Слог у него такой чистый, что и править не надо, а это редко бывает. В письмах никогда не просил ни марок, ни конвертов, ни вообще материального, чего так не хва-тает заключенным. Это продолжалось несколько лет. В душе со-зрело решение хоть как-то облегчить участь Аркадия, но мне не-пременно надо было знать, за что он получил пожизненное заклю-чение. Я обратился к начальнику учреждения и вскоре получил ответ: «На Ваше письмо сообщаем, что Н. признан виновным в ор-ганизации банды с целью нападения на государственные, общест-венные предприятия, учреждения и организации и на отдельных граждан; в покушении на убийство при отягчающих обстоятельст-вах работника милиции Л. с целью завладения ее табельным ору-жием — пистолетом Макарова; в умышленных убийствах при отяг-чающих обстоятельствах кассира К., инкассатора В., военнослу-жащего (часового) Б. с целью завладения его автоматом. Он же признан виновным в угоне транспортных средств; в призывах к совершению преступлений против государства; в покушении на по-бег из-под стражи; в покушении на убийство Д. и Ш. Начальник учреждения, полковник внутренней службы Г.».
Голова кругом — как все это можно уместить в одного чело-века?… «Всякий человек ложь»(Пс.115,2).

ВЫСШАЯ МЕРА
Мой Ангел расправит крылья
над месивом бездорожья,
над страхом и над безсильем,
над ужасом и над дрожью.

Мой Ангел — желанный вестник
Взлетит над пургой таежной.
Ему улыбнется смертник,
Мурашки пойдут по коже.

Я выше не знаю веры,
я тоньше не слышал пенья,
готовился к «высшей мере»,
а получил прощенье.

Мой Ангел споет безмолвно
о ветре родном попутном.
Глаза я открою, словно
ребенок весенним утром.
Инок Всеволод, США

Журналистика — это навсегда. С кем бы ни встречался, куда бы ни ездил, что бы ни читал или фотографировал — всегда одно на уме: как сможет пригодиться газете. Хорошо ли, плохо ли — не знаю, только мню, точить будет до конца дней; или ты не журналист, а временно занесенный на это поприще. Потом что-то отсеется, а нужное в нужный момент всплывет и будет к месту.
Так и «записки редактора» — только то, что вынесла па-мять, только мысли, которые мучают. Прав, наверное, Достоев-ский, назвавший журналистику «врагом литературы» : пишешь на-спех, стиль как получится, и мысль в образ переводишь по-газетному коротко, но объемно, если выйдет. И все же хочется утвердить, что журналистика — не враг, а разновидность литера-туры, и не такой уж это простой жанр, каким кажется. Не вери-те? Возьмите в руки перо…
ПОЭТУ
Ты взял перо. Надумал стать поэтом,
Чтоб миру показать свой бриллиант.
Сначала рассуди, твое ли это?
Быть может, у тебя другой талант?

Поэзия — подобие моленья,
Удел ее — к Святому возносить.
А без Творца, — прими предостереженье,
Ты станешь вытворять, а не творить.

В служенье слову многое двулико,
Есть крайности — пророки и шуты.
Не выставляйся пред толпой великим:
Написанное выявит, кто ты.
Иеромонах Роман(Матюшин)

М.М.Дунаев в статье «Постмодернисткие скандалы» (журнал «Церковь и время», №2(23), М., 2003), весьма авторитетный в православном мире ученый, пишет: «Литература несет в себе осо-бую ответственность, ибо она есть искусство слова. Если по-средством слова человек начинает служить злу, то это становит-ся сродни греху хулы на Духа. Святитель Игнатий (Брянчанинов) писал: «Дар слова несомненно принадлежит к величайшим дарам. Им уподобляется человек Богу, имеющему Свое Слово. Слово чело-веческое подобно Слову Божию, постоянно пребывает при отце своем и в отце своем — уме, будучи с ним едино и вместе отде-ляясь от него неотдельно… Понятна и причина строгого приговора Господня, которым определено, что человеки дадут отчет в каж-дом праздном слове. Божественная цель слова в писателях, во всех учителях, а паче в пастырях — наставление и спасение че-ловеков. Какой же страшный ответ дадут те, которые обратили средство назидания и спасения в средство развращения и погуб-ления!»
Грозное пророчество. И не отговориться никому тем, что художественная деятельность далека-де от религиозной пропове-ди, имеет свои собственные цели»…
РУССКИЙ ЯЗЫК
Пускай вековая усталость
Сгибает мне плечи, но все ж
От предков с тобой нам досталось
Не только паденье и ложь,

Не только невзгоды и беды,
Но мудрость Божественных книг.
А с ней передали нам деды
Великое слово — язык.

Мы приняли это наследство,
Разящее остро, как меч,
Духовное мощное средство —
Родимую русскую речь.

И в сердце горит и трепещет
Той речи горящая плоть,
Звенит, словно колокол вещий:
Мария, Россия, Господь.

И вечное Божие слово
Нам благосвествует о том,
Что церковь есть Тело Христово,
Что Русь — Богородицы Дом.

Живут в нашем русском народе
Безсмертные эти слова,
Как живы Кирилл и Мефодий,
Как вера и слава жива.
Татиана Егорова, СПб

Читал один писатель другим длинный и безцветный рассказ о том, как в блокаду бомба попала в дом, как рушились стены и потолки… и не за что было зацепиться дремлющему уху в нагромо-ждении подробностей, и следа не оставалось вслед прочитанному. И тут я вспомнил рассказ мамы. Как шла она по Загородному про-спекту с котелком каши, и рядом в дом упала бомба, и пока гре-мел взрыв и падали обломки, «я старалась горстями съесть как можно больше каши; она была гречневая и еще теплая. Жалко, ес-ли бы я погибла с целым котелком такой вкусной еды»… Кашу она получила за рытье могил на Пискаревском кладбище.
В бомбоубежище, в подвале
Нагие лампочки горят.
Быть может, нас сейчас завалит, —
Кругом о бомбах говорят…

…Я никогда с такою силой,
Как в эту осень, не жила.
Я никогда такой красивой,
Такой влюбленной не была…
Ольга Берггольц †1975

Не звонит телефон, молчит мобильник, по электронной почте нет писем, в почтовом ящике одна реклама, дверной звонок без-действует, в гараже простаивает машина, даже будильник выклю-чен… Нет, сейчас соберусь и пойду на работу: там жизнь!
РАБОТА
Здравствуй, тяжкая работа,
Плуг, лопата и кирка!
Освежают капли пота,
Ноет сладостно рука!

Прочь венки, дары царевны,
Упадай порфира с плеч!
Здравствуй, жизни повседневной
Грубо кованная речь!

Я хочу изведать тайны
Жизни мудрой и простой.
Все пути необычайны,
Путь труда, как путь иной.

В час, когда устанет тело
И ночлегом будет хлев, —
Мне под кровлей закоптелой
Что приснится за напев?

Что восстанут за вопросы,
Опьянят что за слова
В час, когда под наши косы
Ляжет влажная трава?

А когда, и в дождь и в холод,
Зазвенит кирка моя,
Буду ль верить, что я молод,
Буду ль знать, что силен я?
Валерий Брюсов †1924

Мамины часы на стене давно идут невпопад, да я и не смот-рю по ним время. Их привычное тиканье — биение маминого серд-ца…
МАТЕРИ
И первый шум листвы еще неполной,
И след зеленый по росе зернистой,
И одинокий стук валька на речке,
И грустный запах молодого сена,
И отголосок поздней бабьей песни —
Мне всякий раз тебя напоминают.
Александр Твардовский †1971
 
       О ПРОШЕДШЕМ НЕ ЖАЛЕЙТЕ
Новая Деревня — название, пошедешее с петровских времен; расположена между Большой Невкой и Черной речкой; здесь место дуэли Пушкина. Старая Деревня начинается чуть дальше – около бывшего кинотеатра «Юность», но это рядом. Я долго не мог по-нять, почему мне так нравится наша квартирка в четырехэтажном доме в Новой Деревне с окнами на зеленый нешумный двор. Воз-можно, так и не нашел бы ответа, если бы старший брат не ска-зал: «Слушай, да это вторая Хорошевка!»

СТАРАЯ ДЕРЕВНЯ
Вот и Старая Деревня! Крупноблочные дома, запылённые де-ревья и воронья кутерьма: тут, где люди и машины, птиц пугает неуют. Речка тоже лоб морщинит, думы спать ей не дают. Колесит трамвайчик бойкий в ярко-огненной красе. И автобус мчится тройкой по Приморскому шоссе. «Соколовский хор у «Яра» был ко-гда-то знаменит – захмелевшая гитара в общежитии звенит… Забы-ваю о покое, мысли бродят, как вино. Ощущение такое, будто здесь я жил давно. Но церквушку, где крестили, Николаем нарек-ли, я найти уже не в силе в затуманенной дали! На иконах - от-блеск моды. Суд к отжившему суров. Где же избы, огороды и цы-гане у шатров? Где же страсти голос древний, блеск мониста, звон монет? Это Старая Деревня, а деревни-то и нет! И дома встают навстречу, а в глазах у них вопрос. Я им с радостью от-вечу, что в душе – цветы принёс. Светлый дождь, сыграй на флейте, лейся музыкой, вода… О прошедшем не жалейте, не жалей-те никогда! Николай Евстифеев.

 Хорошевское шоссе, Хорошевка — московский район, начи-нающийся от Беговой улицы, был застроен пленными немцами мало-рослыми домиками из белого кирпича, потому что рядом взлетали с Центрального аэродрома, бывшей Ходынки, лендлизовские амери-канские самолеты. Хорошевка — страна моего детства середины 50-х; от тех домов мало что осталось. Правда, и сейчас стоит 148 школа, где я проучился первый, второй и часть третьего класса, пока родители не увезли меня в Венгрию, потом в Поль-шу, во Львов, в Питер… Нет больше ни звонкоголосых шпанистых друзей из подвалов соседских домов, ни длиннющих бараков с са-раями-голубятнями, а на их месте стоят современные многоэтаж-ные домины с чужими людьми, которые живут уже в другой Москве. Ты живой еще, закадычный друг Серега Чекмарев? Сколько у тебя внуков, моя первая любовь Таня Пшеничникова?… Застроили мое детство, развело друзей-приятелей, и нет в нем теперь места для Саши Ракова. Ну что же, прощай, Хорошевка! Здравствуй, Но-вая Деревня…

Не торопи пережитого,
Утаивай его из глаз.
Для посторонних глухо слово
И утомителен рассказ.

А ежели назреет очень
И сдерживаться тяжело,
Скажи как будто между прочим,
И не с тобой произошло.

А ночью слушай: дождь лопочет
Под водосточною трубой,
И, как безумная хохочет,
И плачет память над тобой.
Давид Самойлов †1998

Помнится, я писал, что самым нелепым изобретением челове-чества считаю электрическую зубную щетку. Теперь к ней прила-дили миниатюрные видеокамеры…

Внук торопится в детский сад: «Мама, идем скорее — сего-дня у меня дел много».

 Увы, батюшкины увещевания не помогли, и я по-прежнему глотаю на ночь таблетки. Более послушным предлагаю попробовать лекарство духовное, то есть молитву святым семи отрокам во Ефесе: О, пречуднии святии седмочислении отроцы, Ефеса града похвало и всея вселенныя упование! Воззрите с высоты небесныя славы на нас, любовию память вашу чтущих, наипаче же на мла-денцы христианския, вашему заступлению от родителей своих пре-порученныя: низведите на ня благословение Христа Бога, рекша-го: оставите детей приходить ко Мне: болящия убо в них исцели-те, скорбящия утешите; сердца их в чистоте соблюдите, крото-стию исполните я, и в земли сердец их зерно исповедания Божия насадите и укрепите, во еже от силы в силу им возрастити; и всех нас, святей иконе вашей предстоящих, мощи же ваша с верою лобызающих и тепле вам молящихся, сподобите Царствие Небесное улучити и немолчными гласы радования тамо прославляти велико-лепое имя Пресвятыя Троицы, Отца и Сына и Святаго Духа во веки веков. Аминь.
Напишите мне, если поможет.
ПРОЗРЕНИЕ
Слово старца задело
Сердце острее бритвы:
Как без воздуха тело,
Так душа без молитвы.

Понял тогда впервые
Я, что живя греховно,
Хоть телами живые,
Все мы мертвы духовно!
Евгений Санин, Набережные Челны

Искусство делать подарки. Знакомая женщина делится оби-дой: «На день рождения муж подарил мне сковородку с непригар-ным покрытием; на следующий год — микроволновую печь. Он что, хочет сказать, что я плохая хозяйка и мало времени провожу на любимой кухне?» — сквозь слезы жалуется она.
Коллекционеру пишущих ручек подарили на юбилей восемна-дцать совершенно одинаковых подарков — любимых самописок, ко-нечно.
А дома у меня уже много лет идут настольные часы погибшей подруги — и не дают забывать…
А вдова недавно умершего друга дала на память его очки, и я ума не приложу, как с ними быть: держать под стеклом в шкафу — глупо, носить самому — еще глупее…
А жена на день рождения подарила мне обручальное кольцо вместо потерянного, и лучшего подарка трудно придумать.
Давайте не только на словах любить своих ближних, давайте хотя бы в праздник озарим их жизнь вниманием, улыбкой и пусть крохотной, но вещицей, которая будет приятна и дорога их серд-цу: «Кого люблю, того дарю, люблю сердечно, дарю вовечно».
Великой площади Руси,
Речному сонному причалу,
случайной женщине в такси,
своей супруге — поначалу,
вершине снежно-ледяной,
Алешке-другу — скалолазу…

И только матери родной
Я не дарил цветов ни разу.
Иван Стремяков, СПб

Каждой животинке жить хочется. Когда наша кошка Мартюня вдруг поскучнела на даче, перестала резвиться и только лежала, вытянув шейку, мы напугались. Стремглав привезли ее в лечебни-цу, а ей там страшно, дрожит, запах болезней всяких, и люди в белом тискают, прикладывают холодное, делают больные уколы и капельницы: думали, что воспаление легких. Даже на рентген во-зили бедную кошку. Но, удивительное дело, она не рвалась, не царапалась, а по-женски терпеливо сносила подобное отношение: понимала, что помогают. Дома я помазал ее пушистый животик святой крещенской водой. Утром возвращаемся с процедуры, и же-на говорит испуганно: «Смотри, у Мартюни из носа торчит что-то!» Бросились к врачу — и вытащил он из ноздри длинную, да еще сложенную пополам травинку с зазубринами.
И Мартюня поправилась, и залезла в дорожную корзинку: мол, хозяева, пора возвращаться, пока погода хорошая. И мы втроем отправились на дачу: каждой животинке хочется жить…

Тот день живет во мне, как окрик
Воспоминанья о беде,
Слепит глаза и снегом мокрым
В промозглой плавится воде.

Переворачивает душу,
Тревогой серой полоня;
Там всей бездонностью наружу
Глядит в Фонтанке полынья.

А в полынье, в наплыве мрака,
В воде, густеющей, как мед,
Живая плавает собака,
Стараясь выбраться на лед.

Когда и как она попала
В безвыходную западню, —
Не знаю. В городе немало,
Наверно, гибнет их на дню.

И этой — одолеть теченье,
Как видно, больше силы нет.
И глаз нездешнее свеченье
Хватается за серый цвет.

И прежде чем уйти под воду,
Последний взгляд, как смертный грех,
Как бы за всю свою породу
О чем-то сразу просит всех.

И происходит в жизни вычет.
И исчезает жизни след.
Молчит толпа. Мальчишка хнычет.
Клубится снег. Тускнеет свет.

И все расходятся по делу.
И я неведомо куда.
И липким холодом по телу
Сквозит преступная вода.

И жизнь от знака и до знака
Спешит в мельканье разных дней.
А та ничейная собака
Все тонет в памяти моей.
Михаил Дудин, СПб

Долго глядеть в осеннее окно… Нет-нет, не редкие прохожие интересуют взгляд; он притянулся к колышащимся ветвям деревь-ев, щедро бросающим ветру золотые монеты листвы, и эти однооб-разно-неповторимые движения завораживают, и мысли текут несу-етные, с грустинкой об ушедшем; и острее чувствуешь близость вечности и смерти… А на земле уже соткан огромный ковер из желтых листьев и зеленой травы; и мелкий осенний дождь превра-щает черные стволы деревьев в блестящий клубок змей, ползущих по противоположной стене туда, к небу… Плывет по луже кленовый листок-кораблик… Томно…
Освободительная осень —
Прекрасный вечер всех страстей —
Меня уносит и уносит
По волнам памяти моей.
Не с горькой целью отреченья,
И не с надеждой все понять —
Но как свободное круженье
Листа, дерзнувшего летать.
Пускай другие сводят счеты
И не спускают должникам,
А мне открыт восторг полета,
Я все давно простила вам…
Марина Петрова

Собрался с духом, чтобы праздник Покрова Божией Матери провести в Пюхтицком Свято-Успенском женском монастыре. Дви-жемся рейсовым автобусом, паломников 16 человек. Водитель «Ев-ролайна» включает видеомагнитофон с дурацким — по-другому не скажешь — американским фильмом. Конечно, это искушение: ни уши заткнуть, ни отвернуть глаза. Остается только молиться про се-бя. Но это искушение внешнее, которое можно и нужно перетер-петь.
Второе искушение другого рода. Переезжаем русско-эстонскую границу; времени, чтобы в городке Йыхви пересесть на пюхтицкий автобус, в обрез. Но «Евролайн» останавливается пе-ред радушно распахнутыми дверьми “DUTY FREE SHOP” — магазином безпошлинной торговли, и мало кто из паломников удержался не купить подешевле бутылку знаменитого ликера “Vana Tallinn”. Когда тронулись, стало ясно, что на пюхтицкий автобус не успе-ваем и надо полтора часа ждать под проливным дождем. Конечно, мы опоздали бы и на вечернюю службу. Но Матерь Божия задержала автобус, и в монастырь мы попали вовремя. Теперь я спрашиваю себя: можно ли было избежать помрачения умов из-за грошовой экономии? Ответ очевиден: конечно, если не разбрасываться меж-ду ликером и молитвой.
 Первое искушение преодолевается терпением, второе — не-рассеянием и усилием воли…
ОСТРОВКИ СВЕТА
Засосет житейское болото,
завлекут компании не те,
постучишь в церковные ворота:
«Приютите, братья во Христе!»

Приютят, дадут и кров, и пищу,
распахнут окошко в мир большой.
Все в святой обители отыщешь,
исцелишься телом и душой.

Будет жизнь осмысленной, иною,
расцветет молитвой и трудом.
А за монастырскою стеною,
на Руси Гоморра и Содом.

Кто тебя излечит, мир обманный,
исцелит от горя и тоски?
На земле, окутанной туманом,
храмы — словно света островки.
Иван Стремяков, СПб

В другом паломничестве к о.Николаю Гурьянову: после бла-годатной встречи со старцем нас повели купаться…
Даже поклоняясь святым местам, посещая старцев, мы смеши-ваем мирское с духовным — ликер и молитву, прикосновение к святости и желание освежиться. Но ведь паломничество — это пост, который ты налагаешь на себя добровольно, отсекая мiрское, лишнее. А если ты продолжаешь вести домашние разгово-ры, бегаешь за покупками, безпрерывно звонишь по мобильнику — это уже не паломничество, а автобусная прогулка под названием «религиозный туризм» и зря потраченные деньги. Я где-то читал, что Ангел считает каждый шаг, сделанный паломником — раньше к святыням шли только пешком и босыми. Будет ли что на наших ве-сах?…

Попросили, и я сделал запись в книге гостей Пюхтицкого монастыря: «Мне довелось побывать во многих монастырях России и зарубежья, но Пюхтица — место особое. Сюда тянется подуст-вавшее сердце и больная душа, здесь они под ласковым Покровом Божией Матери находят упокоение от безконечных забот. Любовь Божией Матери к людям чудесным образом передается насельницам, которые с неподдельной любовью и приязнью служат пришельцам из суетного мiра. Желаю процветания нашей Обители, которая, по преданию, будет незыблемо стоять до конца времен. Желаю здра-вия и долголетия Матушке Игумении Варваре и всем насельницам монастыря. Что может быть ценнее для Бога, чем врачевание лю-бовью?.. 14 октября, праздник Покрова Божией Матери».

ПЮХТИЦКИЙ МОНАСТЫРЬ
Благочестивого монастыря
Гостеприимство радостно вкушая,
Я говорю: Жизнь прожита большая,
Неповторяемая на земле!

Все находимое порастерял,
И вот, слезами взоры орошая,
Я говорю: Жизнь прожита большая…
Проговорил — и сердцем обомлел:

Большая жизнь, но сколького не знал!
Мелькают страны, возникают лица
Тех, о которых некому молиться,
Кто без молитвы жил и постарел…

Чем дольше жизнь, тем явственней сигнал…
С кем из безвестных суждено мне слиться?
О всех, о ком здесь некому молиться,
Я помолюсь теперь в монастыре…
Игорь Северянин †1941, Тойла, Эстония
       
 На выставке «Православная Русь» подошла знакомая инокиня из Ивановского Свято-Введенского монастыря с запиской: «Доро-гой Александр Григорьевич! Мне кажется, что Вы на нас серди-тесь, может быть, я вас обидела. Простите. Мы вас очень любим и ценим. Всегда вспоминаем вас с благодарностью. С любовью о Господе, монахиня И».

Ответ. «Да нет, матушка, это я виноват перед вами: ездил-ездил — и вдруг перестал. Есть на то несколько причин. Недавно вернулся вот из Пюхтицы, был на празднике Покрова Пресвятой Богородицы. И встретили ласково, и условия для паломников пре-красные. Да и шесть монастырских служб за четыре дня, кажется, не так много. Но теперь я стал уставать так, что в храме при-саживаюсь на скамеечку где-нибудь поближе к пожилым монахиням и так провожу службу. Стыдно сказать, но нет сил! То ли в бур-ной молодости поистратился, то ли болячки возраста дают себя знать. А делать послабления в монастырях не любят, и с этим я полностью согласен. Никогда не забуду, как страдающая водянкой монахиня в Пюхтице со специальной коляской и костылями добира-ется до храма, а впереди еще служба. Или молодой монашек в ва-шей обители целый день лежал пластом по болезни, но на службу, еле передвигая ноги, все же шел… Радости нет у меня, одна не-проходимая усталость…
Поэтому мне стыдно, что люди могут преодолевать себя ради Бога, а я нет; мне все становится безразличным, скорее бы на кровать. А внешне со мной все в порядке, только, наверное, злость на лице. Но я все равно вернусь к вам, волю соберу — и вернусь… Помолитесь за меня. Пожалуйста…»

К нашему стенду на выставке подходит симпатичный мужчина.
— Вы помните меня, Александр Григорьевич? Два года назад после заключения пришел в редакцию за советом. Вы сказали, чтобы я как можно скорее брался за любую, пусть грязную, но честную работу. Еще 30 рублей одолжили. Знаете, все так здоро-во устроилось тогда — теперь я твердо стою на ногах, — благо-дарит он.
А его ясные глаза подтверждают, что это правда.
ВИШНЯ
Такая накладка однажды нелепая вышла,
А, может быть, мудрость земная в том скрыта была, —
В тюремном дворе расцвела белоснежная вишня
И запахом меда все камеры вдруг залила.

Суровые зеки, видавшие виды ребята,
Которые все испытали на этой земле.
Припомнили вдруг, что мальчишками были когда-то,
И белые вишни для них расцветали во мгле.

Начальник тюрьмы озирал это чудо устало,
Мильоны инструкций он, кажется, знал назубок,
А вишня цвела не по правилу, не по уставу,
И он запретить это дело, представьте, не мог.

Брехали собаки, гремело железо упрямо,
Солдат с пулеметом безсонно стоял на посту,
А вишня цвела и, как добрая, мудрая мама,
Сынам своим бедным дарила свою доброту.
Иван Стремяков, СПб

Первый робкий снежок ложится на зеленые листья. Им зябко и тяжело, и при случае они стараются сбросить с себя промерз-шие, но еще не слежавшиеся комочки, чтобы обогреться на осен-нем ветру. Но и ветер стал злым и пронзительным, так и норовит оторвать листок от родной ветки; самые слабые уже плывут к земле, а стойкие еще долго будут держаться за ветку, а значит, за жизнь…
ЗОЛОТОЕ СЛОВО
Осень обещала: «Я озолочу».
А зима сказала: «Как я захочу».
А весна сказала: «Ну-ка, ну, зима».
И весна настала. Всюду кутерьма.

Солнце золотится. Лютик — золотой.
Речка серебрится и шалит водой.
Родилась на воле, залила луга,
Затопила поле, стерла берега.

Там, где не достала, — лютик золотой,
Желтый одуванчик — будет и седой.
Осень обещала. Помогла весна.
Ну, зима, пропала, хоть была сильна.
Константин Бальмонт †1942

Дарю свою очередную книгу знакомому священнику. «Ты под-ражаешь Розанову», — вместо благодарности говорит он, и я чув-ствую в его словах зависть. Дома открыл единственный томик фи-лософа — «Уединенное» — и стал разбирать, что же мои скромные «записки» без зазрения присвоили себе из огромного и порой па-радоксального наследия мыслителя. И, кажется, нашел: «Я ввел в литературу самое мелочное, мимолетное, невидимые движения ду-ши, паутинки быта… Мелочи суть мои «боги»… — писал он.
А во вступительном слове к изданию А.Николюкин заметил: «Розанов создал вершину жанра, за которой десятилетия спустя последовали все наши «камешки на ладони», «затеси», «бухтины вологодские», «мгновения». (От себя добавлю — «крохотки», «крупинки», «записки», «стихи в прозе» и пр.).
 Но я признаюсь вам как на духу: когда я начинал «запис-ки», я знать ничего не знал об этом философе. Поэтому мне, ко-нечно, приятно, что образованный священник возвел меня в ранг последователей Василия Васильевича Розанова (1856 — †23 января 1919).
И еще скажу по секрету: я пишу «Былинки», и у меня тоже появились подражатели…
«Пусть каждый из вас замечает и записывает свои поступки и душевные движения, как бы с намерением сообщить это друг другу; и будьте уверены, что, стыдясь известности, непременно перестанем грешить и даже содержать в мыслях что-нибудь ху-дое». Св.Антоний Великий, IV век. «Добротолюбие»,Т.I.
А священник говорит: «Розанов…»
Настанет день — исчезну я,
А в этой комнате пустой
Все то же будет: стол, скамья
Да образ, древний и простой.

И так же будет залетать
Цветная бабочка в шелку —
Порхать, шуршать и трепетать
По голубому потолку.

И так же будет неба дно
Смотреть в открытое окно,
И море ровной синевой
Манить в простор пустынный свой.
Иван Бунин, †1953

Свое — чужое и вдалеке… За все годы только и слов: «Здав-ствуйте, многоуважаемый Александр Григорьевич! Огромный привет из столицы от дочери, зятя и внука; Анастасия». 14 слов, плюс компьютерная рожица за 6 лет — 2,33 слова в год: «Что посеешь, то и пожнешь…» Да нет же, нет, не сеял я вражды с родной доче-рью; с матерью ее развелся – это так, но разве родная кровь платит ненавистью за проступки родителей? Боль моя раствори-лась в виртуальной пустоте. Но боль-то настоящая, ее хлопком по клавише не сбросишь… «Но некоторые дети что делают? Бежит, как освободившийся от привязи теленок, думает, что действи-тельно освободился. А каков результат? Или задушится оборван-ной веревкой своей, или упадет куда-нибудь в пропасть, или бу-дет съеден волком». Старец Паисий Святогорец.
Давно не жду от жизни утешенья,
Но дал Господь то, от чего отвык —
Анастасия — тихое веселье.
Анастасия — чистый мой родник.

За что сие? К чему мне эта встреча?
Утраты мне уже не понести.
Ни оплатить, ни оправдаться нечем:
Я долго шел, я умер на пути.

Не потому ль безкровными устами,
Кровавя грудь, шепчу кровавый стих:
Зачем иметь, коль вынужден оставить?
Прощай, родник, — живи собой других.
Иеромонах Роман(Матюшин)

       Говорю журналисту: «Слово «коридор» пишется с одним «р». — «А пусть корректор поправит». Ладно, пусть.
Говорю другому журналисту: «Прилагательное «бешеный» пи-шется с одним «н». — «А у меня компьютер это не считает ошиб-кой». Ладно, раз такое дело. «Набери выражение «раНеный сол-дат» и «ранеННый на поле боя солдат». Ну и что твой грамотей-компьютер показывает?» Я принес сборник диктантов 50-х годов, по которым учился, и мы будем осваивать русский язык — надо же когда-нибудь начинать. И вы присоединяйтесь к нам, читатель. Только учтите, что в тексте сознательно допущены грамматиче-ские ошибки и отсутствуют знаки препинания, за исключением то-чек в конце предложений. А теперь за работу!
Диктант
ПЕРЕД ГРОЗОЙ
Я стоял на вершине пологого холма передо мною то золотым то посеребреным морем раскинулась и пестрела спелая рожь. Но ни бегало зыби по этому морю, ни струился душный воздух назре-вала гроза великая. Около меня солнце светило горячо и тускло но там за рожью не слишком далеко темно-синяя туча лежала грузной громадой на целой половине небосклона. Все изнывало под зловещим блеском последних солнечных лучей. Ни слыхать ни видать ни одной птицы попрятались даже воробьи. Я глядел на синюю громаду и смутно было на душе. Ну скорей же скорей дума-лось мне. Сверкни золотая змейка дрогни гром. Но туча не дви-галась. Она попрежнему давила безмолвную землю... и только пухла да темнела. И вот наконец сорвалась буря и пошла потеха Я едва домой добежал. Визжит ветер мечется как бешенный мчатся рыжие низкие словно в клочья разорваные облака все закрутилось смешалось захлестал закачался отвесными столбами ръяный ливень молнии слепят огнистой зеленью стреляет как из пушки отрыви-стый гром запахло серой…
По И.С.Тургеневу, «Голуби»
ЧЕТ И НЕЧЕТ
Попробуешь слова сличить —
И аж мороз идет по коже!
Недаром «мучить» и «учить»
Звучит извечно столь похоже.

Но и бывает смысл иной,
Доподлинно необъяснимый:
Казнящий ли владел казной,
Или казной владел казнимый?

Земля и тля. Вина — вино.
Апрель и прель. Мороз и проседь…
Все это будто не одно,
Но от другого не отбросить!

Березка — розга. Лик и лак.
 Увечить и увековечить…
Неужто это просто так,
Одна случайность —
Чет и нечет?
Леонид Мартынов †1980

Подошли на выставке два молодых самоуверенных издателя с выпущенной ими книгой: «Мы оплачиваем тираж газеты, а вы кра-сиво пишете о нас и нашей книге в газете». Книгу я оставил се-бе в качестве трофея… Справедливости ради скажу, что сама кни-га замечательная — «Протоиерей Борис Николаевский. Духовные беседы», 2003. Вот о.Борис по св.Иоанну Златоусту разъясняет, как надо исполнять заповедь о милостыне:
— Один подает милостыню, потому что этот человек по при-роде добрый, он не может спокойно пройти мимо горя чужого;
— Иной подает потому, что у него есть лишние деньги и у него в этот момент было хорошее настроение;
— Иной подает, чтобы его похвалили те, которые видят его доброе дело;
— Иной подает, потому что ему приятно, самому радостно бывает после этого. И он хочет еще раз испытать эту радость;
— Иной подает в надежде, что его Господь на том свете по-милует, освободит от муки вечной. Ведь Он Сам обещал: «Блажен-ны милостивые, ибо они помилованы будут». Такой человек, грубо выражаясь, хочет обязать Господа Бога заставить помиловать его;
— Иной подает с брезгливостью, чтобы рваный и драный ни-щий не ходил за ним. Дать поскорее, и с глаз долой;
— Иной — подобно этому подает, чтобы отвязаться: идет — просит — надоел;
— А еще один подает, чтобы выполнить заповедь Господа: Просящему у тебя дай!(Мф.5,42).
А как подаем мы?!
НИЩИЙ
У врат обители святой
Стоял просящий подаянья
Бедняк иссохший, чуть живой
От глада, жажды и страданья.
Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.
Михаил Лермонтов †1841

Я не люблю технику, и она, соответственно, не любит меня. Точнее, я, как могу, пользуюсь ее услугами, но совершенно не в состоянии понять, почему мой голос в телефонной трубке слышен так далеко. Первоклашки с непринужденной легкостью властвуют над компьютером, а уж мобильник с его безчисленными и, на мой взгляд, ненужными функциями для них только простенькая забава. Я безсилен понять «систему», а чтение специальной литературы «для чайников» показывает мою безпросветную тупость.
Что делать? Да ничего: сберечь с потом завоеванные у тех-ники навыки и по-прежнему наслаждаться неповторимым запахом типографской краски и читать хорошие книги не в электронном виде, а как и паривык, медленно переворачивая страницы. От книги веет человеческим теплом…

ПЛАЧ
В шинели, порохом пропахшей,
вернись, мой без вести пропавший, —
я жду тебя! Я жду тебя!..

Прижаться бы к щеке колючей,
оплакать бы слезой горючей, —
но где же ты? Но где же ты?..

Иссякла писем вереница,
а мне еще твой голос снится:
«О, не забудь! О, не забудь!..»

…Я встречу смерть свою без страха,
но видеть бы хоть горстку праха, —
хоть искру вечного огня!

В какой земле, в какой могиле,
по-братски тесной и немилой,
ты ждешь меня? Ты ждешь меня.
Николай Астафьев, СПб
Сотни тысяч пропавших без вести оставила после себя Вели-кая Отечественная война. И сейчас за год в нашей внешне мирной жизни в России исчезает 70000 человек. До последней минуты ры-дают матери над выцветшими фотографиями своих безвозвратных сынов, лишь чутким сердцем ведая об их судьбе на земле. Бывали счастливицы, к которым сквозь годы приходили весточки о могил-ке, или постаревшие и изувеченные, но живые кровиночки.
Как молиться за них: «о здравии» или «о упокоении»? В од-ной из телепередач митрополит Смоленский и Калининградский Ки-рилл ответил на этот трудный вопрос советом Псково-Печерских старцев: «Молитесь о пропавших, как о живых, до тех пор, пока не подойдет естественный предел их жизни. А после уже, конеч-но, ваша молитва должна быть о упокоении их душ перед Госпо-дом».
Анны, Натальи, Татьяны, Лидии
Да Александры, а также Марии…
Сколько, Россия, твоих дочерей
Ждет возвращенья своих сыновей.
А сыновья не спешат возвратиться,
С ними уже ничего не случится…
С ними уже все случилось, ей-ей!
Канули в вечность. Ждут матерей.
Михаил Аникин, СПб

Насколько многоцветен и объемен наш мир, настолько разно-цветны и объемны наши слова. Мы не воспринимаем слова на цвет, но видим его внутренним зрением; поэтому цветовая гамма красок накладывается на содержание. Любое литературное произведение можно перевести в цветовую картину, и каждое будет отличаться друг от друга. Поэты особенно чувствительны к цвету слова: цвет и звук составляет для них единое целое:
…Перышко с небес, а может — слово.
Если умный, глянь да раскуси.
Сколько голубого-голубого,
Сколько золотого на Руси!
Николай Рачков, СПб
 Помню, еще на лекциях в ЛГУ преподаватель английского предлагала нам определить, что означает слово FLUFFY ( грубо — «флаффи»). Произнесите его несколько раз, и вы почувствуйте — правильно — что-то мягкое, нежное, пушистое. Возьмите наугад любое русское слово — «жесть», «зверь», «нежность», «тревога» — и вы наверняка определите его значение, пусть не совсем точ-но, однако качество будет названо верно. Сочетание цветов в словах есть музыка нашей речи…
Из разговора 16-летней Наташи Ростовой о замужестве: «Ма-ма, а он очень влюблен? Как, на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе — он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимае-те?.. Узкий, знаете, серый, светлый…
— Что ты врешь? — сказала графиня.
Наташа продолжала:
— Неужели вы не понимаете? Безухов — тот синий, темно-синий с красным, и он четвероугольный… Он славный, темно-синий с красным, как вам растолковать…
… Наташа долго не могла заснуть. Она все думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает и что в ней есть». Л.Толстой, «Война и мир», Т.II, стр.201-202, с/с 1980.

Получил письмо от иеромонаха Романа(Матюшина):
В затвор!
В карася из порося
Нам не превратиться,
Но решились ото вся
На чуток забыться.

Каждый судит по себе,
Нам сии сужденья,
Аки мертвым во гробех
Комарино пенье.

Что бы кто ни говорил,
Есть куда податься —
Повезде монастыри,
Старцы-полустарцы.

Не из этих, не из тех,
Свое место знаем…
Обнимаем сердцем всех,
Двери затворяем.
9 октября 2003г., скит Ветрово

В гостевой книге Интернет-сайта наших газет появилась за-пись: “I like your site, but I don.t speak Russian so can.t understend anything. Eddie”. В переводе это означает: «Мне нравится ваш сайт, но по причине незнания русского языка я ни-чего не могу понять. Эдди».
Совет, Эдди, единственный: придется изучать русский: “I would learn Russian just to read your orthodox site”. Искренне желаем успеха! Http://www.piter.orthodoxy.ru
       

Я не хотел об этом писать — мало ли трагедий на этом све-те? Но по ТВ показали первые испытания советской водородной бомбы на Северной Земле; сам взрыв от безпрерывных повторов потерял новизну, но чайки… слепые чайки сбились в огромную, кричащую от ужаса стаю и, натыкаясь друг на друга, еще пыта-лись в полете сохранять строй. Куда летели они с выжженными от взрыва глазами? Стая слепых птиц летит над неспокойным морем туда, где в последний раз видела огромное, как само небо, сле-пящее солнце…
Бездомная лошадь сдыхать не хотела:
Копалась в помойках… Была не у дела.
Придет и молчит у крыльца магазина.
На морде отвиснет губа, как резина.
Накроет глаза ей туманом дремота…
Бывает, что пряник протянет ей кто-то.
Бывает и хуже: к поникшему носу
Приставят горящую — вдруг — папиросу.
…В рабочем поселке работали люди.
Они пребывали в заботах, в простуде.
Они задыхались в любви и печали
и лошадь, как правило, не замечали.
Обычно в отхожем помойном овраге
ее окружали — худые собаки.
Вели себя мирно. Не выли, не грызлись.
Совместно делили мгновения жизни.
И было смешно, и тревожно, и странно
увидеть, когда еще сыро и рано,
увидеть, как в сером тумане рассвета
куда-то тащилась компания эта…
 Глеб Горбовский, СПб

Сотни смертей совершаются вокруг, но привыкшее сердце не отзывается на них. А тут 13 кемеровских шахтеров оказались запертыми по горло в воде на 700-метровой глубине — и взыграло сердце, полилась молитва к Божией Матери о спасении людей. Возжег лампадку и просил: «Матерь Божия Всемилостивая, помоги, помоги, Пречистая!» Лишь на шестой день вызволили шахтеров, один погиб. И все дни и ночи теплилась у лика Пресвятой Девы лампадка, крохотный синий огонечек, к которому я не притраги-вался поправить. И, как только спасли, огонек погас. Услышала Матерь Божия наши молитвы…
На кого воззрю аз, недостойный,
И к кому прибегну в скорбный час?
Призываю Имя Пресвятое,
Мати Света, не остави нас!
 
Ад по мне злорадствует кромешный,
Воды, волны надо мной шумят.
Не остави мя, Надеждо грешных.
Призову Тебя, услыши мя.

Питие слезами растворяю,
Пепел, яко хлеб, снедаю аз.
Радуйся, Царице Преблагая,
Только Ты еще взыскуешь нас.

Воронье одну беду пророчит,
Ископаша чуждии нам ров.
Только б Ты Гефсиманийской ночью
От Руси не отняла Покров.

О, Отроковице, Мати Света,
Нету силы отступленье зреть.
Что еще просить мне в жизни этой —
Дай мне православным умереть.
О, Всепется Мати! О, Всепетая Мати!
Иеромонах Роман(Матюшин)

Уже много лет в доме моем возжигаю лампадки — иной раз одну, иной две, а по большим событиям и все три. Но иногда случается, что возжечь лампадку не удается никак: и фитилек вынешь, и нагар счистишь, и маслица подольешь — не горит лам-падка, и все тут. Я только сердился и зажигал свечку, и свеч-ка горела как-то через силу, с чадом, норовя потухнуть.
А недавно пришло письмо от нашего друга-писателя Алексея Логунова из г.Новомосковска.
«Сколько раз в моей комнате-келье гасла лампадка перед иконами! Я думал — от сквозняка. Стал наблюдать. Да, от сквоз-няка она тоже гасла, но чаще — от моих грехов. Как нахлынут, как осквернят душу, так уж и молиться невмочь, — тут лампадка и гаснет. Мне казалось, что это только со мной бывает. А сего-дня стал читать «Редкие покаянные молитвословия» и даже вздрогнул, прочитав вот эту фразу: «Милостиве, очернися вся доброта во мне, и от страстей светильник угасе…»
Правду написал Алексей Андреевич: часто гаснут и мои лам-падки, потому что душа не на месте от неисповеданных или «за-бытых» за «малостью» грехов…
Не торопись убрать с пути
Сей храм, что вечно в небо льется…
Еще тебе в него войти
Однажды, все-таки, придется.

Дорога к правде нелегка,
Тернист твой путь, редка отрада,
А трасса жизни широка,
Летят по ней — к воротам ада.

Ну что ж, ты волен, выбирай —
Свобода нам дана от Бога…
Земной или небесный рай…
Течет река,
Бежит дорога.
Михаил Аникин, СПб

Сотни записок подают верующие в храме, особенно в празд-ники, особенно в дни поминовения усопших стремятся помочь род-ным в загробном мире, где уже ничего, кроме молитвы, сделать для них не могут. А как поминают усопших во время службы? Ко-нечно, трудно, если возможно, прочесть все имена: раздают за-писки клиру, прихожанам и те торопливо, иной раз одно имя из поминовения, пробегают глазами розданное. В маленьких храмах легче: священник ни одного имени не пропустит, да и подающему приятно. Но мучает меня вопрос: а услышит ли Господь о тех, чьи имена ни вслух не прочитаны, или просто побывала записка на мгновенье в руках священника? Ответ дает епископ Феофан: «В поминовении усопших, как во всякой молитве, нужно поболеть ду-шою, — а где тут духовенству болеть душою, когда читают и чи-тают записки до полной усталости»…
Еще есть привычка забирать назад прочитанные записки, чтобы потом не писать лишний раз, а подать снова. Неправильно это: когда мы записываем имя усопшего, мы тоже поминаем его, и это тоже, если приостановишься да добро вспомнишь, и есть боль души…

«По сообщению одного священника, в его приходе с 5-тысячным населением, за 102 года набралось умерших 4744; при скором чтении оказалось возможныым за каждой проскомидией по-мянуть в течение 5 минут 790 имен, а поминовение всех закон-чить в 6 литургий. При 120 литургиях в году все имена можно помянуть 20 раз в году. Такие обычаи вполне заслуживают подра-жания; особенный долг каждого священника составляет наиболее частое поминовение усопших, им напутствованных и погребенных». «Церковный вестник», 1890.
Я только хотел сказать, что наше священство каждую литур-гию сильно устает духовно, и это прихожанам ценить надо, но, как учил иеросхимонах Сампсон †1979, надо «иметь терпение про-честь быстро и обязательно всю записку, и вынуть одну частицу. Сугубо требуется это выполнять за новопреставленную душу и за заказные записки обязательно: по частичке за душу. Сердце и совесть иерея не оправдываются пред Судом Божиим никакими увертками самооправдания».
Уйду, чтоб сердцу успокоиться.
Найду ограду тихих мест,
Где чистотой Рублевской Троицы
Природа излучает свет.
Где средь лесов церквушка с кладбищем
Над тихой русскою рекой.
Святых и грешных, многостраждущих
Здесь вечный примирил покой.
Где вздох души — негромкий стон —
Земные подводя итоги,
На Божий суд, святой и строгий,
Уносит колокола звон.
Сергей Савельев, Фрязино

«Не шутите с молитвой! Это страшное дело — читать или разглядывать соседей и судить их за костюм, за прическу, за поведение. Безполезно надеяться получить что-либо за подобную молитву». Протоиерей Борис Николаевский †1954, «Духовные бесе-ды». «Если у кого из вас не достает мудрости, да просит у Бо-га, дающего всем просто и без упреков, — и дастся ему. Но да просит с верою, нимало не сомневаясь, потому что сомневающийся подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой. Да не подумает такой человек получить что-либо от Господа»(Иак.1.5-7).
МОЛИТВА
По мере горенья
Да молится каждый
Молитвой смиренья
Иль ропотом жажды,
Зане, выгорая,
Горим мы не даром
И, мир покидая
Таинственным паром,
Как дым фимиама,
Все дальше от взоров
Восходим от хоров
Громадного храма.
По мере страданья
Да молится каждый —
Тоскою желанья
Иль ропотом жажды!
Аполлон Григорьев †1864
Молитва — беседа с Господом. Всего несколько раз я чувст-вовал Его приближение, и все просимое исполнялось. Но это слу-чалось не от силы молитвы, а от глубины отчаяния, куда я соби-рался упасть. Слова даже не имели значения; был порыв, дерзну сказать, прорыв к Богу, когда обнаженное сердце кричит и пла-чет.
А мы даже на пении Херувимской шепчемся и передаем свечи…

ТИХАЯ МОЯ РОДИНА
Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи…
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.

— Где тут погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу. —
Тихо ответили жители:
— Это на том берегу.

Тихо ответили жители,
Тихо проехал обоз.
Купол церковной обители
Яркой травою зарос.

Там, где я плавал за рыбами,
Сено гребут в сеновал:
Между речными изгибами
Вырыли люди канал.

Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил…
Тихая моя родина,
Я ничего не забыл.

Новый забор перед школою,
Тот же зеленый простор.
Словно ворона веселая,
Сяду опять на забор!

Школа моя деревянная!..
Время придет уезжать —
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.

С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
Николай Рубцов †1971
Если идти прямо от входа по центральной аллее Серафимов-ского кладбища мимо церкви, а у начала захоронения моряков подлодки «Курск» свернуть на левую «улицу» (по правую сторону стоит указатель — «19 участок») и, держась левой стороны, пройти от края канавы 22 шага вперед, то должна быть скамейка с отпиленным краем между могилами — слева Анатолия Адамовича и Зои Шибалович, а с правой — семьи Загоскиных, то пора у ска-мейки сворачивать вглубь. Двигаясь по прямым углам между огра-дами, метров через 20 вы найдете мамину могилу: «Сироткина Ве-ра Георгиевна, 1915-2001. Защитница Ленинграда». Чуть левее, в 5 метрах, могила отца, Григория Ивановича, дяди Евгения Ивано-вича, бабушки Анны Федосеевны и дедушки Ивана Ивановича Рако-вых. Пишу в будущее: а вдруг кто-нибудь из внуков или правну-ков захочет почтить их память — время скоро… Для верности: ес-ли встать справа от могилы Загоскиных и глядеть прямо, то вы увидите мамин бетонный крест с фотографией за низкой металли-ческой оградой. Будет желание — найдете…
24 января 2004 года
Три года без мамы. Протоптана тропка
По снегу зимой, по весне, когда топко,
И летом к могилке, укрытой в лесу,
Я маме цветы и молитвы несу.
Мы вместе, родная, хотя и на время
Ты скрылась от солнца, прикрытая темью,
Но годы пройдут, сколько Господу надо, —
Я лягу по правую сторону рядом.

И пусть зарастает тропинка лесная —
Я буду навечно с тобою, родная…
Александр Раков

Пустота: не то чтобы записать нет в голове даже мысли, толкнувшей думать. Нет-нет, она не совсем пуста, эта пустота, но это мысли-обложки, мысли-мусор, как стружки у станка после обработки детали. Но когда придет время и озарит голову нужная мысль, ничто уже не сможет помешать переложить ее образ на бу-магу и словом оттачивать написанное. Не стоит мучить пустоту: ничто не сможет родить нечто. Поэтому нужно учиться ждать.
Я славлю страницу пустую,
Куда не ложились чернила.
…Я, может быть, чаще бастую,
чем вся безработная сила.
Бастую над свежей страницей,
над чистой, как рожица дочки…
Ведь что напишу — не простится,
ни даже последняя точка.
Глеб Горбовский, СПб

Мы поссорились. Она говорит — и это правда, — что краси-ва, умна и талантлива, а я твержу, что есть и покрасивее, и поумнее, и талантливее. Мне бы поддакнуть или промолчать, но я оловянно-солдатски стою на своем. Так и положили трубки — каж-дый со своей правдой. Ах, женщина, дочь Евы, ребро Адамово!
Упала молния в ручей.
Вода не стала горячей.
А что ручей до дна пронзен,
Сквозь шелест струй не слышит он.
Зато и молнии струя,
Упав, лишилась бытия.
Другого не было пути…
И я прощу, и ты прости.
Константин Случевский †1904

Кто-то из умных сказал, что путешествия хороши своими возвращениями. И верно: мы жаждем поделиться новыми впечатле-ниями, показать подарки и сувениры, и фото с достопримечатель-ностями диковинных мест, которые мы почти заслоняем нашими благодушными фигурами. Рассказы у слушателей вызывают зависть, а зависть, в свою очередь, доставляет нам удовольствие.
Я не запомнил, когда это кончилось. Пропало желание не только делиться увиденным, — прошло само желание уезжать. Хо-рошо ли, плохо ли, но это факт...
Никогда не вернусь в этот город утрат,
В этот город, удобренный кровью,
В этот город-дворец, в этот город-парад,
В этот город, спасенный любовью.
Никогда не вернусь в этот город церквей,
Оскверненных и свято хранимых,
В этот город бродяг, в этот город царей,
В этот город родных и любимых.
Никогда не вернусь в этот город-сонет,
В этот город дождя и тумана,
В этот город-экстаз, в этот город- балет,
В этот город — страницу романа.
Никогда не вернусь, никогда не вернусь
В этот город, обрядший Победу,
Потому что клянусь, перед Богом клянусь,
Никогда от него не уеду.
Валентина Ефимовская, СПб

Поздняя осень. Окна больничного коридора выходят на вели-чавую Неву. Вид изумительный. Интересная деталь: река никогда не меняет своего темно-свинцового цвета; возможно, поэтому по-эт сказал: «Невы державное теченье»? А в «Медном всаднике» Пушкин называет Неву «мрачной». Но это к слову. Очередная кли-ника пытается справиться с моей безсонницей; результатов нет. Вернее, исследования показывают, что часть сосудов заужена, кровь в мозг через просветы поступает скудно. Наверное, поэто-му и не помогает мне молитва семи Эфесским отрокам. Конечно, невозможное человекам возможно Богу, но Он редко идет против законов природы, Которые Сам же и создал. Поэтому будем ле-читься. А что молитва? Не поленился сделать несколько выписок из писем Оптинского старца Амвросия.
†«И болезнь переносить составляет не малый труд. Не без причины согрешающие предаются во изнемождение плоти, да дух спасется в день Господа нашего Иисуса Христа, когда принесут искреннее раскаяние в своих согрешениях. Волею-неволею будем смиряться, чтобы подобно Евангельскому мытарю, получить проще-ние грехов и милость Божию».
†«Господь лучше нас знает, что для нас полезнее, а потому и посылает, кому здоровье, а кому и нездоровье. За все же сла-ва и благодарение Милосердному Господу, Который не по беззако-ниям нашим творит с нами, и не по грехам нашим воздает нам; но если и наказывает нас, то с пощадением».
†«И не в том состоит грех, что человек прибегает к вра-чебным пособиям; а в том, если больной всю надежду на выздо-ровление полагает в одном враче и врачебных средствах, забывая притом, что все зависит от Всеблагаго и Всемогущаго Бога, Ко-торый Един, их же хощет живить или мертвить».
Очень душеполезная книга — «Собрание писем Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия к мирским особам». Сергиев По-сад, 1908. Ее переиздают часто, не премините прочесть.
В тишине многоместной палаты
Много сумрачных дней подряд
Спят больные, совсем как солдаты,
После боя усталые, спят…

Безконечное в жизни сраженье,
Безконечный и праведный бой
Нам в итоге сулит пораженье —
Эту истину знает любой.

Но отчаявшихся не встретишь
В этом злом и неравном бою.
Мы, как дети, как малые дети,
Верим только в победу свою.

Потому отвергаем отчаянье.
Тих и крепок предутренний сон.
Разве только невольно, случайно
У кого-нибудь вырвется стон…
Юрий Воропайкин

Для миллионов людей книги становятся приманкой чужих и зачастую ошибочных идей, следование которым может привести к катастрофе. Мировая история доказала это. Даже Библия — бого-духноовенная Книга — ввела в заблуждение массы неофитов, кото-рые брались познать Библию без необходимой подготовки и води-тельства. Тысячи сект основывают свои лжеучения на словах Биб-лии, будучи не в состоянии проникнуть в истинный духовный смысл сказанного.
 Что касается обычных книг, то подавляющее большинство принимает написанное другими бездумно, а по прошествии времени чужие мысли из разных книг, причудливо перемешавшись, стано-вятся «родными», «выношенными», ведущими заплутавшего человека по неверному пути жизни.
«Прошу вас, ради Бога, читайте слово Божие и отеческие наставления почаще, обрящете пользу, найдете там, что один путь к спокойствию — терпение и смирение. Прп.Макарий Оптин-ский.
Пусть опрокинет статуи война,
Мятеж развеет каменщиков труд,
Но врезанные в память письмена
Бегущие столетья не сотрут.
Вильям Шекспир †1616

Попутно припомнилось то сумасшедшее «макулатурное» время 80-х годов, когда за 20 кг бумаги ты мог получить талон на по-купку определенной книги. Выбор не отличался разнообразием и потрафлял вкусам невзыскательной публики: романы А.Дюма, де-тективы, исторические повествования М.Дрюона и пр. Талоны мож-но было купить и из-под полы, так же, как и книги. Книжная спекуляция процветала, а книги оценивались сугубо на деньги; многие подбирали книги под цвет обоев. Я даже написал тогда четверостишие:
Книг у него в изобилии.
— Почитать что-нибудь дашь?
— Не могу: накопил на автомобиль я,
А теперь коплю на гараж…

Много лет я не понимал, почему священники так деловито-спокойно и даже внешне равнодушно отпевают усопших. Ни запла-канные лица близких, ни черные одеяния, ни вид самого покойни-ка не вызывают у отпевающего чувство скорби: «Еще молимся о упокоении души усопшего раба Божия и о еже простится ему вся-кому прегрешению вольному же и невольному…»
Мерно плывет кадило, насыщая воздух церкви запахом лада-на, тихо плавятся свечи, души родных скорбят об утрате. Но ес-ли вы молитвенно-внимательно вглядитесь в лицо покойника, вы заметите (или почувствуйте?), как «впитывает» он каждое слово, как крепче сжимает его правая рука крест, как отбегает от него земная печаль. Да и само лицо его изменяется — устремляется вверх, светлеет, узрев, наверное, нечто удивительное и пре-красное: «Образ есмь неизреченныя Твоея славы, аще и язвы ношу прегрешений, ущедри Твое создание, Владыко, и очисти Твоим благоутробием, и возжеланное Отечество подаждь ми, рая жителя меня сотворяя теперь».
Это не выдумка автора: священники знают, что такое проис-ходит часто. Правда, не со всеми…
А на этой земле никому не успеть —
Богатящийся много оставит.
Ублажаю тебя, сотаинница Смерть,
Ублажаю живыми устами.
Если Смерть избавляет от больших утрат,
Если всяк пораженьем помечен,
Слава Богу, никто не вернется назад,
Слава Богу, никто здесь не вечен.
Все не наше кругом, все чужое окрест,
Не сродниться нетленному с тленом.
Вот и рвется душа из земных этих мест,
Тяготясь кратковременным пленом.
Загостилась она. Не пора ли домой?
Покаянье спровадит в дорогу…
У исхода явися, Хранителю мой,
Тих и радостен, буди подмогой.
Иеромонах Роман(Матюшин)

По молитвам духовного отца я живу рядом с кладбищем, на котором похоронены близкие; да вы это уже знаете. А на кладби-ще том есть церковь прп.Серафима Саровского, и много лет слу-жит там любимейший перебуржцами, да и не только ими, батюшка Василий Ермаков. Маленький деревянный храм, в который не попа-ла в войну ни одна бомба, когда служит отец Василий, забит до отказа. А я всегда, нет, почти всегда, прохожу мимо — не выно-шу тесноты. «Что же ты не заходишь ко мне, Саша?» — как-то не-нароком спросил он. «Да душно тут у вас, батюшка, не выстоять мне», — отбиваюсь я. А тут летом случилась со мной беда — при-бежал без затей, и ждущая толпа у входа пропустила меня. «Ну, что, Саша, пришел, — а я ведь не старец — я старый священник», — встретил меня моими же словами отец Василий. Кухонька при храме была полна народа. А я бросился на пол, положил усталую голову ему на колени и зарыдал в голос: «Не могу больше, ба-тюшка, не могу больше выпускать газету!» Скоро принесли свято-го масла, и батюшка помазал мою грешную голову крест-накрест. «Рано тебе еще газету бросать. Отдохни летом и ко мне приходи — у нас тут настоящие православные люди обретаются». Усадив на табурет, велел подождать минут пять. Часа полтора ждал я отца Василия, пока он беседовал с иностранцами да трапезничал. Думал уйти, да знакомый остановил: раз батюшка сказал ждать — надо ждать: «он же за тебя молится сейчас».
И впрямь, мне незаметно полегчало, а ведь с делом серьез-ным прибежал я сюда. Вернулся отец Василий, как всегда, в ок-ружении; я думал — забыл он, ан, нет: «Александр Григорьевич, чего стоишь, заходи». Я зашел. Батюшка посмотрел на меня (а взгляд его точно не описать; пронзительно посмотрел) и сказал: «Вот теперь иди, только за границу не езди». «Да я в Пюхтицу собрался с женой…» «В Пюхтицу можно, — улыбнулся он и повто-рил: «Ко мне заглядывай».
И снова я хожу по кладбищенской аллее мимо церкви, где по воскресеньям толпится терпеливый народ, иду к маминой могиле. К батюшке не захожу — до следующей беды…
Здесь, на Серафимовском кладбище,
Где всегда народа полон храм,
Мы любви и утешенья ищем,
Здесь выходит добрый пастырь к нам.
Не жалея времени и силы,
Верный сын и любящий отец, —
Служит пастырь Богу и России,
Окормляя немощных овец.
Божьим чудом вырванный из плена,
Отроком хлебнув немало бед,
Вот уже полвека неизменно
Он несет нам истину и свет.
Призывает он своим примером
Пуще жизни Родину любить.
И, пока жива Святая Вера,
Значит, и Россия будет жить!
Татиана Егорова, СПБ

Интересный факт из батюшкиной биографии: в 1941 году чеырнадцатилетний Вася был загнан фашистами в один из концла-герей в Прибалтике для трудовой повинности, но его вызволил из неволи… впрочем, прочитайте кусочек воспоминаний Патриарха Мо-сковского и всея Руси Алексия II: «В лагерях Прибалтики мы (будущего Патриарха в качестве мальчика-прислужника брал с со-бой его отец-священник. — А.Р). совершали богослужения, многих крестили; для этого нам в бараках выделяли комнату или отгора-живали закуток… Особенно жаль было детей. Иногда местным жите-лям удавалось уговорить коменданта и взять кого-то из обречен-ных ребятишек в свои семьи. Вот и нам таким образом удалось спасти пятнадцатилетнего Васю Ермакова и его сестренку, а так-же семьи священников Василия Веревкина и Валерия Поведенского. Чтобы спасти Васю с сестренкой, подделали документы, приписав их к семье Веревкиных. Рисковали, конечно. Но Господь оказал Свое покровительство, и 14 октября, на Покров, наши подопечные были освобождены. С Васей мы крепко подружились. Потом вместе поступали а Семинарию в Ленинграде. Васю приняли, а меня — нет». Вот как переплетаются судьбы…

Позднее припомнился один эпизод. Когда я вместе с народом ждал о.Василия около крыльца, рядом стояли две женщины, по сходству — мать и дочь. Жалко было смотреть на них: личики крохотные, белые, носики острые, у дочери завязан глаз, вид у обеих очень болезненный. Они обратились к вернувшемуся батюшке с просьбой: «Помогите!» Неожиданно резко о.Василий сказал: «Раньше надо было просить! Двадцать лет назад я говорил вам!» — и прошел в храм. Я тогда не удержался и сказал ему: «Батюш-ка, жалко женщин». «Богу не нужны человеческие обломки; теперь им не поможешь, раз сами не захотели», — ответил он. Женщины были одержимы бесами…

Сегодня 20 декабря — день рождения отца Василия. После литургии маленький храм не узнать: обилие цветов, подарков и длинная очередь получить благословение батюшки рядом с иконой свт.Николая. Мне тоже повезло добраться и даже сфотографиро-ваться рядом с любимым священником.
Но вот каким-то чудом прорвалась к нему женщина и, еле сдерживая слезы, просит помолиться за сына-моряка, заболевше-го гнойным менингитом. «Молись — молитва матери самая сильная, Бог ее слышит. А ты сама-то когда причащалась?» «Не помню, лет девятнадцать назад», — ответила мать. Ничего не сказал отец Василий, только я, стоя совсем рядом, почувствовал, что он хо-тел сказать женщине, но пожалел…
ПЛАЧ
Ах ти тошненько, ох ти тошненько,
Белый свет мне совсем не мил.
Я осталась одна-одинешенька
посреди крестов и могил.

Горе горькое повстречалося,
Ручки сложены на груди.
Я давно туда собиралася,
Что ж меня ты опередил?

Чем же я тебя так обидела,
Мать родимую позабыл?
Я бы все смогла, все бы вынесла, —
Пережить тебя нету сил.

Сыплет ветер в могилу листьями,
И меня покрой, забросай.
Ясноглазый мой, мой единственный,
Кто же мне закроет глаза?
Иеромонах Роман(Матюшин)

«Здравствуйте, уважаемый Александр Григорьевич! Я плохо вижу, на одном глазу надо операцию делать, а денег нет, а я уже не хочу терпеть мучения, когда уже стою у края могилы — мне 75 лет. Вижу в очках одним глазом +5 — и слава Богу! Но я взяла лупу и увидела Вас, я Вас увидела! По возрасту Вы мне в сыновья годитесь.
Я читаю Вашу книгу, она добрая, хорошая, есть чему по-учиться, ведь человек всю жизнь учится. На многие вещи стала смотреть совсем другими глазами. Благодарю Вас, Вы помогаете мне дожить век, Вы мне как родной.
А вот мой сын живет в Москве, хоть бы одно письмецо при-слал, доброе слово сказал бы. Нет, видно, не дождусь. Обидно. Но он мне сын, я молюсь за него, чтобы Господь вразумил его. Он, Володя, на два года моложе Вас, а какая разница между Вами — Ваше отношение к маме и моего сына ко мне!
Простите за то, что отнимаю Ваше время, не хочу обреме-нять Вас своими скорбями, у Вас и своих забот хватает. Если можно, пришлите мне книгу «Новые чудеса Святителя Николая», а если нет, Вы и так мне доброго много сделали. Меренкова Евдо-кия Ивановна, Саратовская область». Такое письмо…
 Отвечаю: «Мне стыдно перед Вами, Евдокия Ивановна, что Вы считаете меня хорошим сыном. Это теперь, когда нет мамы, чувство неизгладимой вины грызет и грызет душу, не давая по-коя. Сколько бед и переживаний я доставил ей при жизни! Но ма-ма всегда прощала меня, и сейчас, там, знаю, простила, — но я пока не могу простить себе многое.
… В одном из писем по поводу ухода моей мамы иеромонах Роман(Матюшин) заключает: «И вы почувствовали, родители — это ограда от Вечности. С их уходом ограда исчезает, и мы уже ста-новимся пред Вечностью лицом к лицу. И нужно ли говорить — помни последняя своя тому, кто стоит у последней черты? Как это стояние отрезвляет!»
Володя из Москвы, напиши маме, напиши, ну хоть две строч-ки: «Жив, мама, как твое здоровье?» Ты даже не представляешь, как этот пустяк перевернет ее стариковскую жизнь. Адрес-то прежний, не забыл?..
Простите и Вы меня, Евдокия Ивановна, нет у нас уже этой книжки; послылаю только две иконки — Свт.Николая и Пюхтицкой Божией Матери — Вам на память. Кланяюсь Вам низко, Александр Раков».
        ОЖИДАНИЕ
Скоро сто уже старухе, вот какие, брат, дела.
И, как полюшко зимою, голова ее бела.
Слышит плохо, видит слабо, тихо сядет у окна,
Начинает с сыновьями разговаривать она:
«Сашка, где тебя носило? Экий вымахал пострел.
Все гуляешь, за дровами снова съездить не успел…
Борька, бес глазастый, где ты? Хоть умри, простыл и след.
Вон корова отвязалась, а тебя все нет и нет…
Колька! Все, поди, читает… Прямо стыдно от людей,
Книжки книжками, а косу ты к утру себе отбей…»
Что-то силится старуха разглядеть в своем окне.
Все три сына, три героя там остались — на войне.
А в окошко лист валится, плавно катится луна.
Скоро сто уже старухе, позабыла все она,
Все на свете позабыла, все на свете — до конца,
Лишь остались в бедном сердце три возлюбленных лица.
Все идут к ней русским полем сквозь туманное жнивье
Три ее родимых сына, три кровиночки ее…
Николай Рачков, СПб

«…КОГДА МОНАХ ПЛАЧЕТ»
На Крещение Господне исполнилось 35 лет игуменского слу-жения м.Варвары — настоятельницы Пюхтицкого Свято-Успенского женского монастыря в Эстонии. На Светлой Седмице редактору Александру РАКОВУ посчастливилось задать матушке несколько во-просов.
— Матушка, игуменское служение скрыто от посторонних глаз. Расскажите, пожалуйста, о вашем пути, обязанностях игу-мении.
— В монастыре я живу уже больше полувека, а поступила в 1952 году. Это было очень тяжелое послевоенное время, и сюда шли как на подвиг. Не было ни машин, ни тракторов, делать все приходилось своими руками, а питание было очень скудное. Но мы не жаловались. Я сразу же подружилась с сестрой Георгией, с которой мы 40 лет прожили в этом монастыре. Сейчас она игумен-ствует в Иерусалиме. Нас вместе поставили в одну чреду петь, и на всех других послушаниях мы были вместе. В 1958 году меня постригли в мантию. А уже в 1968 году Святейший Патриарх Алек-сий I (Симанский) назначил меня настоятельницей. Я была не подготовленной к этому, никогда не было даже мыслей, что такое возможно и на меня будет возложено столь ответственное и тяже-лое послушание, сами понимаете, — женский монастырь, расшатан-ное хозяйство. Но у нас был, слава Богу, очень сильный покро-витель, нынешний Патриарх Алексий II, а в 1961 году его назна-чили нашим епископом. В Пюхтицу он приезжал еще ребенком, со своими родителями, наблюдал, как сестры работают: косят траву, жнут, сеют, картофель сажают, дрова, воду на себе носят… Тогда электричества, водопровода, отопления центрального еще не бы-ло. И вот, став епископом, он сказал: «Матушка, надо прини-маться за ремонт». И завертелось. Рабочие заново перекрыли крыши соборов, храмов, домиков, провели отопление. Постепенно все наладилось с его помощью. Спаси его, Господи! И до сего-дняшнего дня он помогает нам. Только раньше приезжал чаще, следил за работами, во все вникал, давал указания, советы. С этой стороны мое служение было легким. С внутренней монастыр-ской жизнью было потрудней: сто с лишним женских характеров — это нелегко, но с Божией помощью все получилось. И вот уже 35 лет моего игуменства пролетели. Нынче, бывает, и приболею, диабет у меня, но все нужно потерпеть, нужно смиряться.
 — А что вы говорите насельнице, когда она впервые пере-ступает порог обители? Поделитесь своими педагогическими сек-ретами.
 — Да какая педагогика… Что я, грешный человек, могу ска-зать от себя?.. Я привожу новоначальной слова игумении Таисии Леушинской: «С чего начать? С любви! Не думай, что ты в мона-стырь пришла и сейчас же здесь обретешь Царство Небесное. Цар-ство Небесное — внутри нас. Как будешь жить, как себя поста-вишь, так все и образуется. А начни с любви — всех люби одина-ково». Это — первое и главное, а уж потом появится и смирение, и послушание, и кротость, и прочее. И еще говорю: «Ты пришла в обитель Царицы Небесной. Сегодня игумения я, седьмая уже за 112 лет нашего бытия, завтра будет кто-то из вас. Но помни, ты пришла служить Божией Матери. К Ней обращайся за помощью: Она такая милостивая и всегда и во всем помогает. Мы все на себе это испытали». И я не безпокоюсь за новеньких: старшие монахини их встречают с любовью, все им показывают, учат пе-нию, чтению, рукоделию, работе в полях и на скотном дворе. Так учили и меня когда-то. Я ведь когда пришла в Обитель, не умела ни косить, ни жать, ни бороновать, ни колоть дрова… А когда меня матушка спросила: «Валя, а что ж ты можешь делать?» Отве-тила: «Матушка, я на кухне могу работать, но если мне расска-жут и покажут — я все буду делать». Меня всему научили.
 — Я наблюдал за вашими послушницами — какие радостные лица! И это неподдельная радость. Им нравится в монастыре.
— Я вот и сама наблюдаю, они не только чисто приберут тот же храм, но с любовью протрут каждую половицу, каждую капельку воска отскребут с терпением. И это касается любого послушания. Одна любит рукодельничать и пальчики у нее такие ловкие, игол-ка так и играет в руках, другая говорит: «Матушка, мне только иголку в руки не надо, я копать буду и цветы сажать, и на ого-роде работать». Я не ломаю характеры, каждой даю послушание по способностям. Приходят к нам и с высшим образованием, работают в монастырской библиотеке. У нас на каждое послушание есть се-стры по специальностям. И послушание для всех в радость, пото-му что послушание в монастыре — это та же молитва.
— Матушка, слышал, что в монастырях обычно проходят целую систему послушаний: в пекарне, через год — в поле и так далее…
— И у нас так. Приходит новенькая и начинает с более тя-желого послушания. Например, на скотный двор отправляю. Ведь городские девочки и корову-то в глаза не видели, с какой сто-роны к ней подойти, не знают. Но тем более им интересно. Труд это тяжелый и грязный: надо накормить-напоить коровушку, и на-воз убрать, и соломки чистой подтрусить. И на конюшне работа-ют, и на кухне… Постепенно формируется характер: ты уже видишь человека, как он к послушаниям относится, как к молитве. Так во всех монастырях: начинают со скотного, с кухни. В кухне то-же тяжело: надо каждый день трижды накормить монахинь, послуш-ниц, паломников. Паломники удивляются: «Как же так, матушка, у нас дома суп с мясом, да не такой вкусный, как ваш постный». Они правы. Вкусно сестры готовят, потому что с любовью и мо-литвой.
 — А ласково как потчуют, как родных. Матушка Назария не молодая, а все расторопно делает да с улыбкой. Люди ведь к вам сюда за ласкою едут из того ожесточенного мира.
 — Верно. Даже одно слово доброты и ласки душу отогрева-ет. И я говорю: «Сестры, вы знаете, какой у нас монастырь: Ма-терь Божия явилась здесь, чтобы облегчение было русским людям, вот и устроилась трудами о.Иоанна Кронштадтского наша Обитель. Посмотрите, какие к нам приезжают люди — истерзанные судьбой, измученные, все едут с горями, мало кто с радостями. Надо их утешить». Людям не много надо — участливое слово, и они уезжа-ют со слезами благодарности и радости, говорят: «Дай Бог, что-бы Матерь Божия сподобила нас вновь приехать в этот рай зем-ной».
 — Мужские и женские монастыри разнятся. Вот Псково-Печерский мужской монастырь — как благодатно там, прибрано с любовью, монахи служат дерзновенно, а святых сколько было! Но от Пюхтицы отличается. Может быть, женское сердце тоньше мо-лится?
— Женская натура понежнее немножко, и женская рука сразу видна во всем. Как женскую натуру ни прячь под черную мантию, она все равно проявится. А Псково-Печерский монастырь я очень люблю, я еще отца Симеона (Желнина), которого сейчас прослави-ли, помню, четыре раза была у него. В 1952 году, как поступи-ла, он меня спросил: «Девочка, а ты сколько живешь в монасты-ре?» Я с радостью: «Батюшка, уже четыре месяца!» Он заулыбал-ся: «Целых четыре месяца! У-у-у, еще до мантии доживешь». А мне тогда 22 года было, до мантии-то далеко. Уж такой был ба-тюшка — простой, светлый, такое хорошее было у него лицо, доб-рое. Как будто сейчас его вижу… И отца Иоанна (Крестьянкина) люблю. Давно его знаю, уже более 40 лет. И никогда не иссякнет старчество на Руси. Посмотрите, сколько их у нас: прп.Серафим Вырицкий, отец Николай Гурьянов, ваш духовник — отец Иоанн Ми-ронов. Много у нас старцев и чудных батюшек, не всех мы и зна-ем.
 — Матушка, кое-кто считает, что в монастыре легче спа-стись…
 — Оттого, что внутренняя монашеская жизнь сокрыта. Есть пословица: «Видят монаха, когда он скачет, но не видят, когда монах плачет». А монах в сокровенной своей жизни столько мо-лится! Сколько он плачет! Сколько кается в своих недостатках! Ведь приходит человек в монастырь со своими слабостями, но прожив в монастыре 40-50 лет, монах уже насквозь видит и себя, и другого. Монастырская жизнь тяжелая. Это — забота о спасе-нии, своем и всего мира. Об этом и молятся в монастырях.
 Часто люди говорят: «Ой, матушка, я такая грешная». Уте-шаю: «А я что, святая? Да я, может быть, грешнее тебя, родная моя». Удивляются: «Почему, матушка, вы так говорите?» «А пото-му, — отвечаю, — что, может быть, вы делом грешите, а я в мыс-лях. Мелькнет мысль, и вот я уже согрешила. А у Господа что мысль, что дело — одно и то же». Глядишь, люди успокаиваются.
— Это к кому-то из старцев Оптинских пришла женщина ка-яться и говорит: «Батюшка, я во всем грешна» и плачет. Батюшка удивился: «Что, и лошадей крала?» «Нет» — удивилась та. «А что же говоришь, что во всем грешна?» — улыбнулся батюшка.
 — И так бывает. А еще некоторые миряне пытаются устроить монастырь у себя дома, но получается карикатура или трагедия. А надо жить просто, как Господь показывает. Есть у тебя при-звание — иди в монастырь. Чего бояться? В миру — работа, у нас — послушание. Даже старенькие монахини исполняют посильное по-слушание. Что делают? Шепчут безпрестано: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную», а сами в это время картошечку чистят. А картошечки-то начистить гору надо: на 172 своих сестер-монахинь да еще на паломников. Попробуй-ка! А ведь у них и болезни всякие, у кого сердце слабое, у кого пе-чень больная. Но исполняют послушание по силам своим… А у нас еще ведь Неусыпаемая Псалтирь читается день и ночь, каждые два часа сменяются чтецы. Уже заря, уже закончилась служба, а Псалтирь у нас не кончается… А сколько подают синодиков, запи-сочек за здравие, за упокой. Все мы добросовестно читаем. А если умирает наша послушница или монахиня, мы читаем ночью над ней Псалтирь в храме. Все предусмотрено монашеским укладом.
 — В Серафимо-Дивеевской летописи есть фраза, которая звучит примерно так: сестры умирали спокойно, знали, — отмо-лят.
 — Я вот тоже наблюдаю, когда монахини или послушницы умирают… как же они хорошо умирают! Вот монахиня, скажем, за-болела, болеет, ее причащают, и вот уже наступает кончина. Приходишь, смотришь, — монахиня только причастилась, еще бла-годарственную молитву читают, а она улыбается, ручки складыва-ет, вздох — и конец. Я тогда говорю новеньким насельницам: «Видите?» — «Видим». «Но чтобы достичь такой благодати, такой чистоты, надо поработать, исполняя послушание, и надо очень много трудиться над своей душой. Ведь мирную смерть еще заслу-жить надо». И многие монахини ее заслуживают. Своими молитва-ми, послушанием. Ведь как бывает порой — непогода, а надо ку-да-то идти, что-то делать. Я сама была новенькой, помню, ма-тушка говорит: «Валя, надо идти на просо», или: «Сегодня я на-значаю тебя благочинной на кухню». А я в ответ только: «Бла-гословите, матушка». Когда все делается со смирением, терпени-ем и кротостью, - как хорошо быть послушницей!..
— И все же уходят из Обители? Монашеское служение дано не каждому. Какие слова вы говорите покидающей монастырь насель-нице?
— Бывает. Был даже случай, когда насельница (не монахиня) от нас ушла и замуж вышла. Осуждать ее нельзя. Уйти не зазор-но. Господь предоставляет человеку свободу выбора, а не так, что если пришла в монастырь, значит, должна остаться… И еще, и я, и старые монахини заметили, что кого Матерь Божия избирает Себе на служение, — тот, как бы тяжело ни было, никогда не уй-дет. И я всегда говорю вновь поступившим: «Проверьте себя. В монастыре надо отсечь свою собственную волю и исполнять любое послушание с радостью и молитвой. А начнешь роптать — все по-губишь». Та послушница сказала: «Матушка, я себя проверила, не мое это. Благословите вернуться домой». Я благословила… Многие потом приезжают сюда за советом или как паломницы. Часто с семьями своими приезжают. Мы всем рады, всем стараемся помочь.
— Матушка, 10 лет уж я редакторствую, так тяжко порой бы-вает, устал. А отец Иоанн Миронов говорит: — Еще 10 лет пора-ботаешь.
— И я скажу тоже: — Трудитесь. А сила найдется, Господь поможет. Трудно будет — молитесь. А читателям советую: «Читай-те больше «Православный Санкт-Петербург» — очень нужная газе-та, многому научить может. Я с нетерпением жду каждый новый номер и нахожу в ней для себя много полезного.
       ЧАСТЬ 3. ПРОСИТЬ — ТОЛЬКО У ГОСПОДА
Сон: всю ночь по улицам Парижа, схватившись за руки, мы прятались и расставались. Ты плакала, и разлука была неизбеж-ной, а мы так трепетно любили друг друга, что на части рвалось сердце! И эта неизбежность, и удивительное притяжение чувств, и почему-то ажурный Париж, и ты, лица которой я не видел, и я, на пределе любви, которой не испытывал даже в юности,.. — но реальность драмы разбудила меня, и я долго лежал, трудно пере-ходя в нашу жизнь. Неужели я способен так сильно любить? И по-чему Париж? А кто она?.. Непослушливая душа опять вернулась из своего полета и нехотя успокаивалась на привычном месте. Это был просто сон…
СТАРИК
Под старость лет, забыв святое,
Сухим вниманьем я живу.
Когда-то — там — нас было двое,
Но не во сне — не наяву.

Смотрю на бледный цвет осенний,
О чем-то память шепчет мне…
Но разве можно верить тени,
Мелькнувшей в юношеском сне?

Все это было, или мнилось?
В часы забвенья старых ран
Мне иногда подолгу снилась
Мечта, ушедшая в туман.

Но глупым сказкам я не верю,
Больной, под игом седины.
Пускай другой отыщет двери,
Какие мне не суждены.
Александр Блок, †1921

Человек тянется к красоте в природе, архитектуре, музыке, живописи, но главное — в самом человеке. Женская красота вы-соко ценилась во все времена человеческого жития. И где-то да-леко-далеко шевелилось: приносит ли красота счастье, которого жаждет любая женщина, а стать ее обладателем — мужчина? Я ра-зыскал два стихотворения, чтобы вы сами ответили на этот во-прос. Желательно, чтобы в книге стихи стояли рядом, на разво-роте, — так легче размышлять:
НЕКРАСИВАЯ ДЕВОЧКА

Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка.
Заправлена в трусы худая руба-шонка,
Колечки рыжеватые кудрей
Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,
Черты лица остры и некрасивы.
Двум мальчуганам, сверстникам ее,
Отцы купили по велосипеду.
Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,
Гоняют по двору, забывши про нее,
Она ж за ними бегает по следу.
Чужая радость так же, как своя,
Томит ее и вон из сердца рвет-ся,
И девочка ликует и смеется,
Охваченная счастьем бытия.
Ни тени зависти, ни умысла ху-дого
Еще не знает это существо.
Ей все на свете так безмерно ново,
Так живо все, что для иных мертво!
И не хочу я думать, наблюдая,
Что будет день, когда она, ры-дая,
Увидит с ужасом, что посреди подруг
Она всего лишь бедная дурнуш-ка!
Мне верить хочется, что сердце не игрушка,
Сломать его едва ли можно вдруг!
Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине ее горит,
Всю боль свою один переболит
И перетопит самый тяжкий ка-мень!
И пусть черты ее нехороши
И нечем ей прельстить вообра-женье, —
Младенческая грация души
Уже сквозит в любом ее движе-нье.
А если это так, то что есть красота
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?

Николай Заболоцкий †1958 КРАСАВИЦА

На тесной будничной тропе —
Красавица из русских сказок.
И вот стоит она в толпе
Такая! — что боишься сглазить.
О, эта светлая кра-са!
В ней строгость кроткая послушниц.
Такими были небеса,
Еще не знавшие уду-шья.
Очей сосновый коло-рит,
Водою озера умытый,
Где чары женские та-ит
Ресниц трепещущая свита.
Ее пока не увезли
Владельцы сытого комфорта —
Любаву северной зем-ли —
К устоям бизнеса и спорта.
Теперь и красоту ве-зут
Отсюда, славя дни косые.
И льет сиротскую слезу
По дочкам матушка-Россия,
Как в те лихие вре-мена,
Когда девиц ловили в поле,
А эту обрекла страна
На добровольную не-волю.
И будет где-то под-растать
Побег невинного мла-денца
Без православного креста,
Но с безутешным рус-ским сердцем.

Татиана Шорохова, СПб


Двадцать лет потребовалось мне, чтобы увидеть и понять неповторимую красоту моей жены. «Миловидность обманчива и кра-сота суетна; но жена, боящаяся Господа, достойна хва-лы»(Притч.31,30).

Пустяк: церковными орденами и медалями награждают только живых, а государственными — и живых, и почивших. А к чему ушедшему в тот мир орден вдогонку? Его даже прицепить не к че-му…
— Нет, ребята, я не гордый.
Не загадывая вдаль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль.
На медаль. И то не к спеху.
Вот закончили б войну,
Вот бы в отпуск я приехал
На родную сторону.
Буду жив еще? — Едва ли.
Тут воюй, а не гадай.
Но скажу насчет медали:
Мне тогда ее подай.
Обеспечь, раз я достоин.
И понять вы все должны:
Дело самое простое —
Человек пришел с войны.
И шутил бы я со всеми,
И была б меж них одна…
И медаль на это время
Мне, друзья, вот так нужна!
 Александр Твардовский †1971 «Василий Теркин»

А к маминой могиле уже не подойти: ноябрьские кладбищен-ские лужи превращаются в маленькие болотца. Но если переси-лить себя, то мокрые ноги не пугают и сами ведут к кресту. Да и синичкам в кормушку набросать крошек. Чуть дальше могила от-ца и близких; теперь уже нечего терять и можно смело лавиро-вать среди полузаброшенных захоронений. На папиной могиле мама с трудом и за большие деньги в 1981 году поставила огромный гранитный камень, на нем укрепили фото папы в форме полковника и выбили пятиконечную звезду. Не так давно с другой стороны памятника, над изображениями деда с бабушкой — а бабушка точно была верующей — выбили восьмиконечный православный крест. Я хотел было убрать звезду, но старший брат не дал — «не трогай прошлого!» — и, думаю, был прав. Я часто бываю на кладбище; такую картину повсюду встретишь. Да не нам судить… Сейчас, правда,
Все меньше звезд на кладбище,
Все более крестов,
Живым напоминающим,
Что мы народ Христов.
Игорь Сойкин, Переславль-Залесский

Я давно перестал интересоваться политикой — не читаю светских газет, в партиях не состою, а если и смотрел предвы-борные дебаты — так это больше стыдливое развлечение от не сдерживающих эмоции партийцев, чем возможность выбрать, за ко-го завтра голосовать в Госдуму.
И все же обида есть: две партии выдвинули православных кандидатов: Николая Державина, референта Святейшего, и Вален-тина Лебедева, председателя Союза православных граждан и ре-дактора журнала «Православная беседа» — от «Народной партии»; партию «За Русь Святую» представлял Сергей Попов, который на-мекал, что есть у него благословение Старцев, а каких — неиз-вестно. Не нужно есть хлеб аналитика, чтобы предсказать пора-жение православных претендентов: партии не создаются перед вы-борами; о Державине православный люд знает только то, что он комментирует Рождественские и Пасхальные богослужения по ТВ.
Вот когда мог бы оказаться полезным Союз православных журналистов, предложенный в 1998 году нашей редакцией и столь недальновидно отвергнутый Конгрессом православной прессы в 2000 году! А последовавший изнутри раскол православных СМИ на «наших» и «ненаших» и вовсе угробил идею. Как бы пригодились сейчас сотни небольших изданий во всех уголках России для зна-комства с кандидатами и их программой! Жаль, что Москва не же-лает слышать мнение «низов», вернее, нас просто не спрашивают. Но, к слову, даже такая «мелочь», как дефект речи, могут стать непреодолимой преградой для депутатства в Думе. Что ж, до зав-тра немного времени. От души хотелось бы ошибиться…
…А теперь осталось только проставить цифры: «Народная партия» — 1,2%; «За Русь Святую» — 0,5%… Победила проправи-тельственная «Единая Россия» — 37%…
       
       «О, друзья мои! Вы представить себе не можете, какая грусть и злость охватывает вашу душу, когда великую идею, вами давно уже и свято чтимую, подхватят неумелые и вытащат… на улицу, и вы вдруг встречаете ее уже на толкучем, неузнаваемую, в грязи, поставленную нелепо, углом, без пропорции, без гармо-нии, игрушкой у глупых ребят!» Ф.М.Достоевский «Бесы».

А вчера мы — привычно? — пережили очередной террористиче-ский акт со множеством невинных жертв: в Ессентуках была взо-рвана электричка, везущая людей на работу. 45 убитых и около 200 раненных от взрывчатки, напичканной гвоздями и пулями. И опять в очередной раз слышатся обещания найти и примерно нака-зать заказчиков (исполнители мертвы). Опять милиция и армия не будет спать сутками, обыскивая прохожих и транспорт, усилит охрану всего, что возможно охранить. Но скажите, как бороться с женщиной, готовой разорвать собственное тело на части взрыв-чаткой ради мести? Чечня, этот кровавый молох, требует все больше и больше жертв.
       Страшно говорить эти слова, но Чечня уже давно не Россия, и наши попытки — от войсковых операций до мирных пере-говоров с бандитами — ничего не дают. И это будет не единст-венная территориальная утрата страны в ближайшем будущем; Си-бирь мы практически потеряли, Дальний Восток становится еще дальше, а США все ближе…
Что делать? — извечно русский вопрос: положиться на волю Божию и смиренно принимать заушения? Сказано в пророчествах: через многие испытания пройдет наше Отечество, прежде чем нач-нется истинное возрождение…
Теперь тебе не до стихов,
О слово русское, родное!
Созрела жатва, жнец готов,
Настало время неземное…

Ложь воплотилася в булат;
Каким-то Божьим попущеньем
Не целый мир, но целый ад
Тебе грозит ниспроверженьем…

Все богохульные умы,
Все богомерзкие народы
Со дна воздвиглись царства тьмы
Во имя света и свободы!

Тебе они готовят плен,
Тебе пророчат посрамленье, —
Ты — лучших, будущих времен
Глагол, и жизнь, и просвещенье!

О, в этом испытанье строгом,
В последней, в роковой борьбе,
Не измени же ты себе
И оправдайся перед Богом…
Федор Тютчев †1873

У прп.Серафима Ракитянского(Тяпочкина †1982) читаем: «За-хват Сибири Китаем произойдет не военным путем: китайцы, вследствие открытия границ, станут массами переселяться в Си-бирь, скупать землю, недвижимость, предприятия, квартиры. Все произойдет так, что в одно утро русские люди, живущие в Сиби-ри, проснутся в Китайском государстве». Далее старец говорит о том, что китайцы попытаются военной силой захватить Урал, но «Россия выстоит в этой битве, после страданий и полного обни-щания она найдет в себе силы воспрянуть.
В это время Господь оставит за Россией те земли, которые стали колыбелью русского народа и были основой Великорусского государства. Это территория Великого Московского княжества ХVI века с выходами к Черному, Балтийскому и Северным морям». Ю.Артемьев, Л.Смирнов. Последние времена: апокалиптические пророчества в современном рассмотрении. «Усмань православная», 2003,№15
  ВОЗВРАЩЕНИЕ
В песок уходила вода.
Ползла саранча по округе.
Народ покидал города,
И друг разуверился в друге.
А нечисть ползла и ползла —
Душа цепенела от страха.
И вот ни двора, ни кола.
И русские верят в Аллаха.
Откуда свалилась беда?
Кого ожидать на подмогу?
Пока догорала звезда,
Господь указал мне дорогу.
Владимир Шемшученко, СПб
 
Знаю, что не любит старца Сампсона (Сиверса †1979) часть священства, и причины знаю… Но что вы сможете возразить на его пророчество, сказанные незадолго до смерти в 1979 году: «Рос-сия станет маленькой, в пределах Московского государства. На западе ее граница пройдет по Печорам». Уже частично сбылись слова старца.
       «Не важно от добра произвести добро; но весьма уди-вительно злое обратить в добро: «На спокойном море всяк может быть кормчим». Невелика мудрость, когда море не волнуется и пристань видна, — и направить к ней корабль. Но иное дело, ко-гда бушует буря, корабль поврежден, ночь темная; и при всем этом капитан корабля так искусно распорядился, что безбедно избежал опасности. Подобное замечаем мы и в мироправлении Бо-жием: кажущееся нам попущение воли Божией не ведущим к добру, Бог приводит к наилучшему концу по Своей неизреченной премуд-рости и правде». Остановлюсь на этом, ибо я не богослов и, хо-тя прочитал «Илиотропион, или сообразование человеческой воли с Божественной волей» свт.Иоанна(Максимовича), митрополита То-больского и Сибирского, мало что понял. При случае спрошу у батюшки — так-то оно лучше будет…
       
Помогите тому, кто слабее.
Русский русского да не покинет,
И в беде своего пожалеет,
Не забудет и не отринет.
Ни за то, что он стал безродным,
Ни за то, что он пьет да курит,
Ни за то, что он стал неугодным,
Что его только бьют да дурят.
  Все простим. Перестанем считаться
И друг другу руки протянем,
Не забудем родства и братства.
Все стеной друг за друга встанем.
А иначе возьмут всех даром,
А иначе России не будет,
Продадут всех дешевым товаром…
И пусть Бог нас за это судит.
        Нина Карташева, Москва

Один из величайших столпов греческого монашества, знаме-нитый Паисий Святогорец †1994, говоривший, что читать библей-ские пророчества «столь же просто, как и газету», описывал грядущую судьбу мира так: «Помысел говорит мне, что произойдут многие события: русские займут Турцию, Турция же исчезнет с карты, потому что треть турок станет христианами, треть погиб-нет на войне и треть уйдет в Месопотамию.
Средний Восток станет ареной войн, в которых примут уча-стие русские. Прольется много крови, китайцы перейдут реку Ев-фрат, имея двухсотмиллионную армию, и дойдут до Иерусалима. Характерной приметой, что эти события приближаются, будет раз-рушение мечети Омара, т.к. это будет означать начало работ по воссозданию евреями храма Соломона, который был построен имен-но на этом месте.
В Константинополе произойдет великая война между русскими и европейцами, и прольется много крови. Греция не будет играть в этой войне первенствующую роль, но ей отдадут Константино-поль. Не потому, что русские будут благоговеть перед греками, но потому, что лучшего решения найти не удастся…
Евреи, поскольку будут иметь силу и помощь европейского руководства, обнаглеют и поведут себя с безстыдством и гордо-стью, и постараются управлять Европой…
Они будут строить многие козни, но через гонение, которое последует, христианство всецело объединится. Однако объединит-ся не так, как хотят те, кто различными махинациями устраивает всемирное «объединение церквей», желая иметь во главе одно ре-лигиозное руководство. Христиане объединятся, потому что при создавшемся положении произойдет отделение овец от козлов. То-гда осуществится на деле «едино стадо и един Пастырь»… «Духов-ное пробуждение», 2001.
       Когда я был в Иерусалиме еще в 1995 году, монахини Горнего монастыря говорили с уверенностью, что уже подвезен материал для возведения храма Соломона…
Братия и сестры! Время коротко.
Мир плотской состарился во зле.
Тишина и мир — перед иконами,
Нет другой отрады на земле.
Русь еще стоит — молитвой праведных.
Все обильней скорбь и теснота.
Но сильна не силою, а правдою
Русь, не позабывшая Христа.
Что пытать о сроках? То — неведомо.
У всего земного — краткий век…
Крестный путь! Иной не заповедан нам,
Лишь Крестом спасется человек.
Лариса Кудряшова, СПб

В предыдущей книге, посланной издателю, я опрометчиво и не очень задумываясь о последствиях, привел изречение прп.Антония Великого, †356, учредителя пустынного монашеского жития, обличающего монашество. Не то чтобы оно было необходимо в тексте книги; я самонадеянно посчитал, что слово Святого От-ца пронизывает и наше время.
       Иеромонах Сергий(Рыбко) не пожалел для меня времени, чтобы разъяснить мою ошибку, за что я ему очень благодарен. Привожу часть его письма: «Здравствуйте, Александр! Если монах обличает монаха — имеет на то право, а иногда — тяжкую обязан-ность. Особенно святой монах. И делает это, как правило, с це-лью исправления обличаемого, водимый любовью. Ведь «обличить безумного» запрещает Священное Писание как безполезное заня-тие.
       Существует множество пророчеств, указывающих на со-временное отступление от Бога и то, что «время близко». Вы, дорогой Александр, избрали для Вашей книги именно такое, кото-рое изобличает падение монашествующих. Пророчество сильное. Но в устах мирянина, даже произнесенное другими монахами пророче-ство, иногда, в зависимости от обстоятельств, приобретает зву-чание не то, которое вкладывал в него пророк, и поэтому не со-храняет своего назначения…
       Современное русское иночество слабо и немощно. Ни в какое сравнение не идет оно с монашеством времен прп.Антония Великого. «Монашеский подвиг не дан нашему времени», — утвер-ждал свт.Игнатий. Не дан в том смысле, что во всей полноте быть проходим в наше время не может, по целому ряду причин, описанных святителем. Тем не менее, монашество в России суще-ствует. Святые обители возрождаются (их уже более 600) подвиж-ническим тяжелейшим трудом их нынешних насельников. Трудом, который мир, более склонный к осуждению, ни понять, ни вме-стить не может…
       Если Вы сочтете нужным пророчество все же оставить, оно будет опубликовано так, как Вы хотите. Только, пожалуйста, подумайте над тем, что книгу Вашу будут читать мирские люди, многие из них только-только переступают порог Церкви. Они ве-рят Вам. Ничего не зная о глубоком, тяжелейшем труде и духов-ной брани инока, в лучшем случае представляя его весьма по-верхностно. Какое суждение о великом подвиге иночества вынесут они, прочитав пророчество прп.Антония среди зарисовок совре-менной жизни, талантливо описываемых Вашим пером?
       Разрешите, дорогой Александр, дать Вам совет без во-прошания. Хотя подобные советы воспрещают давать Святые Отцы, зная Вас, надеюсь, Вы поймете меня правильно. Прп.Севастиан Карагандинский говорит: «Мир никогда не сможет понять иноков, как иноки не могут до конца понять мирскую жизнь». Когда Вы что-либо захотите писать о монашеской жизни, особенно обличи-тельного свойства, прошу Вас много подумать. Правильно ли Вы поняли то, о чем хотите рассказать? Не ошиблись ли в чем? Надо ли это делать? Имеете ли право? Наконец, как это будет прочи-тано и правильно ли понято? Жительство иноческое таинственно. Разнообразные падения, всегда бывшие в нем и в древние време-на, составляют часть той непонимаемой и невмещаемой миром тяж-кой брани, которую ежедневно ведет инок. Да и само слово «па-дение» в монашеской среде понимается вовсе не так, как в миру. Зачастую в монастыре как падение воспринимается и называется то, что в мирской жизни вообще не является грехом, например, отлучка из монастыря без благословения. С любовью о Христе, иеромонах Сергий».

       Нашел у прп. Аввы Дорофея: «Имею множество опытов, подтверждающих ту истину, что всякий судит о других по своему усмотрению. Положим, что кому-либо случилось стоять ночью на каком-либо месте, — и мимо идут три человека. Увидев его, один из них думает: он ждет кого-либо, чтобы пойти и соделать блуд; другой: это должно быть вор; третий: он сговорился с кем-либо из ближайшего дома вместе пойти на молитву, — и ждет его. Вот все трое видели одного и того же человека, на одном и том же месте, однакож не одно и то же возымели о нем мнение, но один — одно, другой — другое, третий еще иное, — и очевидно каждый — сообразно со своим душевным состоянием».
 
Что нужно для спасения? Немного.
Блажен, кто в этом малом преуспел,
Чтоб ты, душе, не забывала Бога
И к людям относилась, как к себе.

Возможно ли сие без покаянья,
Возможно ль покаянье в суете?
Благословим же ныне расстоянье
От близких и неблизких — всех людей,

Я видел: даже псы склоняют главы,
Забыв на время долг собачий свой,
Отыскивая нужные им травы,
Чтоб исцелиться этою травой.

Они уходят молча, воровато,
В леса, поля — подальше от людей,
Чтоб после, появляясь виновато,
В глаза хозяйкам весело глядеть.

Душе моя, и мы на расстоянье
От городов и деревень живем,
Отыскивая травы покаянья
В уединенье песием своем.

Наденет лес ночное одеянье.
Душе моя, нам хорошо вдвоем,
И я благословляю расставанье,
Лобзая одиночество свое.
        Иеромонах Роман(Матюшин)

       Повседневность: чеченка-самоубийца у московской гос-тиницы «Националь» взорвала на себе «пояс шахида», лишив жизни шестерых и ранив 15 человек. Она, видимо, не знала Москвы и выспрашивала у прохожих: «А где здесь Государственная Дума?» Пока депутаты благодушествуют, взрывчатку, нашпигованную гвоз-дями и шариками, приводят в действие все ближе от народных из-бранников.
 А от «Националя» до Кремля рукой подать — метров 300…
       Задаю себе вопрос: почему именно женщины идут на страшное
 преступление? Оказывается, это жеро-самоубийцы. «Жеро» по-вайнахски означает «вдова», но это и социальный термин. По горскому адату, жеро становится общим достоянием, т.е. отбра-сывается в другую социальную нишу. Так что несчастные овдовев-шие девчонки с благодарностью и радостью принимают предложение совершить самоубийство во имя торжества ислама, нежели стать общей собственностью…
ПОБЕЖДЕННЫЕ
Чаша жизни исполнена желчью, не медом и млеком,
И испита давно. И о чем мы рыдаем и плачем?
Утомленные солнцем, унесенные ветром, побежденные веком!
Слишком мало мы верим, поэтому мало и значим.
И к кому этот вопль на краю полыхающей бездны?
Мы отвергли любовь, и Господь нас, предавших, не знает.
Мы давно безнадежны и столь же равно безполезны.
Пустота в наших душах заблудших зияет.
Не умеем любить, ненавидеть и то разучились.
Измельчали для подвига, Духа дары растеряли.
Как мы смеем надеяться, злые, на Божию милость?
Мы не Русью святою, мы даже Россией не стали.
        Нина Карташева, Москва

— Я положила на стол рядом с кануном пакет с продуктами, — рассказывает в редакции миловидная женщина, держа в руках заметку, — а свечница взяла и тут же передала его прилично одетой особе. Хочу, чтобы вы опубликовали мой материал.
       Как мог, я стал разъяснять, что традиция поминовения усопших имеет древние корни, когда первые христиане ежедневно приносили в храм еду и устраивали совместную трапезу после службы. Это правило соблюдалось настолько строго, что даже со-хранился рассказ о мальчиках-сиротах, которые приносили в храм кувшин с водой — все, что могли принести.
       Наше приношение — просьба о молитве об усопших рабах Божиих, ваших близких. Продукты раздаются всем нуждающимся — любой может подойти и попросить, и ему не откажут. Вы ничего не знаете о женщине, которой досталось ваше приношение. Поста-райтесь не думать об этом, а просить Бога, чтобы Он принял ва-шу жертву и наставил получившего ее помолиться о душе усопше-го…»
       Посетительница благодарно улыбнулась и забрала замет-ку назад…
Между Временем и Вечностью,
Как над брызнувшей водой,
К нам заброшен безконечностью
Мост воздушно-золотой, —
Разноцветностью играющий,
Видный только для того,
Кто душою ожидающей
Любит Бога своего, —
Кто, забыв свое порочное,
Победил громаду зол
И, как радуга непрочная,
Воссиял — и отошел.
Константин Бальмонт † 1942

По ТВ: «В Твери молодой человек выглядывал на улице деву-шек, которые носили красивые украшения. Выследив жертву, он провожал ее до лифта и, войдя вслед за ней, под угрозой ножа требовал отдать деньги и драгоценности. Девушка от испуга за-кричала. Парень вырвал из ушей сережки, ударил ее ножом в жи-вот и убежал. Ограбленная погибла, грабитель задержан».
  СЕРЕЖКИ
современная баллада
Носила бабушка сережки,
Краса поддельною была…
На свадьбу внучика Сережки
Его невесте отдала.

Собралась девушка в дорожку…
Пристал в автобусе дебил,
Потом всерьез, не понарошку
Ее за стеклышки убил.
Ирэна Сергеева, СПб

Из всех живущих рядом я больше всего хотел бы подружиться с вороной. Такая интересная птица, но мы, горожане, настолько привыкли к ее присутствию, что просто не обращаем на нее вни-мания. Знаем лишь, что она осторожна — отскочит на безопасное расстояние и глядит на тебя одним глазом, наклонив голову, и близко к себе, даже с кормом, не подпускает; наверное, поэтому и живет долго. Еще почему-то считают люди, что вороний гвалт приносит несчастье — «не каркай — накаркаешь!»
Я не орнитолог, но все же заметил, что карканье имеет много оттенков, не иначе, это вороний язык. И сухую корку во-рона, в отличие от других пернатых, в луже размочит — догадли-вая к тому же. И потом, вороны живут семьями и никогда не бу-дут есть найденную пищу в одиночку, но обязательно сообщат о находке сородичам. Для этого есть у них специальные наблюдате-ли, ждущие сигнала от других ворон или вовремя оповещающие об опасности.
Давай подружимся, ворона!

Что за сердце у вороны?
В этом карканье глухом
Слышу горестные стоны
Потерявшей кров и дом,
Муку крестную природы,
Человека смертный крик,
Все печали и невзгоды,
Что не выразит язык.
Ах, ворона, бедный вестник
Скучного небытия,
В День Утешный не воскреснет
Песня скорбная твоя.
Эти хрипы здесь родились,
В мире гнева и труда,
Разделились, воплотились
И остались навсегда.
В сопряжении молекул,
Что зовется житием,
Утянувшим человека
В этот временный проем.
Не томись, моя дуреха,
Всякую земную плоть
Выщелкнет сухим горохом
Точно в яблочко Господь.
Будет так. На райском лоне,
Сидя в перьях золотых,
Ты взлетишь, как пух с ладони,
В хор младенцев и святых.
О.Андрей Кононов, Вятка

Видно, не любит народ ворон еще и за всеядность, их счи-тают предвестниками смерти, не гнушающихся и мертвечины. Но еще глубже в память народную вошло выражение конца 30-х годов — крытый грузовик, на котором энкаведисты увозили по ночам лю-дей на пытки, страдания или расстрел, прозвали «черным воро-ном». Жили, вздрагивая во сне при первом звуке мотора: «Сего-дня, кажется, пронесло…»
«Звонок, отчетливо прозвеневший в коридоре, сразу разбу-дил его. Был второй час ночи, наверно, он только задремал. Звонок повторился настойчиво и твердо. В трусах и майке Саша вышел в коридор, снял цепочку.
— Кто?
— Из домоуправления.
Саша узнал голос дворника и повернул ключ.
В дверях стоял дворник Василий Петрович, за ним незнако-мый молодой человек в пальто и шапке и два красноармейца в ши-нелях с малиновыми петлицами. Отстранив сначала Василия Петро-вича, потом Сашу, молодой человек вошел в квартиру, один крас-ноармеец остался у дверей, другой вслед за Василием Петровичем прошел на кухню и стал у черного хода.
— Панкратов?
— Да.
— Александр Павлович?
— Да.
…Автомобиль ждал на улице, неподалеку от дома. Саша сел на заднее сиденье, по обе стороны сели уполномоченный и конво-ир, второй конвоир вел рядом с шофером. Молча проехали по ноч-ным московским улицам. Саша только не разобрал, с какой сто-роны подъехали к тюрьме. Открылись высокие железные ворота, пропуская машину в длинный узкий крытый двор. Первыми вышли конвоиры, потом Саша и последним — уполномоченный. Машина тут же отъехала». Анатолий Рыбаков. «Дети Арбата».

Графологи не так уже и не правы, утверждая, что способны по почерку многое рассказать о человеке — его пол, возраст, характер, некоторые болезни. Я же осмелюсь сказать, что рас-ставленные знаки препинания даже незнакомой личности тоже мо-гут поведать кое-что редактору. А если соединить графологию с орфологией (название мое), портрет получится полным.
Например, темперамент человека выдает большое количество тире и восклицательных знаков; нетерпеливый вообще пишет без точек и запятых; расчетливый поставит каждый абзац, а цифры выпишет особенно красиво; суетливый допускает множество грам-матических ошибок, на знаки препинания и вовсе не обращая вни-мания; спокойный и рассудительный человек порой ставит больше запятых, чем следует по правилам; нерешительный любит многото-чия; обманщик предпочитает повторять слова и целые предложе-ния; неряха исчеркает текст поправками, но бросит не доделав, а педант, наоборот, тщательно и к месту выведет знаки с избыт-ком. Завитушки говорят о гордыне — но здесь я уже вторгаюсь в графологию.
Проверить мою мысль легко: напишите сложное предложение и попробуйте провести анализ, как вы относитесь к «дорожным зна-кам» грамматики: никто не знает человека лучше его самого…
Для одних Россия в именительном,
Для других Россия только в дательном.
Для одних Россия — существительным,
Для других Россия — прилагательным.

Разные склонения-спряжения
Все-таки не суть, а оболочка.
И замечу не без уважения:
Есть Россия. Вот и все. И точка.
Борис Орлов, СПб

Когда-то в детстве, еще до школы, я проводил лето в де-ревне. И, конечно, с деревенскими мальчишками. Однажды они поймали в луже лягушку и стали измываться над ней: прутиками тыкали в ее тельце, а лягушка прыгает, пытаясь спрятаться, но шалуны не дают, да притом и хохочут. И я с ними. Усталая изра-ненная лягушка затаилась в неглубокой дорожной колее, а тут к этому месту тащит воз по грязной дороге старая худая лошадь. Мы с любопытством наблюдали, что же будет дальше. А лошадь увидела лягушку и встала как вкопанная. Возчик на нее орет, но лошадь пытается вытащить колеса из грязи и объехать лягушку, да трудно ей свернуть в сторону. Наконец, собрала она послед-ние силенки и проехала мимо. Тут мужик тоже лягушку увидел и подивился: «Ишь ты, лошадь гадину пожалела. Тварь, а понима-ет!»
Хорошо помню — нам всем стало стыдно. Мы затеяли было но-вую игру, но что-то не ладилось. А раненая лягушка медленно поползла в траву…
Фантастика! Но это было!
И не могла иначе быть:
Сумела Каменку кобыла,
Стреноженная, переплыть!

Она аллюра не любила,
Была не ветреных пород, —
Ее неведомая сила
Швырнула в водоворот.

Смотрели мы с горы отчаясь,
Но дотянула, доплыла.
На берег выбралась, качаясь.
Она иначе не могла:

Там, за рекой, среди сосенок
И голоден, и одинок,
Стоял и плакал жеребенок,
Забытый нами сосунок.
Иван Стремяков, СПб

Это в Рождественский пост случилось. Часто-часто набираю батюшкин номер — мне кажется, я должен сказать ему нечто важ-ное. А если прямо — о том, что мне не нравится в его поступ-ках. Но мобильник отключен. А по телефону звучат, как обычно, длинные, ползущие в пустоту гудки. Тогда я беру лист бумаги и честно, как я считаю, пишу духовнику обо всех обидах: и как трудно долго оставаться без окормления, и о его канонических ошибках, и о болезни жены, и, наконец, прошу благословить пе-рейти к более молодому и пусть менее опытному священнику, с которым я мог бы общаться чаще.
Через несколько дней в редакции раздается звонок: оказы-вается, батюшка две недели тяжело болел гриппом и никого не принимал. Письмо мое огорчило его, а моя вдруг проснувшаяся совесть дала понять, что я сотворил глупость. Расстроенный ду-ховник подробно ответил на все мои обвинения, и тут уже заго-ворил мой разум: «Что же ты делаешь, глупый?»
— Простите, батюшка, — искреннне говорю я, а батюшка — в который раз:
— Это ты меня прости, Саша…
Чуть позже опытный монах сказал, что бес подловил меня, и подловил легко.
Придя в себя, я с ужасом думаю: что бы я делал, оставшись без духовника? И только теперь по-настоящему испугался.
«От раз выбранного духовного отца не уходи по причинам, выдуманным тобою. Знай, что диавол любит отводить нас от того, кто может быть нам наиболее полезен. Не слушай его внушений, если он будет шептать тебе, что духовный отец не внимателен к тебе, холоден с тобою и не хочет иметь тебя около себя. Кричи прямо вслух ему в ответ: «Не слушаю тебя, враг, это все не-правда, я люблю и уважаю отца моего духовного». «Почитай ду-ховного отца да Бога — будет тебе повсюду дорога». «Духовный руководитель».
В тисках невыносимой муки
Потерь, обид и неудач
Ты урони безсильно руки,
Перед иконою поплачь.
Из моря звуков только стоны
Да всхлипы из глубин души
Причастны к таинству иконы —
Не подавляй их, не глуши.
Питайся этим слезным хлебом,
Когда душе твоей невмочь!
Так появляются под небом
То Божий сын, то Божья дочь.
Татиана Шорохова, СПб

Редкий день: все получается! Сдали в типографию пленки — и через два часа газета готова; позвонили, что принят в Союз писателей; нашел нового корректора; из Москвы сообщили, что новая книга о чудесах Святителя Николая уже на выходе; продали старый киоск, и еще много хорошего удалось сделать за короткий рабочий день. А главное — настроение светлое, праздничное. Да таким оно и должно быть: завтра 19 декабря, память Святителя Николая…
МИКОЛА
В шапке облачного скола,
В лапоточках, словно тень,
Ходит милостник Микола
Мимо сел и деревень…
Ходит странник по трактирам,
Говорит, завидя сход:
«Я пришел к вам, братья, с миром —
Исцелить печаль забот.
Ваши души к подорожью
Тянет с посохом сума.
Собирайте милость Божью
Спелой рожью в закрома».
Сергей Есенин †1925

«В одном из одесских общежитий жильцы нашли в комнате со-седей труп годовалого ребенка. Взрослых рядом не было. Прибыв-шие врачи «скорой помощи» сделали заключение, что смерть на-ступила от голода. Брат-близнец умершего мальчика доставлен в детскую больницу в крайнем истощении. Он находится в реанима-ции в состоянии, которое врачи характеризуют как чрезвычайно тяжелое. В 12 месяцев мальчик весит около пяти килограммов. Местонахождение родителей выясняет милиция». ForUm
Какие тут могут быть стихи! Убить собственных детей страшной мучительной смертью от голода — куда падать ниже… Но каждый новый день открывает нам еще одну ступеньку вниз. Звери лучше относятся к своим детенышам, чем те — бросившие детей-несмышленышей медленно умирать в одиночестве. Как они плакали, дети, протягивая ручки к единственным, кого успели узнать за свою крохотную жизнь! Нет, эти «родители» хуже зверей, и боль-ше мне нечего сказать… И все же не удержусь:
Дети забытые, как вам живется в сиротстве?
Бедные души — в казенных приютских заплатах…
Следствие судорог, стонов, любовей коротких,
Хрупкие косточки женщин, невзрослых, распятых
На простынях, на земле, на газете вчерашней…
Божьи ягнята, зачатые в чреве зверином,
Ранит вам слух непонятное слово «домашний»,
Ранит вам горло незрелая горечь рябины.
Дети без детства, капризов, без сладкого плача, —
В угол поставили вас, да простить позабыли —
Так забывают в лавчонке копеечность сдачи,
Так забывают любовь надоевшей рабыни…
Общие дети, пройдет ли уродливость шрамов,
Жизнью поставленных на неокрепшие души?
Снится ночами вам слово огромное — МАМА…
Боже, как страшно — до смерти не сохнут подушки…
 Наталия Антонова, СПб
 
Несчастная мама прислала в редакцию письмо, умоляя помочь ее двухлетней дочери, которую уронили во время родов. Дашеньке повредили центральную нервную систему — она не слышит, не хо-дит, не ест, не реагирует на окружающее. Врачи вообще не га-рантируют, что девочка будет долго жить. А мать бьется изо всех сил, пытается лечить дочку, просит у добрых людей деньги на лечение, пишет письма в редакции. Но она мать! Как же ей не любить свою кровиночку, из-за небрежности врачей должной уме-реть, так и не познав мира, в который пришла. Мама даже при-слала ксерокопию, наверное, единственной фотографии, где Да-шенька учится ходить…
Один сказал: «Нам этой жизни мало»,
Другой сказал: «Недостижима цель».
А женщина привычно и устало,
Не слушая, качала колыбель.
И стертые веревки так скрипели,
Так умолкали — каждый раз нежней! —
Как будто ангелы ей с неба пели
И о любви беседовали с ней.
Георгий Адамович, †1972

Раз заговорил о детях, чего там греха таить, признаюсь — потерял я дочь, давно потерял, на успев как следует обрести. Ты так и осталась чужой и далекой, холодной и равнодушной к отцовскому зову. Ты, Настя, словно мстишь мне — да за что? Те-бе на днях 26, и я уже приустал ждать. Видно, не зря духовник дал мне понять, что это зряшное дело. Ты — пустоцвет, и живой отец тебе не нужен?
… Разум знает, а сердце ждет…
НАПУТСТВИЕ
Когда дойдешь до пустоты,
не упивайся пустотою.
Воскреснут мертвые цветы,
ведь смерть всесильна лишь зимою.
Не верь цинизму хладных льдов;
растопит солнце льды седые.
И радуга священных слов
напомнит снова о Мессии.
Его лицо, как знак, как зов,
как просьба, как прикосновенье.
Преодолев свои боренья,
ты вспомнишь мудрость детских слов,
и радость, и огонь крещенья.
Ты вспомнишь все и все поймешь,
тернистый путь преодолеешь,
душой и сердцем повзрослеешь,
когда до неба ты дойдешь.
Инок Всеволод(Филипьев), США

Конец декабря, а на градуснике плюс два. Потихоньку мы привыкаем к мировому потеплению, да ничего и не поделать: по странному Киотскому соглашению страна, сэкономившая свою квоту выброса вредных веществ в атмосферу, может продать оставшуюся часть другой стране. Будто над землей есть невидимая стена ме-жду государствами, куда отраве вход (влет?) запрещен.
А теперь ученые обнаружили еще и глобальное потемнение, напрямую связанное с глобальным потеплением и увеличением ко-личества выхлопных газов. Мы, петербуржцы, и так, за исключе-нием летних дней, живем в полутьме; солнечной погоды почти нет. Да старая канализация, да проблемы с электричеством, теп-лом, чистой водой и воздухом создают нерадужную перспективу на ближайшее будущее…
Мы хороших не ждем новостей,
Катастроф стало больше, пожаров.
Стало меньше хороших людей.
Стало больше поддельных товаров.
Стали меньше читать и писать.
Пить, пожалуй, — побольше, чем прежде.
И синеет сомнений печать
На еще не окрепшей надежде.
Дмитрий Мизгулин, СПб

На наших лицах нет радости. Всем своим видом мы даем по-нять: «Видите, я вынужден жить в этом мире, тянуть свою лямку до гроба». Без алкоголя мы необщительны и боимся обращаться в нужде за посторонней помощью. Раньше — или я постарел — жили веселее.
Я всегда поражался маминой способности быстро заводить знакомства. Не успеем зайти в купе поезда, а мама уже знает всех попутчиков по имени, и они расположены к ней. Как-то не-заметно из нашей жизни ушли неспешные откровенные разговоры, а обращение к незнакомцу требует определенных усилий. Раньше в городах жили тесно и дружно: общие дворы, коммунальные кварти-ры волей-неволей сближали людей, каждый был на виду, и не счи-таться с мнением дворового сообщества было неразумно: жизнь становилась тогда невыносимой.
А сейчас сидим мы по своим уютным квартирам-отсекам, с соседями не знаемся, двери железные, домофон и ожидание непри-ятностей в случае внезапного знакомства — люди стали бояться людей. Странные времена настали…
КОММУНАЛКА
Спился и умер сосед непутевый,
Продана площадь одною из жен…
Кто со мной рядом появится новый? —
Темной тревогой мой ум напоен.
Только б не с рынка!.. Уже приходили,
Бойко и нагло, с большою деньгой.
Счастливы мы, что они не купили, —
Нам в коммуналке так дорог покой!..
Но ожидать не приходится мира —
Доллар идет на лихие дела.
Замерла, в страхе притихла квартира,
Нам бы старушку… И пусть бы жила!..
Дороги нам эти старые стены,
И почему их теперь продают?..
Мы ленинградские аборигены —
Где он, былой коммунальный уют?
Старимся мы, привыкаем к болезням,
Горько судачим о бедах страны,
Скоро и мы незаметно исчезнем,
Нашему городу мы не нужны.
Нина Островская, СПб
 
Заговорили с молодым компьюторщиком о чтении. Парень он думающий, грамотный и технику знает прекрасно.
— А ведь книг скоро не будет, Александр Григорьевич, — заявил он, — столько места занимают, портятся от старости, бо-ятся сырости, и технологический процесс изготовления сложный — оттого и книги дороги. Уже сейчас в Интернете есть электорон-ные библиотеки, и молодежь читает книги только по компьютеру.
С грустью подумал я, что он прав. Пятьсот лет книга была хранилищем мудрости (и заблуждений) человеческой, мир был без нее немыслим. Изгоняет книгу прогресс… Но на мой век хватит! — успокаиваю себя, глядя с любовью на ряды книжных полок.
«Ум без книг, аки птица спешена. Якож она возлетати не может, такоже и ум недомыслится совершена разума без книг. Свет дневной есть слово книжное», — сказано в сборнике ХI века «Пчела». Люди будущего лишатся прикосновения к книге, к запаху типографской краски, шороха пожелтевших страниц, чьих-то заме-ток на полях, а иногда и засохшего давным-давно цветка, поло-женного вместо закладки твоим отцом. Мир становится все при-зрачнее, и скоро пишущие ручки отменят, видимо, за ненадобно-стью в виртуальной «действительности», где все будет делаться на бездушной машине. И решения приниматься тоже…
…Нет, жизнь меня не обделила,
Добром своим не обошла.
Всего с лихвой дано мне было
В дорогу — света и тепла…
И летних гроз, грибов и ягод,
Росистых троп а траве глухой,
Пастушьих радостей и тягот,
И слез над книгой дорогой…
Александр Твардовский †1971

Новый год приближается. Странно, как с возрастом утишает-ся радость даже от этого любимого праздника. И дело не в том, что продолжается Рождественский пост, и 31 декабря мы отмечать не будем. Как радовался я в детстве запаху привезенной отцом елки, как мне нравилось наряжать ее, подвешивая на пышные вет-ки шоколадные конфеты и обернутые блестящей фольгой грецкие орехи, как ждал, когда наконец зажгут на елке свечки! А папа, вывернув наизнанку овчинный полушубок, превращался в Деда Мо-роза, раздающего подарки. О Рождестве Христовом я тогда и по-нятия не имел.
Много лет минуло с тех далеких пор. Елку наряжаем уже только ради внука и радуемся его неподдельной радости от зим-него чуда.
… На верху книжного шкафа резво скачет разукрашенная кар-тонная лошадка — единственная елочная игрушка из моего счаст-ливого детства…
Мороз трещит и стонет,
Пугает сторожей,
В нутро подвалов гонит
И кошек, и бомжей.

К прохожим подступает,
Нетерпелив и груб.
И душу выжимает
Из-под пальто и шуб.

Но крепкий хвойный запах,
Что с детства в нас живет,
На гибких колких лапах
Над городом встает.

И вспомнишь праздник краткий
В далеком том году,
Тягучий пряник сладкий
И яркую звезду.
О.Анатолий Трохин, СПб

Сегодня 31 января — день папиной смерти в 1981 году от инфаркта в неполных 68 лет. Но главной причиной его ухода была контузия военных лет; да и вся Великая Отечественная война не могла не сказаться на здоровье человека, провоевавшего четыре года на передовой.
У меня такое ощущение, что мы, дети Победы, еще помним и чтим память отцов, еще понимаем, какой ценой они дошли до Бер-лина. Нынешнее поколение уже воспринимает эту страшную войну за событие далекой истории, а многие просто ничего о войне не знают…
Прощайте! Уходим с порога,
Над старой судьбой не вольны.
Кончается наша дорога —
Дорога пришедших с войны.

Прощайте! Со временем вместе
Накатом последней волны
Уходим дорогою чести,
Дорогой пришедших с войны.

Уходим… Над хлебом насущным —
Великой Победы венец.
Идем, салютуя живущим
Разрывами наших сердец.
Михаил Дудин, СПб

В последние дни декабря, в субботу, выбрались с женой на Рождественскую выставку в Александро-Невской Лавре. Радуюсь, что подобные мероприятия (не нравится это канцелярское слово, но другого не подобрал) становятся традиционными, вживаются в церковный календарь. У стенда, где продают книги, разговорился с молодым посетителем:
— Хорошие стали издавать книги, душеполезные и в руки приятно взять, только я мало сейчас покупаю — непрочитанных много. Но все равно, когда в доме святоотеческие книги, от них благодать исходит — тоже польза, — говорю.
— Мужчина, от книг не может исходить благодать, — ответил молодой человек, глядя на меня, седого несмышленыша. На этом разговор прекратился. Я задумался: неужели он прав? Знаю одно-го батюшку-писателя, который нужные ему для работы книги по оккультизму держит в уборной. Открыл «Православный богослов-ский энциклопедический словарь», репринт 1992 года, и читаю: «Действие благодати заключается в том, что она «доставляет че-ловеку познание божественной истины» и указывает «повеления, необходимо нужные для спасения; все это совершается через Сло-во Божие», стр.339. Но ведь Слово Божие рассыпано сверкающими бриллиантами в книгах святых Отцов Церкви, в их поучениях и наставлениях! Получается, что не могут православные книги не нести в себе благодати Божией. Православные греки, в отличие от нас, не освящают иконы, считая, что святое изображение уже освящено самим изображением. Или я не прав? Слава Богу, нашел у святителя Игнатия (Брянчанинова): «В книгах, написанных Свя-тыми Отцами, излившихся от избытка смиренных их сердец, живет Благодать Духа Святаго». А я было засомневался…
СТАРИК И БИБЛИЯ
В забытой всеми деревне
живет одинокий старик,
нашел утешенье он в древней
и самой мудрейшей из книг.

Читает он Книгу ночами,
читает в стотысячный раз,
с божницы святыми очами
глядит нестареющий Спас.

И нет одиночества старцу,
и старости нету ему,
небесному светлому Царству
доверился он одному.
Виктор Федоров

Жена приходит с работы поздно, и я встречаю ее шутливой фразой из песни: «Когда усталая подлодка из глубины идет до-мой…» Она и правда устала: подъем около семи. Привести в поря-док себя, накормить двух кошек, привереду-мужа, засунуть ему завтрак в портфель, успеть к отъезду машины, которая повезет на работу и обратно не по высокой должности, а по дальности расстояния от города — и то обратно только до метро — в час пик. Восьмой час вечера. Все повторяется: покормить кошек, привереду-мужа, настроить ему компьютер, выслушать его новости и ненадолго прилечь — до очередного сбоя в электронном ящике. А во время настройки выслушать ворчание мужа за то, что он так и не научился им пользоваться.
Немного отдохнув, жена заводит стиральную машину. Моет посуду и гладит белье, разговаривая с внуком по телефону. Муж в это время читает ей сотворенные за вечер строчки. Со слипаю-щимися глазами жена еще пытается вникнуть в смысл услышанно-го. Но усталость берет свое, а кошки уже укладываются по краям постели в ожидании завтрака до ее раннего пробуждения — их бу-дильник срабатывает точнее электронного. А утром…
ЖЕНА
Откинув со лба шевелюру,
Он хмуро сидит у окна.
В зеленую рюмку микстуру
Ему наливает жена.

Как робко, как пристально-нежно
Болезненный светится взгляд.
Как эти кудряшки потешно
На тощей головке висят!

С утра он все пишет и пишет,
В неведомый труд погружен.
Она еле ходит, чуть дышит,
Лишь только бы здравствовал он.

А скрипнет под ней половица,
Он брови взметнет — и тотчас
Готова она провалиться
От взгляда пронзительных глаз.

Так кто же ты, гений вселенной?
Подумай: ни Гете, ни Дант
Не знали любви столь смиренной,
Столь трепетной веры в талант.

О чем ты скребешь на бумаге?
Зачем ты так вечно сердит?
Что ищешь, копаясь во мраке
Своих неудач и обид?

Но коль ты хлопочешь на деле
О благе, о счастье людей,
Как мог ты не видеть доселе
Сокровища жизни своей?
Николай Заболоцкий †1958

А порой и я устаю так, что надвинется танк — не шелох-нешься. Тут тебе и мед, и витамины, и фрукты жена, но до церк-ви не дойти. А и доберешься — силы не прибавляется. Безразли-чие подступает от немощи собственной. Четки в руке, но больше привычка. Испробовав все, ставлю кассету с песнями-молитвами иеромонаха Романа. Потихоньку легчает тяжесть и жизнь оживает в бренном теле.
Но правды ради скажу, что этой песни уже нет на его кас-сетах. Стихи взяты из присланной мне в подарок его последней книги «Русский куколь», 2002, когда иеромонах Роман перестал не только петь, но слышать и говорить. Читаю его непревзойден-ные стихи — и мир вокруг просветляется…
Не жди от мира утешенья,
Не поворачивай назад.
Полынны воды поношенья,
Но омывают и целят.

Не отвергающийся боли
Познал Разумность бытия.
Какая трапеза без соли?
Мы живы — не по нас кутья.

Не любит Счастье недотрогу,
Несчастье — мимо не пройдет.
Полынь-трава, и ты от Бога,
Благословен и твой восход.

Недалеко от совершенства
Кто за тебя благодарит.
Блажен не жаждущий блаженства:
Ей-ей! Он со Христом стоит!

Больше двадцати лет храню я отцовские трофейные часы. Раньше к ним был и ремешок, но дал кому-то поносить — и верну-ли без него. Они давно не заводились, но если сбоку покрутишь колесико по часовой стрелке, часы будут работать как новые — изделие швейцарское. Помню, отец рассказывал, в Германии у каждого солдата были наручные часы-трофей; всем хотелось по-форсить в деревне после войны.
А эти часы тихо лежат в моем школьном пенале и терпеливо ждут: они любят тепло человеческой руки; их время — в движении щестеренок и натянутых пружин. Но я не завожу их — берегу, чтобы передать, как память об отце. Вот только — кому?..
ТРОФЕЙНЫЕ ЧАСЫ
Отраженный в классике
Фирменный трофей.
Крохотные часики
Западных кровей.

Золото на кобальте —
На старинный лад,
Но в пыли и в копоти
Этот циферблат.

Но в дыму и в пламени
Этот небосвод,
И едва ли правилен
Их неслышный ход.
Константин Ваншенкин †2003

Как объяснить чувство, когда ты становишься владельцем собственного автомобиля! К тому же, после учебы и мучительной сдачи экзаменов ты получил права — и мир раздвинул горизонты, и расстояние ты стал определять только по часам, и ты жмешь на газ, становясь сильнее на целых семьдесят лошадиных сил.
… Я возвращался домой на Юго-Запад в прекрасном настрое-нии и жаждал сделать что-нибудь приятное человечеству. У про-спекта Стачек увидел поднятую девушкой руку, остановился и приоткрыл дверь: «Нам не по пути?» Но она, заглянув внутрь, привычно произнесла: «Я работаю» и перечислили цены за разного рода услуги. Я растерялся, захлопнул дверь и рванул на красный светофор…
Оказывется, много их стоит вдоль дорог, замечаешь, когда едешь с женой на дачу. Чем-то они отличаются от просто голо-сующих. Хотя внешне ничего необычного в них нет: на ходу выра-жения лица не разглядеть, но теперь я даже не притормаживаю — подальше от греха…
БАЛЛАДА АВТОМОБИЛИСТА
Вторая ночь без сна,
Хоть я не виноват.
Все в голове она —
Пустой стеклянный взгляд…

Как руку подняла,
Как я остановился…
Веселые дела
Работала девица!

Скривив в усмешке рот,
Пуская дым небрежно,
Сказала: «Ну, вперед!
Могу быть очень нежной…»

«Все можешь?» — «Все могу!» —
Ей было лет пятнадцать.
В тот миг, я не солгу,
Я начал заикаться.

«Расслабься, мужичок,
Какие твои годы…»
Попалась на крючок
Исчадия свободы?..

На улице. На грани.
На грани Бытия…
Я не отец, но ранен.
А эта дочь — ничья.
Ирина Дрожжина, СПб
 
Сегодня 2 января — день рождения Насти — 26 лет. До самой кончины буду помнить, как принял в Снегиревке на дрожащие от радости и волнения руки розовый комочек — первого и единствен-ного родного ребенка…
Еще помню, как бывшая жена после развода снизошла до раз-решения погулять с тобой — ты уже ходила в садик, — и горько заплакала при расставании: «Папа, не уходи! Папа, оставайся!» — кричала в спину, но все уже было безвозвратно-необратимо, и я боялся не выдержать и все убыстрял и убыстрял шаг, сбивая на ходу слезинки…
А помнишь?… Впрочем, у детей своя память…
С днем рождения, дочка!

За все Тебя, Господь, благодарю!
Ты, после дня тревоги и печали,
Даруешь мне вечернюю зарю,
Простор полей и кротость синей дали.
Я одинок и ныне — как всегда.
Но вот закат разлил свой пышный пламень,
И тает в нем вечерняя звезда,
Дрожа насквозь, как самоцветный камень.
И счастлив я печальною судьбой,
И есть отрада сладкая в сознанье,
Что я один в безмолвном созерцанье,
Что всем я чужд и говорю — с Тобой.
Иван Бунин †1953

Хорошо помню, как перед моей поездкой в Иерусалим в 1995 году, которую благословил приснопамятный владыка Иоанн(Снычев †1995), я все надоедал батюшкам: а не утрачу ли там свою веру? И почему взбрела в голову эта навязчивая мысль, теперь и ска-зать не могу, но мучила меня здорово, пока один священник не сказал: «Съездишь — проверишь…»
Завтра — праздник Рождества Христова. Разглядываю фото-графии того, первого, и самого значительного, как потом оказа-лось, паломничества в Святую Землю. Кто-то снял меня сразу по-сле посещения Гроба Господня, рядом с Кувуклией, и я не узнаю себя: изумление, восторг, благоговение, ощущение невыразимой святости, неверие в реальность происходящего и… величальная песня души о Господе — все отразились на моем лице. Я долго хранил это непередаваемое чувство, потом оно потихоньку исчез-ло.
«Ну, что, не потерял веры?» — спросил знакомый священник после возвращения. Я поклонился ему в ноги. Какое, наверное, счастье испытывают избранные, всецело предстоящие перед Богом! А я счастлив тем счастьем, которое мне довелось получить в Святой Земле. Оно до сих пор живет во мне, то затихая от гре-хов, то вновь давая о себе знать. Как? Вот этого я рассказать не смогу никакими словами…
Мы тянемся к Божьим местам,
Как к солнцу растенья.
Нагнись! — Войдем в этот храм
Вратами Смиренья.
Так долго мы были в пути,
Иисусе Сладчайший,
Смогли мы Тебе принести
Лишь немощи наши.
Мы просим: Иисусе, спаси
От дел беззаконных,
Любовь утверди на Руси
В пределах исконных.
Но плачет на фреске Христос
У входа в пещеру,
И слышится в сердце вопрос:
Имеешь ли веру?..
О.Анатолий Трохин, СПб

Газету мы развозим и разносим по многим местам, в основ-ном, в церкви. Звонит из церковной лавки женщина-казначей, просит привезти счет-фактуру. Едет курьер, а свечница не берет — «нет благословения». На другой день курьер едет опять, а ка-значею потребно два экземпляра. Беру трубку и, наверное, рез-ковато спрашиваю, сколько еще раз ездить по пустяку. «Я но-венькая, — отвечает женщина, многого не знаю». «Но если не знаете, почему не позвоните и не спросите у тех, кто знает?» — резонно спрашиваю ее. «Вы неправославный человек, — отвечает она с обидой, — я по газете представляла, что вы лучше, а вы учить меня вздумали!»
Конечно, далеконько мне до истинно православных, хотя тя-нусь, как могу. Но «главный» аргумент о «неправославности» доводится слышать часто. И еще одно: и в редакции, и в разго-воре все реже слышишь слово «прости», все чаще длинные объяс-нения при оплошности. Монахи вот никогда не оправдываются: «Простите, благословите, помолитесь обо мне…»
ГОРДЫНЯ
Над пустотою нависая криво,
Вцепясь корнями в трещины корней,
Стоит сосна у самого обрыва,
Не зная, что стоять недолго ей.

Ее давно держать устали корни,
Не знающие отдыха и сна;
Но с каждым годом круче и упорней
Вверх — наискось — все тянется она.

Уже и зверь гордячки сторонится,
Идя в обход, смертельный чуя страх,
Уже предусмотрительные птицы
Покинули гнездо в ее ветвях.

Стоит она, беды не понимая,
На сумрачной, обветренной скале…
Ей чудится — она одна прямая,
А все иное — криво на земле.
Вадим Шефнер
       
ПРОСИТЬ — ТОЛЬКО У ГОСПОДА
Беседа главного редактора газеты «Православный Санкт-Петербург» Александра РАКОВА с настоятелем храма во имя Соше-ствия Духа Святаго на Лазаревском кладбище (Москва), иеромона-хом Сергием (РЫБКО).
— Батюшка, по роду своей деятельности мне часто приходит-ся бывать на выставках. Замечаешь там очень много людей — осо-бенно монашествующих — с ящиками для пожертвований, собираемых на разные нужды: на буклетики о своем монастыре, на помощь си-ротам и т.д. Может быть, со стороны это выглядит очень трога-тельно, но невольно возникает вопрос: нет ли других путей до-бывания денег — как для монашествующих, так и для приходов?
— В свое время, когда составлялся епархиальный отчет, я записал в пункте «Пожелания», чтобы людям в монашеской скуфье запретили собирать пожертвования, особенно на улицах города. Оказалось, что мое пожелание совпало с намерениями участников собора: недавно такое запрещение было принято. Если же гово-рить о моей личной экономической модели приходской жизни, то она основывается на собственном жизненном опыте: я никогда ни-чего ни у кого не просил. А ведь я все-таки настоятель двух приходов. Сейчас и третий храм строится, — и все же я стараюсь не попрошайничать. В 1994 году меня назначили в совершенно разрушенный храм: прежний настоятель кое-что успел сделать, но все равно, работы был непочатый край. Когда я впервые увидел эту церковь, у меня подкосились ноги: ума не мог приложить, с чего начинать. Но, положившись на Бога, начали. Издательство у нас к тому времени уже было, и потихонечку храм был восстанов-лен — исключительно на издательские доходы. При храме сущест-вует сестричество, и достаточно многочисленное: человек два-дцать пять. Сестры обезпечены всем необходимым — тоже благода-ря издательству. Так что, если кто-то считает, что православ-ная издательская деятельность нерентабельна, то он ошибается. Я изначально так поставил: мы ни у кого ничего просить не бу-дем, прокормим себя своими руками, как апостол Петр заповедо-вал. Стараемся так и делать, потому что любая просьба порожда-ет некую зависимость. Так-то монастыри и теряли свою экономи-ческую свободу, — а затем и духовная свобода пропадала. Попала мне как-то в руки очень интересная книга — история одного рус-ского женского монастыря. Из нее явствует, что монастырем этим управлял его благотворитель — граф Шереметев. Он решал все: даже вопрос о том, кого постригать, а кого нет, игуменья же была всего лишь наместницей графа. И понятно, что когда мир-ской человек управляет монастырем, ничего хорошего из этого получиться не может: порядки в обители будут мирские, и, ду-маю, ни один ищущий иноческого жития человек там не останется. И вот, чтобы избежать такого положения, у нас в уставе сетри-чества заложен такой пункт: пожертвования принимать лишь по тщательному рассмотрению. Необходимо проверить, честные ли это деньги, а от больших пожертвований по возможности отказывать-ся. Монаху очень важно сознавать, что он никому не должен.
— Все же, батюшка, вы живете Москве: город богатый — и коммуникациями, и состоятельными людьми, и банками, и т.п. А что делать монаху, если он находится на голом месте, в провин-ции, если нужно с нуля начинать?
— Не знаю, поскольку я в таком положении не был. Давать советы, основанные на мечтаниях, не хотелось бы. Но если зав-тра я окажусь на голом месте, я поступлю так: отслужу молебен, найду какое-то жилье, и начну молить Бога, чтобы, Он помог бы мне воздвигнуть храм, послал необходимые средства и людей — если есть на то Его воля. И думаю, что люди приехали бы за мной, как они приехали сюда, в Москву из Оптиной пустыни: кос-тяк нашего сестричества составляли девушки, которых я крестил в Оптиной, в 1990-91 годах. Без них я бы ничего не сделал. Итак, думаю, что люди приехали бы вслед за мной — и когда бы это случилось, я умолял бы Бога о послании всего необходимого для строительства. Как сказал блаженный Августин: «Во всяком деле молиться нужно так, как если бы все зависело только от Бога, а делать так, как если бы все зависело только от нас са-мих». И только затем, уже осмотревшись, я, может быть, к кому-нибудь и обратился с просьбами. Ведь не всякую копейку можно брать на храм: мне приносили пожертвования из казино, но я от-казался. А если надо, то и клад найдется. У меня была такая история. Это случилось в Оптиной, в 1990 году, когда меня ру-коположили в иеромонахи. Почему-то вокруг меня стали собирать-ся девушки, стремящиеся к монашеской жизни. Их было достаточно много, меня такое положение вещей крайне удивляло, и духовник наш, отец Илий этого не одобрял… Но я не мог их взять и вы-гнать — как-то совесть не позволяла. Вот однажды, размышляя о том, как мне быть дальше, я пришел в свою келью и упал на ко-лени перед образами: «Вразуми, Боже, что это происходит? для чего это?» Молюсь я, молюсь, — и вдруг, сама собой пошла мо-литва о создании женского монастыря. Так сама собой молитва и идет!.. И я как бы смотрю на себя со стороны и думаю: неужто монастырь создам? А на что буду создавать? Страна в разрухе. Тут молитва как-то меняется и обращается к Иоанну Кронштадт-скому, прося о помощи в создании женского монастыря. А я уже по опыту знаю, что св. прав. Иоанн деньги присылает: сколько попросишь, столько и пришлет. Звонят ко всенощной. Иду в храм в больших раздумьях: не в прелесть ли я впадаю?.. Прихожу, а там стоит одна из моих девушек и говорит: «Батюшка, я долго думала и решила вам сделать пожертвование». И дает мне какую-то золотую штучку, какое-то украшение женское. Но это еще не все. Через день всенощная под Иоанна Кронштадтского. Я опять захожу в храм, а там еще одно мое духовное чадо из Москвы: «Знаете, батюшка, я хочу вам подарок сделать! Решила расста-ваться со своим золотом». Дает мне коробочку, а там такое ог-ромное золотое кольцо с камнем. И тут я уже перепугался не на шутку. Выходит, это святой праведный Иоанн накануне своего праздника посылает мне подарок — благословляет меня этим коль-цом!.. И должен сказать, что наше сестричество со дня своего основания никогда не испытывало материальных трудностей. Один только раз у нас не было денег, но еда все равно была. Потом мы уже открыли издательство и от него жили. Когда меня благо-словили строить храм во имя собора Московских святых в Бибире-во, то я ничтоже сумняшеся взялся за это дело. В сущности, по-строить огромный храм без денег и помощи со стороны — невоз-можно. Но если будет Божья воля — все устроится. Ходить с про-тянутой рукой по фирмам — это, я считаю, безнравственно. Хо-чешь сделать что-то — заработай.
— Я с вами согласен. А теперь мне хотелось бы вот как по-вернуть разговор: у вас дел непочатый край, и говорить о ка-ком-то комфорте еще рано. Но мне довелось бывать в монастырях, где все обустроено идеально: и ковровые дорожки, и кельи для каждой матушки, и кельи для гостей, и все ухожено… Так вот мой вопрос, батюшка: есть ли граница для монастыря в заботах о своем благоустройстве?
— Обязательно. Но я не думаю, что у нас когда-то такое будет.
— Ну, я не только о вас говорил…
— Мы живем очень скромно, у нас кельи на двоих, на троих. Такая женская психология: вдвоем легче. В кельях — кровать, шкаф, необходимая одежда, плеер с кассетами — духовные песно-пения, проповеди, беседы… У нас очень любят читать святых от-цов: книги девушки берут какие хотят и сколько хотят, и, есте-ственно, по прочтению у них возникают вопросы. Раньше я отве-чал каждой сестре особо, а теперь раз в неделю, в воскресенье собираю всех: мы беседуем, и разговоры наши записываются на магнитофон. Всем очень нравится такое общение. Ну вот: у сес-тер одежда, кровать, стол, полка с книгами, полка с кассетами и все. И больше ничего не надо.
— У вас есть издательство, у некоторых храмов тоже есть что-то подобное, а что делать остальным храмам?
— Я думаю, что своя экономическая ниша у каждого найдет-ся. Сельское хозяйство сейчас — это, конечно, не перспективная вещь, но если грамотно заниматься им… Вот у нас, скажем, в подворье есть подсобное хозяйство, но оно существует больше как дача для отдыха. Там имеется около 24 соток земли, дом… Растет клубника, смородина и яблоки. Сок дивный из смородины получается; урожаи богатые. И обо всем этом заботится один че-ловек, и хозяйство рентабельное получается… Если с умом взять-ся, то можно и какой-то мини-завод сделать. У нас уже коптилка там стоит, нашу рыбу мы продаем, скумбрию, и она очень ценится местным народом. Чуть что, приходят, жалуются: «Батюшка, поче-му нет больше скумбрии?» Словом, каждый монастырь сможет найти источник дохода… Думаю, что за счет мини-заводов можно продер-жаться: нанять специалистов… Я читал в светской газете про од-ного муромского настоятеля монастыря, москвича, журналиста по образованию. Шесть человек монахов у него, и он говорит: «Я считаю, что братия должна молиться». Построил этот батюшка пе-карню, где работают 300 человек местных жителей, и все им очень довольны, потому что он дал работу людям. Работа у них отлично организована, оборудование в пекарне передовое, работ-ники получают хорошую зарплату, дело окупается и монастырь су-ществует. А братия тем временем ходит в храм.
— Я бы хотел от монастыря перейти к обычному приходу. Как правило, у работников там очень низкие зарплаты: у свечницы, уборщицы, и хор очень плохо оплачивается — и это все считается нормой. Как вы считаете, правильно ли такое положение вещей?
— Я всегда говорю: не хотите иметь неприятностей в прихо-де — платите людям зарплату. Самая главная проблема всех при-ходов и монастырей — кадровая проблема, но она легко решается, если людям хорошо платить. Почему батюшка разъезжает на ино-марке, матушка у него ходит в мехах, а свечница должна во сла-ву Божию работать? Зарплата должна быть нормальная, и думаю, что такая возможность всегда есть. Платите хорошую зарплату — придут хорошие работники, люди молодые, интеллигентные. Они вам отработают эти деньги… А с другой стороны, есть и очень бедные приходы, и здесь, конечно, остается уповать на Бога. Я знаю, что костромской владыка Александр платит бедным священ-никам зарплату. У него двадцать или тридцать бедных приходов, и он выплачивает им какие-то суммы из средств епархии. Я счи-таю, что епархиальный архиерей такие проблемы решить может. Не надо открывать храм в каждой деревне, где есть два-три дома. Священник тоже человек, у него семья, у него дети, он должен служить по-человечески, иначе — сбежит. Уже немало есть свя-щенников, которые снимают сан из материальных соображений. Просвещение из городов должно приходить: пусть сперва приход укрепится в городе (на это нужно 5-6 лет), а потом можно уста-навливать связи и с близлежащими деревнями. Не надо батюшку забрасывать в деревню, как десантника… Нужно давать ему некую подпитку из центра: либо от епархии, либо от крупного близле-жащего храма, либо от монастыря. А этому простому правилу даже монастыри не следуют: выбросят священника на подворье и делай, что хочешь.
— Я читал одного очень грамотного, много пишущего священ-ника — не буду называть его фамилии. Он высказывал такое мне-ние: вот, мол, некоторые прихожане осуждают батюшек, которые имеют богатые машины, мобильники и всякую прочую технику… Но ведь на иномарке батюшка быстрее доберется к умирающему, по мобильнику сможет связаться с прихожанином, с клиром и т.д. А не кажется ли вам, что хорошая техника, конечно, приносит свои радости и оказывает помощь в служении… Но с другой стороны: не очень богатые прихожане, которые никогда не имели и не будут иметь ничего подобного, смотрят на это без одобрения.
— Мобильники, я считаю, нужны. Это — уже не роскошь, это необходимость. Я прочитал где-то, что митрополит Ювеналий обя-зал всех настоятелей и приходских священников иметь мобильни-ки… А насчет иномарок я с вами согласен. Предпочитаю «Жигули»… Конечно, иметь отечественную грузовую машину — это себе доро-же, а что до легковых, то я никакой разницы не вижу между «Жи-гулями» и какой-нибудь «Ауди». И соблазна в народе меньше. До-рогая иномарка — это уже лишнее: и на телегах раньше добира-лись, и на своих двоих… Я никогда не слышал, чтобы священник не смог причастить умирающего, потому, что не имел иномарки. И потом, обезпечить батюшку транспортом — это дело тех, кто вы-зывает его.
— До революции понятие прихода было четко сформулировано: каждый знал, к какому приходу он приписан и не мог самостоя-тельно перейти с одного прихода в другой. Сейчас такой четкой градации нет. Сейчас вы, батюшка, не всех своих прихожан-то знаете, наверно… Я вот к чему веду: имеет ли право священник в каких-то случаях отказаться соборовать или причастить человека из другого прихода или это его обязанность в любом случае?
— До революции распоряжение Синода было таково: требы ис-полняются в пределах прихода. Конечно, я не всех прихожан знаю, и не все прихожане знают, к какому приходу относятся, но ведь границы приходов и благочиний известны. Они так прямо не обозначены, но более или менее понятны. Поэтому, если я пойду причащать прихожанина соседнего храма, то это не совсем кор-ректно получится: тамошние священники могут обидеться. Если же ко мне обратятся с такой просьбой, то я сперва предложу ему причаститься в своем храме. Ну, а случится такое, что там по-чему-то откажут, то подойду я или кто-то из наших священников — мы никогда не отказываем. Я задавал подобный вопрос нашему благочинному. Он ответил: «Батюшек мало, а город большой: в Москве около 20 миллионов жителей, на всех не успеешь, особен-но, если в храме один священник. Иногда надо как-то войти в положение. Однако, когда люди просят, минуя свой приход — это некорректно». Но случается такое: ходили — не получилось, зво-нили — телефон не ответил!.. Тогда я помогаю, и никаких наре-каний пока не было.
— У меня довольно щепетильный вопрос, батюшка, уж прости-те меня. Существует ли определенная такса на требы?
— Можете посмотреть: у нас написано, что все требы совер-шаются за добровольные пожертвования. В нашем храме существует такса только на отпевание, потому что когда отпевание соверша-лось на добровольное пожертвование, то давали обычно по три рубля, а ведь мне надо и певчим заплатить… У людей семьи, нельзя, чтобы они пели безплатно. В остальном же: освящение машины, квартиры, соборование, крещение, венчание — берем, сколько дадут. До меня был настоятель — он много брал за вен-чание, но я это отменил, и теперь венчаться к нам хорошо идут. А потом, учтите, что это все равно не те деньги, на которые можно построить храм. Есть и моральная сторона дела: когда с людей дерут три шкуры, они веру теряют. И тарелки эти — со-блазн сплошной. В тех храмах, где я настоятелем, никаких таре-лок ни на Пасху, ни на Рождество нет. Висит кружка: кому надо, тот положит.
— Теперь у меня последний вопрос, батюшка: как вы реши-лись печатать книжки мирянина Александра Ракова?
— Я давно был знаком с вами — заочно, по «Запискам редак-тора». Каждый раз, когда я получал «Православный Санкт-Петербург», я эти записки внимательно прочитывал. Всегда счи-тал, что ваша газета наиболее зрелая, наиболее грамотная, одна из лучших православных газет. А какое-то время она была и са-мой лучшей. Сейчас потихонечку начинают взрослеть другие изда-ния, каждое находит свое творческое лицо, — но вы были первым на этом пути. В «Православном Санкт-Петербурге» каждый может найти для себя интересные вещи — монах, мирянин, священник, новоначальный. Поэтому я прочитывал ваши газеты от корки до корки. А уж «Записки редактора» прочитывал обязательно: такие живые, такие интересные, независимые. Поэтому, когда вы захо-тели их собрать в одну книжку, я вполне поддержал эту идею. Первая книжка очень удалась и была хорошо раскуплена…
— Вы говорите в прошедшем времени?..
— Скажу честно: книга, она как хорошее вино — должна вы-зреть. Первая книга такой и была: там чувствовался результат многолетнего труда, вы это тщательно выверяли, правили, смот-рели на все написанное с высоты прожитых лет, и поэтому книга получилась хорошая и интересная. Последующие книги имели вкус молодого вина. Я когда что-то пишу, то у меня написанное не-сколько лет вылеживается, — не менее года, это точно.
— Я журналист, батюшка: наверное, в этом все дело. Хоть меня и приняли в Союз писателей, все равно я остаюсь журнали-стом и не могу иначе работать. В любом случае, я вам очень признателен и за помощь редакции, и за популяризацию нашей га-зеты, и за добрые слова. Надеемся, что еще найдем какие-то возможности для совместных трудов.
— Благослови вас Бог.
       ЧАСТЬ 4. «Я ПРОТИВ ВЫМЫСЛА!»
Прибежала в редакцию знакомая, благо роддом рядом — пле-мянник недоношенный в реанимации, посинел и задыхается. Что делать? Батюшка из нашего храма уже ушел, да и не пустят ба-тюшку в стерильную палату.
И мы посоветовали православной знакомой, «страха ради смертного», покрестить малыша самой; святая вода была, расска-зали, как совершить Таинство. Через неделю звонит — выжил мла-денец! «Не забудь теперь совершить над ним полное Таинство Крещения в церкви», — говорю напоследок.
Недавно я видел его — хороший такой мальчишка, шалун, уже в школу ходит…
ГРУСТНАЯ БАЛЛАДА
Умирал ребенок некрещеный:
Мальчик. Скарлатина. Восемь лет.
Он лежал, болезнью истощенный,
Рядом — мишка, книжки, пистолет…

Не до Бога папе, да и маме —
Бабушку б сейчас! Да вот беда:
Далеко она. По телеграмме
Скоро доберется ли сюда?

Добралась. Успела и нажала
Непослушным пальцем на звонок.
— Жив?
— Как долго ты не приезжала!
Жив, но… умирает наш сынок.

— Покрестили? Нет? Ах, вы невежды!
Если бы он умер год назад,
То была б тогда хоть тень надежды,
А теперь душа уходит в ад!

И она, слезами обливаясь,
Зарекаясь слушать пап и мам,
К внуку не зайдя, не раздеваясь,
Бросилась бежать в ближайший храм.

В церкви, после службы, слава Богу,
Батюшка, узнав причину слез,
В пять минут собрался — и в дорогу.
Но успеют ли они — вот в чем вопрос!..
Евгений Санин, Набережные Челны
       
Подарил священнику три не шибко толстых книжки «записок редактора». Прочитав, он сказал: «Вы очень любите животных». Вот так так! Я-то думал, что писал обо всем, тревожащим душу, что чувствовал и пережил за свои 56 лет. Самонадеянно думал, что немного копнул вглубь себя. И читатели отзывались: «Спаси-бо, это и к нам относится»…
А животных я, действительно, люблю — за беззаветную вер-ность, за преданность хозяину, каким бы он ни был. Знакомый врач-ветеринар сказал, что все без исключения бездомные живот-ные серьезно больны: плохая пища и холод укорачивают и без то-го недлинную «свободную» кошачью или собачью жизнь. Быть мо-жет, стихотворения подтолкнут вас облегчить жизнь безпородной твари Божией. Или остановит от необдуманного шага. Сейчас лю-дям так не хватает любви…

ПЕС
Он охранял надежно дачу,
Брехал заливисто, не зло.
И всем умом своим собачьим
Он понимал, что повезло.
На цепь щенком еще посажен,
Доверьем щедрым дорожил
И сердцем добрым и отважным
Хозяйке доблестно служил.
В грозу, в тревожное нена-стье
Она впускала его в дом.
Как он смотрел! С каким уча-стьем
Скулил, повиливал хвостом.
И были влажные ладони,
Крупинки пота над губой,
Испуг в глазах и сумрак в доме —
Его счастливою судьбой.
Из окон скользким и упругим
Тянуло горько сквозняком.
О, как лизал он эти руки
Своим горячим языком!
Но глухо яблоки катились,
И шорох листьев стал острей.
Шерстинки инеем покрылись,
И пар струился из ноздрей.
И небо тяжко нависало,
Как тень подбитого крыла…
Она ошейник развязала
И дверь спокойно заперла.
Прощально скрипнула калитка.
Машина, шинами шурша,
Скользнула…
Выцветший и липкий,
Шел дождь чуть слышно, не спеша.
Шли на покой в туман расте-нья.
Ручей листву кружил и нес.
Большой, лохматый и расте-рянный,
Стоял в саду притихший пес.
Порою небо сотрясалось
От лайнеров, и в чудеса
Дворняге верилось: казалось,
Что возвращается гроза.
Нет, не забыл он, как в не-настье
Его впускали в теплый дом —
Ведь было все собачье сча-стье
В том кратком миге соуча-стья,
Когда гремело за окном…
Владимир Евсеичев, Саратов ДЖИН
Увели собаку со двора,
Словно женщину перема-нили.
Чем пленили?
Что ей посулили?
Ничего не скажет кону-ра.
Доброта собаку подве-ла:
Вырастала в сытости и в холе,
Ничего не знала о не-воле,
От людей не ожидала зла.
Лаяла…
Но разве это лай?
Преданность, любовь, мольба о ласке:
Хочешь — запрягай ее в
Салазки,
Хочешь — в космос, к звездам, засылай.
Я не вешал планку на столбе:
«Осторожно, на дворе собака!»
Сын мой, как на похо-ронах,
Плакал
О своей и о ее судьбе,
Увели ее исподтишка,
Верно, за ушами поче-сали,
Поиграли,
На веревку взяли,
Как телка на пожне, сосунка.
Если б лес вокруг, степная гладь —
Я бы думал, что ее в околки
Ночью играми сманили волки,—
Тоже знают, чем собаку взять.
Джин мой, Джин!
Уж лучше бы меня
Умыкнули от семьи по-дале,
Обо мне бы меньше тос-ковали,
Так не убивалась бы родня…
Дни и ночи мы как на посту:
Вдруг примчится,
Завизжит,
залает…
Неужель в людскую доб-роту
И собака веру потеря-ет?!
Александр Яшин †1968


Помнится, я писал о ссоре с единственным другом-женщиной. Надо сказать, она много сделала для меня, поддерживая в жизни и помогая в писательстве, благо сама пишет прекрасные стихи. Поссорились из-за пустяка, как это обычно бывает. В запале я решил, что никогда не позвоню ей, но через две недели не вы-держал и через месяц набрал номер телефона. И мы опять помири-лись. И долго говорили о жизни и литературе. А хорошо бы было ни с кем не ссориться!..
НА КРЕЩЕНИЕ
Все происходит навсегда —
За все и отвечать нам.
Душа, как в дебрях туч звезда,
В плену грехов печальна.

Но воссияют три свечи
На водосвятной чаше,
Их незакатные лучи
Прольются в души наши.

Мятежная вода реки
Святой водою станет,
И острых льдинок лепестки
В ней, ледяной, растают.

И вздрогнет в проруби звезда,
Нам источит сиянье…
Все остается навсегда:
И слово, и деянье.
Валентина Ефимовская, СПб

На выставке в Москве приобрел прекрасную книгу «Слово и Дух». Антология русской духовной поэзии (Х –ХХ вв.),издана Свято-Елизаветинским монастырем в 2003 году по благословению Высокопреосвященнейшего Филарета, митрополита Минского и Слуц-кого, Патриаршего Экзарха всея Беларуси, тиражом 3100 экз. На страницах 89–91 уже я встречаю стихи митрополита Владими-ра(Сабодана): «Риза Господня» и «Рождество»:
В яслях лежит Ребенок.
Матери нежен лик.
Слышат волы спросонок
Слабенький детский крик.

А где-то в белых Афинах
Философы среди колонн
Спорят о первопричинах,
Обсуждают новый закон…
Не стану пока цитировать всего стихотворения — оно хорошо известно, публиковалось в подборке журнала «Новый мир», кажет-ся, в 1989 году, и есть на Интернет-странице поэта Александра Солодовникова (†1974): http//www.koinonia.orthodoxy.ru/sol.httml Седьмым в оглавлении стоит стихотворение «Рождество», девятнадцатым — «Риза Господ-ня». Наваждение какое-то! Не может владыка написать того, что было блестяще написано до него. Я отправил митрополиту Влади-миру(Сабодану) вежливое письмо. Теперь вот жду ответа…
И толпы в театрах Рима,
Стеснившись по ступеням,
Рукоплещет неутомимо
Гладиаторам и слонам.

Придет Он не в блеске грома,
Не в славе побед земных,
Он трости не переломит
И голосом будет тих.

Не царей назовет друзьями,
Не князей призовет в совет —
С галилейскими рыбарями
Образует Новый Завет…
Александр Солодовников †1974

Мучает вечный вопрос о счастье человеческом: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Однако еще никому из смертных не удалось удержать при себе то ощущение счастья, которое ему по-везло пережить. И я много думал об этом: ведь ни слава, ни деньги, ни здоровье счастья не приносят — и лишиться всего можно в одночасье, или потерять, к примеру, только здоровье; тогда ни слава, ни богатство не дадут услады, а лишь помогут устроить пышные похороны. Да у покойника уже другие заботы…
И вот до чего я додумался: счастье — в долготерпении; прожил монах всю жизнь в одной келии, и жизнь-то его однооб-разнее не придумаешь — бдения, посты да молитвы, а спросишь его — и скажет: «Счастлив, что Бог был рядом».
А мирянин? Прошел с супругой через скорби, раздоры и бед-ность, но детей вырастили людьми порядочными, состарились, за-немогли — а счастливы своей верностью.
Или делаешь что-то Богу угодное; тут тебе и напасти, и искушения — легче отступиться и бросить. Но с Божией помощью выдюжил, взрастил Божье дело, сам иссяк, а зеленая поросль подпирает, пасть не дает — и счастлив ты счастьем невыразимым, что выстоял, не сломался, не искал оправданий.
Счастье — в движении к благой цели, и начало твоего сча-стья в твоем настоящем, которое уходит корнями в прошлое, ко-торое неразрывно. Ты иссох, как старый цветок, а бутоны благо-ухают на твоем стебле. А до бутонов не доживешь — все одно счастлив сознанием полноты сделанного. А дальше еще счастливее будешь. Но как там, судить не берусь — сами узнаете…
СТАРОСТЬ
Простые, тихие, седые,
Он с палкой, с зонтиком она, —
Они на листья золотые
Глядят, гуляя дотемна.

Их речь уже немногословна,
Без слов понятен каждый взгляд,
Но души их светло и ровно
Об очень многом говорят.

В неясной мгле существованья
Был неприметен их удел,
И животворный свет страданья
Над ними медленно горел.

Изнемогая, как калеки,
Под гнетом слабостей своих,
В одно единое навеки
Слились живые души их.

И знанья малая частица
Открылась им на склоне лет,
Что счастье наше — лишь зарница,
Лишь отдаленный слабый свет.

Оно так редко нам мелькает,
Такого требует труда!
Оно так быстро потухает
И исчезает навсегда!

Как ни лелей его в ладонях,
И как к груди не прижимай, —
Дитя зари, на светлых конях
Оно умчится в дальний край!

Теперь уж им, наверно, легче,
Теперь все страшное ушло,
И только души их, как свечи,
Струят последнее тепло.
Николай Заболоцкий †1958

Не верить в Бога много легче, чем верить. «Нет, Бога не встречал!» — с неповторимой улыбкой ответил Гагарин, и мы ве-село смеялись. И в школе не припомню специальных атеистических уроков; только в учебнике истории была фраза: «Первобытные лю-ди еще не могли объяснить явлений природы, не знали, как бо-роться с ними, их боялись — и напридумывали себе разных бож-ков, которых можно было ублажить дарами», — что-то в этом ро-де.
Меня привел к Богу целый ряд хлестких несчастий, которые один за другим а порой и стаей опускались на мою несчастную голову. 44 года потратил я, чтобы среди кажущегося хаоса и безсмысленности жизни исстрадавшимся сердцем почувствовать же-лезную неоспоримость: сделал — получи, с любовью смягченную Кем-то. Но до этого надо было пройти и через Агни-Йогу Рери-хов, и «братьев по разуму», и «добрых домовых», и Вангу ,и им подобных, чтобы переступить через порог Храма. До сих пор див-люсь главному в моей жизни чуду: как Он не пропустил меня в толпе, не махнул рукой на пропащего пьяницу, но терпеливо стряхивал налипшую грязь, смывал вонь и выводил на тропу, ве-дущую к Нему… Держись ее — и Господь не оставит.
Мы и вправду тогда не скучали,
Каждый день у нас праздником был,
И Хрущева портрет величавый
Над толпою ликующей плыл.
Мы дерзали, мы были в ударе.
Побеждали мы в битве систем.
И Гагарин с Есениным в паре
Улыбались повсюду со стен.
Полководцы — герои баталий
И шахтеры — герои труда
В наших мыслях и думах витали
В те недавние наши года.
Широко расстилалась дорога,
Безмятежно летели года,
Только не было Господа Бога
Среди наших кумиров тогда.
Иван Стремяков, СПб

А теперь о страшном: в небольшом райцентре Волгоградской области молодая женщина, бывшая медсестра, имея маленькую больную дочь, вела распутную жизнь. Забеременев, она избави-лась от родившегося мальчика, бросив его в общественную убор-ную. Мальчик чудом остался жив: из зловонной жижи его извлекли милиционеры и рабочие-строители.
В Одесской детской больнице скончалось двое трехлетних детей, которые были доставлены со множественными травмами, на-несенными взрослыми. У врачей появился новый термин — «синдром жестокого обращения».
Знаете, что больше всего поразило меня: мать, родившая нежеланного сына, не убедилась в его смерти, не завернула его в первую попавшуюся тряпицу, не выкопала пусть неглубокую ям-ку, чтобы хоть как-то напоминало это похороны; она — еще жи-вого — швырнула малютку в грязную дыру, чтобы он захлебнулся в нечистотах…
В Красноярском крае пьяный отец бросил 5-месячного сына в горящую печь. Ребенка удалось вытащить живым с обширными ожо-гами и вывихнутой челюстью…
Поздно теперь взывать к совести нынешнего поколения, поздно! У него другие, отличные от человеческих, понятия, а главные качества — эгоизм и совершеннейшее равнодушие к другим людям, будь то собственный сын или старушка-соседка. Это не отдельные индивидуумы, это поколение, родившееся с 1985 года. Недаром учителя говорят, что эти дети не поддаются воспитанию вообще. Надо признать — мы сами вырастили нелюдей. И ничего, — слышите! — ничего нам с этим уже не сделать. Разве только Гос-подь сжалится и заставит перевернуть нашу «жизнь»…
НОВЫЕ ДЕТИ
Нас учили, что дети не ведают зла…
Белобрысый мальчишка осколком стекла
Из рогатки стреляет по стае ворон
И орет: алых роз миллион, миллион!
А подружка поймала в траве мотылька
И настойчиво топчет ногами, пока
Не умается вся…
       Я вглядеться боюсь
Их пустыми глазами в грядущую Русь.
Александр Русанов, Череповец

Пришло поздравление с Рождеством Христовым и от настояте-ля и духовника Ивановского Свято-Введенского монастыря архи-мандрита Амвросия (Юрасова). А надо сказать, что батюшка нико-гда не присылает пышных, порой маловразумительных поздравле-ний, но всегда приводит душеспасительные слова святых Отцов, которые имеют отношение, в первую очередь, к тебе самому.
 «На земном жизненном пути нас многое может ожидать… Пре-подобный Варсонофий Оптинский советовал: «Когда вы находитесь в хорошем, благодушном настроении — ждите бури. Так почти все-гда бывает… Всякому доброму делу или предшествует, или после-дует искушение. Но когда безпокоят помыслы страха о предстоя-щих скорбях, то не надо входить в разговор с ними, а просто говорить: «Да будет воля Божия!» Это очень успокаивает».
Знаю я, о чем поведал мне батюшка, но в этот раз, уж про-стите, читатель, делиться с вами не буду. Да вам и самим это изречение поможет в духовной брани…
А жизнь все длится дольше, дальше.
Поземкою скользят года.
Но нет ни горечи, ни фальши,
И только грустно иногда.
Уносит вдаль земная сила —
Вот год кончается опять —
И не отнять того, что было,
И то, что будет, не понять.
Игорь Кравченко

Много квартир, городов и стран довелось мне сменить за свою бивачную жизнь с родителями. В безчисленных переездах потихоньку терялись вещи, к которым ты прилепился в детстве. Сохранилась только книга «Фильмы-сказки» 1954 года — награда за хорошее поведение в 1-м классе; чудом выжила картонная елочная игрушка-лошадка. Еще неведомо как сохранилась в житей-ских бурях маленькая подушка, которую, помню прекрасно, я в классе втором-третьем вышивал на пяльцах крестиком по переме-нам. А после смерти мамы я повесил в своей комнате репродукцию васнецовской Аленушки в круглой рамке — мое первое прикоснове-ние к искусству еще на Хорошевке, в Москве: мне нравилось, что она тоже не одобряет мой ранний уход в школу. Недавно рамка от старости лопнула, стекло брызнуло осколками на полу. Картинка за полвека выцвела, но я все равно приклеил ее на прежнее ме-сто — пусть грустит, меня домой поджидает…
АЛЕНУШКА
Не зря я скитаюсь, поверьте,
В неласковом этом краю:
Ищу я в лесной круговерти
Аленушку — радость мою.

Сердечко ее золотое
От боли и жалости мрет,
Сидит над вечерней водою
И братца родимого ждет.

Уйти бы, покуда не поздно,
куда ей — девчонке одной?
Все силы бесовские грозно
Толпятся у ней за спиной.

Кикиморы хороводят,
И лешие в чаще поют.
Но разве такие уходят
И братьев своих предают?
Иван Стремяков, СПб

Вернулся из Москвы, учавствовал в выставке «Православная Русь». Из массы встреч, разговоров, знакомств память ярко со-хранила два эпизода: выставку открывал Святейший Патриарх Алексий II. Мне так хотелось получить благословение Патриарха! Центральная дорожка, ведущая к Донской иконе Божией Матери, огорожена, а многочисленная охрана зорко следит, чтобы не на-рушали. Святейший пошел по левой стороне прохода, благословляя участников, и я понял, что мое желание невыполнимо. Приложив-шись к иконе, Патриарх перешел на нашу сторону и стал прибли-жаться. Неожиданно он появился совсем близко. Не отдавая себе отчета, я схватил пальцы Святейшего и мгновение держал со сло-вами: «Святейший, благословите!» Я ощутил теплоту его руки и оценил его терпение. Со стороны это, возможно, показалось смешным, а на меня нашло дивное умиротворение…
«Спаси, Господи, и помилуй святейшiя восточные патрiархи православныя, преосвященныя митрополиты, архiепископы и епи-скопы православныя, и весь священническiй и монашескiй чинъ и весь причет церковный, яже поставилъ еси пасти словесное Твое стадо, и молитвами ихъ помилуй и спаси мя грешнаго».
 К СЕМИДЕСЯТИПЯТИЛЕТИЮ ПАТРИАРХА
Священные наши преданья
Мы учимся с детства любить.
И в мире нет выше призванья,
Чем Богу и Церкви служить.

И возле спасительной Чаши
Душевный покой обрести,
Под мудрым водительством Вашим
К Небесному Царству идти.

Мы верим: воспрянет Россия, —
Смиреньем и верой сильна.
Ведь в правде Господь, а не в силе, —
Так было во все времена!

И молится ныне полсвета,
Всех паче — наш русский народ.
И дружное «Многая лета!»
Над Родиной нашей плывет.
Татиана Егорова, СПб

Но в голове вертится вопрос, который некому задать: а по-чему чудотворная, веками чтимая народом Донская икона Божией Матери томится до сих пор в Третьяковской галерее? Именно с этой иконой русские в 1380 году одержали победу над Мамаем на поле Куликовом. Странное наблюдаем мы теперь зрелище: люди прикладываются к святыне, а по сторонам ее стоят два милицио-нера с автоматами…
Икона в музее висит,
Намоленная веками.
Какой укоризненный вид.
В музее висит, а не в храме.

Спаситель отводит взгляд,
Ведь если посмотрит — заплачем!
Постыдно из церкви изъят,
И цифрами обозначен…
Нина Карташева, Москва

Вторая встреча, принесшая радость, случилась перед самым отъездом. У нашего стенда терпеливо ожидал конца моего разго-вора солидный незнакомый человек с двумя детьми. Когда я осво-бодился, незнакомец протянул мне пакет и сказал: «Александр Григорьевич, вы писали а «Записках редактора», что когда-то в детстве жили в Москве на Хорошевке напротив 7 хладокомбината. Мы, мой сын Симеон и дочь Пелагея, — и он показал на симпатич-ных ребят, — привезли вам хорошевского мороженого». Я был тро-нут вниманием и к моим скромным «запискам», и, тем более, к своей скромной персоне. Они приглашали даже поехать на Хоро-шевку отмечать сдачу Симеоном его первой сессии, но мой поезд отходил через два часа…
А у мороженого до сих пор сохранился вкус хорошевского детства…
Все связано со всем,
все связаны со всеми, —
так тянется к звезде
утраченное семя, —
так тянется душой
к веселому грустящий.
Так тесно сплетено
былое с настоящим,
что вырвется восторг:
из глубины безбрежной
на все взирает Бог —
взыскующий и нежный.
Николай Астафьев, СПб

Вселенская родительская суббота. Рука уже привычно выво-дит знакомые имена. Упокой, Господи, души усопших раб Твоих:
Приснопамятного старца Николая
Приснопамятного митрополита Иоанна
Приснопамятного архимандрита Пантелеимона
Митрополита Николая
Схиигумена Саввы
Иеросхимонаха Сампсона
Архиепископа Афанасия
Архиепископа Никона
Протоиерея Василия
Протоиерея Валентина
Иерея Анатолия
Екатерины
Георгия
Ольги
Параскевы
Наталии
Феодосия
Степана
Иоанна
Иоанна
Анны
       Марии Григория
Веры
Нины
Леонида
Евгения
Иакова
Галины
Ирины
       уб.Константина
       Нины
       Анатолия Василия
Николая
Иоанна
Виктора
Екатерины
Зинаиды
Михаила
Владимира
Александра
Юрия
Фаины
и прости им все согрешения вольные и невольные, даруя им Царствие Небесное!

Идут года, теряют люди близких.
Старухи в церкви слабою рукой
Выводят поминальные записки,
Где значится вверху: «За упокой».

За все они пред памятью в ответе!
Начнут с отца и матери своих,
А дальше — муж, невыжившие дети,
В войну пропавший без вести жених…

Все имена спешат соединиться,
Сплестись в одну незыблемую суть, —
Растущий список длинной вереницей
Среди листа прокладывает путь…

За ним лежат безкрайние просторы,
Туманной дымкой скрытые вдали…
А сам он служит точкою опоры
Общения умерших и земли.
Надежда Веселовская

Иногда я будто в шутку завожу с женой разговор: «Давай договоримся, что я умру первым. Жена испуганно отмахивается: «Не городи чепухи!» А я и на самом деле боюсь остаться один; что я без нее?… И поддержка она в моих делах главная — только с женой и поделиться можно, и пожаловаться, и совет получить разумный.
Как я войду в пустую квартиру, где все напоминает о ней? Нет, с ее уходом жизнь утечет и из меня, одна оболочка оста-нется. А у жены мама, сын, любимый внук подрастает — найдет в близких утешение.
«Первым помру!» — упрямо повторяю я, как дело решенное…
ЖЕНА
Он умер, а его жена
Жива-здорова.
Из растворенного окна
Глядит сурово.

Жестока эта полоса
И мысли эти.
Но раздаются голоса:
Приедут дети.

И жизнь пойдет с их жизнью в лад, —
Им карты в руки.
Потом еще смягчится взгляд:
Приедут внуки.

И все как будто ничего.
Родные лица.
И лишь с отсутствием его —
Не примириться.

Ах, молодые, напрямик
Шагали двое…
Как повернется мой язык
Назвать вдовою?
Константин Ваншенкин †2003

Уж скоро год, как помер мой единственный друг, а я все не могу смириться с потерей. Юра был крупным здоровяком, который источал жизнь, всегда в хорошем расположении духа и готовый помочь во всем. Никогда не обращался к врачам, бегал по утрам, обливался водой, принимал витамины. Но я знаю, что подкосило его: что-то не сложилось в семье, и он оставил жену и взрослых детей, а я познакомил его с овдовевшей знакомой. Юрий переехал к ней. Только однажды он пожаловался мне, что ему трудно — а я понимал его и нес часть его вины. Он никогда не болел, но умер внезапно — оторвался тромб — сердечная недостаточность; врачи сказали — предвидеть невозможно, с каждым может случиться. Но я знаю: его убила раздвоенность, проще говоря, совесть его убила…
8 марта я приду на его могилу, затеплю свечу: трудно че-ловеку в потемках…
ТРОМБ
Ничего не болело
У него, крепыша,
И томилось не тело,
А всего лишь душа.
Но движение тромба
Он почувствовать смог, —
Словно сорвана пломба
Или взломан замок.
Константин Ваншенкин †2003

Молодой батюшка, отслуживший по моей просьбе панихиду на зимнем кладбище по родителям, отказывался брать деньги за тре-бу: «Духовник учил, что священник должен обладать двумя каче-ствами — любить Бога и быть безсребренником». Но я все одно настоял: детей-то нужно кормить, а жертва моя не ему — Богу… Но слова батюшки запали в память…
Когда креста нести нет мочи,
Когда тоски не побороть,
Мы к небесам возводим очи,
Творя молитву дни и ночи,
Чтобы помиловал Господь.
Но если вслед за огорченьем
Нам улыбнется счастье вновь,
Благодарим ли с умиленьем,
От всей души, всем помышленьем
Мы Божью милость и любовь?
Свт.Филарет(Дроздов)†1867

Американские исследовательские марсоходы наконец-то нашли на Красной планете воду в виде льда. Радости ученых нет преде-ла: по их мнению, там, где есть вода, возможна и жизнь. Теперь вполне серьезно речь зашла о колонизации Марса.
С тревогой думаю о последствиях, если удастся осуществить задуманное. Земля — колыбель землян — становится все менее приспособленной для жизни. За последние 20 лет, сообщают бри-танские ученые, на Земле стало темнее, чем прежде из-за гло-бального потепления и выхлопных газов. Частицы примесей в воз-духе не дают свету пробиться к поверхности; в результате рост растений замедлился. А растения, как вы помните, дают нам ки-слород.
 Нетрудно представить, что начнет твориться на «безхоз-ной» планете, если там обнаружат полезные ископаемые. А если не обнаружат, все равно натаскают техники и накопают нор в ви-де подземных отелей, военных баз, космодромов, тюрем для «не-исправимых» (читай: инакомыслящих) и Бог знает, чего еще. Че-ловек — самое ненасытное существо на земле, и ждать от него добра не приходится…
МАЛО СВЕТУ…
Мало свету в нашу зиму!
Воздух темен и не чист;
Не подняться даже дыму —
Так он грузен и слоист.

Он мешается с туманом;
В нем снуют со всех сторон,
Караван за караваном,
Стаи галок и ворон…

Мгла по лесу, по болоту…
Да, задача не легка —
Пересиливать дремоту
Чуть заметного денька!
Константин Случевский †1904

Пришло в редакцию письмо.
«Дорогой редактор Александр!
Есть в вашей газете просто замечательные статьи, их, правда, меньше, чем плохих, но в целом газета достаточно инте-ресная и оправдывает свое название. Один в ней только ляпсус — это ваши собственные заметки. Слава Богу, что они хоть не слишком много места занимают в газете. Меня раздражает их при-митивизм, попытки показать свой ум по любому поводу, пришедше-му в голову. Но я каждый раз себя сдерживала, помятуя о том, что прежде всего нужно обличать себя, прежде всего нужно у се-бя в глазу бревно увидеть. Но, получив последний номер, больше не стала себя сдерживать, т.к. бес тщеславия губит вас очевид-но.
Давайте начнем с самого начала — с вашей физиономии. Для чего она? Вид притенциозно (так у автора. — А.Р) смешной и глупый; вспрыгивающие на нас глазки сердиты и очень хотят ка-заться проницательными. Спасибо, но мы вас давно уже запомни-ли. Можно смеяться дальше?
«Сумма чисел на рулетке казино составляет 666». Какое «глубокое открытие». Ну и чем вы нас поразить хотели? Разве не характерно, что число зверя совпадает с суммой чисел азартной игры? Далее вы признаетесь, что помышляли о награде за труды на ниве духовной. Это зачем? — чтобы прочитали и скорее награ-ду присвоили? Да, от скромности вы не умрете. И в конце друго-го эпизода громкая фраза: «Каюсь, Господи!» И как происходит это покаяние? Через газету всему свету. Может быть, лучше на исповеди батюшке все расскажете? А то, право, как-то неловко за вас… Вы ведь и о грехе своем сказали, чтобы покрасоваться, и не самый это страшный грех у вас, о самом страшном вы не расскажете, потому что стыдно будет… Погубит вас, как и вашего деда, ненужная говорливость. Превратитесь в шута горохового.
Поздравляю вас с праздником Крещения Господня! Желаю, чтобы душа ваша очистилась в Иордани покаяния, просветилась, смирилась и начала исправляться по-настоящему. Мы ведь все должны умереть за Христа мученически. А вы бы смогли?..»
Ирина Ч., СПб
 Я позвонил Ирине, сказал неласковое, потом нашел иконку святителя Николая из Бари, попросил прощения на обратной сто-роне и собирался отправить по адресу. А тут и батюшка Иоанн набрал наш номер. Я прочитал письмо и все рассказал, но духов-ник не благословил письменного извинения и посоветовал опять позвонить Ирине. Теперь вот духу набираюсь: не надо было Ирине тревожить память деда, воевавшего в дивизии Чапаева и расстре-лянного НКВД за то, что он рассказывал правду о гибели комдива — не по-христиански это…
Больной безцельно суетится,
А умные живут молчА:
А ну как вправду воплотится
Все, сказанное сгоряча?

Покуда не одряхло тело,
Источник света не погас,
Знай: слово — это тоже дело:
Добро твори не напоказ.

В уединении слышнее,
Будь ты монах иль офицер,
Отчетливее и страшнее
Движение незримых сфер.

Слов необузданных, случайных,
Слов многих — не произноси:
Подвижническое молчанье
Существовало на Руси.

Как необъезженные кони,
Слова не слушаются нас…
Но есть молитвы, есть иконы,
Есть храм, алтарь, иконостас!
Александр Люлин, СПб

А ведь иной раз годы потребны, чтобы произнести короткое, всего-то из шести букв, слово «прости».
В начале 90-х, когда призрак свободы охватил нас, я рабо-тал корреспондентом в первой в городе районной газете «Вест-ник» «Выборгская сторона», был увлечен НЛО и прочими «чудеса-ми». Статьи о них печатались в каждом номере, и газета была нарасхват. Но и поведение мое становилось под стать моим «ге-роям»: скандалил, требовал от редактора денег за издание при-ложения; появились единомышленники. Как он тогда терпел меня и не выгнал вон, многомудрый Дмитрий Вадимович Лебедев?…
Прошли-проползли годы, я крестился и, конечно, понял, о каких «чудесах» рассказывал читателям. Понял и то, кто давал мне материалы для газеты и почему так безобразно я себя вел. И стало нестерпимо стыдно. С трудом разыскал телефон своего быв-шего редактора и сказал: «Вадимыч, ты прости за все». «Да, ладно, чего там», — добродушно отозвался он. «Прости, а то ду-ша болит, не могу». «Ну, раз болит, это хорошо», — и мы добро поговорили. И мне полегчало — спустя двенадцать лет…
Чтоб на людях глаза были суше —
Быстро слезы утрет рукав…
Я молюсь, чтоб до неба душу
Донести мне не расплескав.
Я молюсь Тебе, Вездесущий,
Я молюсь Тебе на пути:
— Дай мне ныне мой хлеб насущный,
От лукавого уведи.
Чистым сердцем и безкорыстно
Дай служить мне — и не покинь —
Ибо славен Ты ныне и присно
И во веки веков. Аминь.
Владимир Диксон, †1929

Как в воду глядела недовольная моими писаниями читатель-ница: в рамках «Рождественских чтений» Клуб православных жур-налистов присудил мне премию «За преданность профессии». При-ятно, конечно, ничего не скажешь, только работы от этого не убавилось. Жена выслушала новость и вернулась на кухню гото-вить, но я-то знаю, что премию по праву заслужила она: без ее преданности мне не было бы моей «преданности профессии». Премия — так премия! Лишь была бы польза газете…
Быть знаменитым некрасиво.
Не это поднимает ввысь.
Не надо заводить архива,
Над рукописями трястись.

Цель творчества — самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.

Но надо жить без самозванства,
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов.

И надо оставлять пробелы
В судьбе, а не среди бумаг,
Места и главы жизни целой
Отчеркивая на полях.

И окунаться в неизвестность,
И прятать в ней свои шаги,
Как прячется в тумане местность,
Когда в ней не видать ни зги.

Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.

Ты должен ни единой долькой
Не отступиться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только до конца.
Борис Пастернак †1960

Издательский отдел Московской Патриархии решил провести Фестиваль православной прессы — событие, безусловно, значи-тельное. Тем более, что со времени проведения Конгресса право-славной прессы в 2000 году прошло четыре года. Я предложил то-гда создать Союз православной прессы, но… участники написали заявления, была зачитана концептуальная часть и… наступила то-мительная тишина. Но я сейчас не об этом: не нравится мне на-звание «фестиваль», не подходит это иностранное слово к право-славному журналистстскому собранию. У В.И.Даля этого слова во-обще нет, а в «Словаре иностранных слов» нахожу: «Фестиваль — массовое праздненство, показ, смотр лучших достижений искус-ства (музыкального, театрального, кино и пр.)». Разве для ве-селья мы хотим собраться? Да и о достижениях говорить рановато — проблем у православной прессы полон рот. Строже нам нужно относиться к языку, а тут — цвет православной журналистики, который служением своим должен сохранять и русский язык…
РОДНАЯ РЕЧЬ
Родная речь — Отечеству основа.
Не замути Божественный родник,
Храни себя: душа рождает слово —
Великий Святорусский наш язык!
Иеромонах Роман(Матюшин)

Сегодня 27 января — день 60-летия со дня снятия блокады Ленинграда. Ровно три года назад мы привезли хоронить маму к воротам Серафимовского кладбища, но через центральных вход нас не пускали — шло торжественное возложение венков к вечному ог-ню. «Да мы же блокадницу хороним!» — кричал я стражам порядка, но они были неумолимы. Пришлось объезжать кладбище кругом, бе-гать за ключами… У нас всегда так: забота о всех вообше, даже почивших, затмевает память об одном. Однако, сейчас я о другом хочу сказать.

Что надо душе солдатской,
Которой в веках сиять?
У каждой могилы братской
Часовня должна стоять.
Николай Рачков, СПб
На празднование 60-летия факелы, зажженные у могилы Неиз-вестного солдата в Москве, были доставлены в города-герои, и уже от них был зажжен огонь у местных могил Неизвестного сол-дата. Коротко: памятник Неизвестного солдата (скульптор В.Климов и др.) был открыт 8 мая 1967 года. Останки одного из погибших в боях за деревню Крюково и похороненному в братской могиле, были торжественно перевезены в столицу и погребены у Кремлевской стены в Александровском саду с надписью: «Имя твое неизвестно, подвиг твой безсмертен». Вечный огонь был зажжен от факела, привезенного от вечного огня в Ленинграде, с Марсо-вого поля, славящего борцов, погибших за революцию. И с этого дня многие приходят в Александроский сад к Кремлевской стене — поклониться «святыне»…
До сих пор останки тысяч русских солдат продолжают лежать непогребенными в Синявино, Апраксино, Пулково — везде, где шли кровопролитные бои, а мы возводим памятные стелы до неба, под которыми нет могил. У каждого американского солдата Второй ми-ровой, даже если он пропал без вести, есть своя могила на Ар-лингтонском кладбище, есть своя страница в истории. У нас же — ни крестов, ни часовен…
ЛОЖНЫЕ СВЯТЫНИ
Вокруг индустриальной пустыни
Ловушки быта расставляет век.
Легко ты принял ложные святыни,
Рассеянный и гордый человек.
От двух из них заходит ум за разум.
Вот ты стоишь у вечного огня,
Как перс-язычник пред горящим газом
Стоял когда-то, голову склоня.
Огонь! Сей символ мнится безконечным,
Но безконечность шире, чем твой круг.
Горящий газ ты называешь вечным.
При чем тут вечность? Это дело рук.
Гляди, чего на свете не бывает!
Огонь потух: подвел газопровод.
Сухой снежок горелку заметает,
И по домом расходится народ.
Увы, ничто не вечно под луной!
И твой огонь, и твой огонь земной
От случая и времени зависим,
И дух его в трубу выходит вон.
Знай истину и возмущенных писем
Не посылай на этот счет в ООН…
А вот другой обман перед глазами:
С почетным караулом и цветами,
Могила Неизвестного солдата —
К нему приходят люди на поклон.
Его покой велик и место свято.
Но почему он имени лишен?
Кому он неизвестен? Близким людям?
Сиротам? Овдовевшим матерям?
О Боге всуе говорить не будем.
Уж Он-то знает всех по именам.
Тут сатана, его расчет холодный:
Заставить нас по нашей простоте
Стирать черты из памяти народной
И кланяться безликой пустоте.
Юрий Кузнецов †2003

Матушку Евангелию Лагопулу я знаю с 1997 года, когда мы с женой побывали впервые в Греции. Много лет м.Евангелия служила у митрополита Николая(Ярушевича) переводчицей. Удивительное это знакомство превратило наш отдых в настоящее паломничество: только благодаря матушке и ее блестящему знанию русского языка мы посетили несколько монастырей под Афинами, побывали на ост-рове Эгина у прп.Нектария и в афинских храмах. С тех пор я стал посылать ей наши газеты, а она — писать, когда позволяет время и здоровье, интересные письма из Греции. Часть из них опубликована в газете «Православный Санкт-Петербург». На днях м.Евангелия прислала письмо, которым не премину поделиться ва-ми, читатель.
«Получила известие из Голландии: давняя моя приятельница рассказала удивительную историю, происшедшую с нашей общей знакомой… У Таисии врачи обнаружили рак и предложили операцию. Больная согласилась. Сначала ей вырезали пищевод и вместо него вставили какую-то искусственную трубку, потом удалили часть желудка и «все это дело привязали к горлу». Тася медленно при-ходила в себя в реанимационной палате, когда вдруг выяснилось, что в горле у нее образовалось отверстие, которое проглядели врачи, и через него пища и питье попали в легкие. Сразу под-скочила температура, и Тася вновь оказалась на грани смерти, впав в безпамятство. К счастью, рядом оказалась ее сестра Ка-тя, после операции не отходившая от любимой сестры. Увидев, что смерть уже наложила тени на веки и крылья носа Таси, Катя взяла в руки бумажный образок Божией Матери «Всецарица» и при-ложила его к животу умирающей…
 Тут надобно рассказать, что за несколько дней до этого Катя вместе с мужем зашли в русскую православную церковь в Гааге. Литургию в тот день служил священник из Киева. После службы он указал прихожанам на свечной ящичек и сказал, что там лежат разные иконки, и все могут выбрать себе образок на память. Взгляд Кати упал тогда именно на «Всецарицу», она ни-когда раньше не видела такой иконы и спросила у батюшки, что это за удивительное изображение Богородицы с ангелами. Батюшка объяснил, что это «Всецарица» («Пантанасса»), которая исцеляет от онкологических заболеваний. Катя обрадовалась: «А у меня сестра сейчас в больнице. У нее рак и предстоит операция»…
 Вот эту-то иконку и приложила Катя к животу умирающей сестры. И вдруг иконка стала быстро-быстро двигаться по всему телу Таисии, а Катя вся тряслась, едва удерживая образок в ру-ке. Врачи и медсестры, случившиеся в это время в палате, ос-толбенели. Тут же на глазах у всех из тела болящей излилось 16 литров жидкости, температура нормализовалась и Таисия открыла глаза. «Что вы держали в руках?» — спросила одна из медсестер, придя в себя. Катя показала икону и рассказала, как она появи-лась у нее и что икона эта исцеляет раковых больных.
 Так Матерь Божия видимым образом сотворила чудо и не только для умиравшей Таисии, но для всех, кто был в этот мо-мент рядом. Ведь Господь и Божия Матерь всех любят, желают, чтобы все спаслись и в разум истинный пришли, а не просто упо-вали на земные средства и медицину. Поистине «Сила Божия в не-мощи совершается». Поэтому, дорогие братья и сестры, не пе-чальтесь, но помните, что стоит вам с верой искренней обра-титься ко Господу и Пресвятой Богородице, и у Них для нас, грешников, всегда готова небесная «скорая помощь».
Молитва об исцелении от онкологических заболеваний
 «О Всеблагая, досточудная Богородице, Пантанасса, Всеца-рице! Несмь достоин да внидеши под кров мой! Но яко милостива-го Бога любоблагоутробная Мати, рцы слово, да исцелится душа моя и укрепится немощствующее тело мое. Имаши бо державу непо-бедимую и не изнеможет у Тебе всяк глагол, о Всецарице! Ты за мя упроси, Ты за мя умоли. Да прославляю преславное имя Твое всегда, ныне и в безконечныя веки. Аминь».

Не отразиться в образах —
Хотя и рад бы…
У умирающих глаза —
Правдивей правды.
Что им — холеная рука
В холеной коже?
В очах — предсмертная тоска
И вопль : «О, Боже!»
Поверьте, им — не до нажив,
Не до Джоконды.
У них другие миражи
И горизонты.
Свои признания в любви,
Свои проклятья,
Благословения свои
В часы распятья,
И просьбы слабые в горсти
С уменьем вянуть.

…И страшно очи отвести
И в душу глянуть.
Татиана Шорохова, СПб

Не могу понять, почему не канонизировали воина Евгения Родионова — 19-летнего мальчика, который пошел на мученическую смерть от чеченских бандитов? За отказ снять православный крест и принять ислам ему с двумя пленными ножом отрезали го-лову — в день своего рождения 23 мая 1996 года в праздник Воз-несения Господня. Синодальной комиссией в канонизации Евгения отказано том основании, что до своей мученической кончины он не вел церковного образа жизни. А сколько воинов при гонителе Диоклетиане объявляли себя христианами, становясь добровольны-ми мучениками за Христа при виде мужественной кончины христи-ан! А ведь эти воины сами приводили христиан на казнь. Приме-ров тому в Четьях-Минеях несть числа…
Председатель Отдела по взаимодействию с Вооруженными Си-лами протоиерей Димитрий Смирнов по этому поводу сказал: «Под-виг Жени Родионова абсолютно христоматийный: человеку предла-гают принять ислам, а он отказывается и идет на смерть. Еще мальчик, и в то же время в нем такая дивная, непоколебимая твердость! Верую и исповедую, что Евгений Родионов совершил подвиг, достойный канонизации».

ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ РОДИОНОВА
Молюсь за упокой, стары слова,
Душа печалится, но утешает сладко
Сознание того, что Русь жива,
Что русский дух до сей поры загадка,
Которой так боится ворог-бес,
Перед которой вновь безсильны тати:
Пошел на смерть за православный крест
Русоволосый худенький солдатик.
Ушел он в тот простор нездешних мест,
Где встречь ему выходит Богоматерь…
Валентина Ефимовская, СПб

Зачем мы держим дома сотни фотографий в альбомах и россы-пью — заплатки для памяти, или чтобы не забыть? Грустно мне, когда я разглядываю свое фотографическое детство и хочется за-плакать от невозможности вернуться назад. Вот мы вместе с па-пой и мамой в Кисловодске, и никто из нас не знает, что нам предстоит испытать. «Неужели это я? — с недоумением думаю, глядя на белоголового, чуть знакомого мальчишку в тюбетейке и с гипсом на правой руке. — Хочешь, я расскажу тебе будущую жизнь до мельчайших подробностей?» — говорю я нынешний. Но, слава Богу, пятикласснику Саше это неинтересно.
Люди пытаются заглянуть в будущее, но вряд ли это знание принесет им пользу. Пять раз присылал я к маме фотографа сде-лать ее портрет, и каждый раз маме не нравились фотографии: старость, если честно, не украшает человека внешне. Поэтому на могильном кресте я укрепил самую красивую маму из всех фото-графий — веселую, молодую, цветущую, когда она родила меня в 32 года. Знаю, что мама мой выбор одобрила…
ФОТОГРАФИЯ
В сердце дунет ветер тонкий,
И летишь, летишь стремглав,
А любовь на фотопленке
Душу держит за рукав.

У забвения, как птица,
По зерну крадет — и что ж?
Не пускает распылиться,
Хоть и умер, а живешь —

Не вовсю, а в сотой доле,
Под сурдинку и во сне,
Словно бродишь где-то в поле
В запредельной стороне.

Все, что мило, зримо, живо,
Повторяет свой полет,
Если ангел объектива
Под крыло твой мир берет.
Арсений Тарковский †1989

Теперь не скрыть мне уже, что я люблю поэзию: почти к ка-ждой «былинке» подобрал стихотворение. А можно, читатель, по-делиться с вами еще одним — очень уж хочется поделиться? Можно — без повода? Тогда слушайте:
СЛУЧАЙНОСТЬ
Упало семечко у шпалы,
И стебель выгнал два листа.
Его трепало ветром шалым,
Когда летели поезда.

А он тянулся вверх упрямо
Навстречу счастью своему.
Он знать не знал, какая драма
Судьбой готовится ему.

Дичок, наивный отпрыск леса,
Он мир воспринял, как родню.
Но вдруг тупой удар железа
Его подрезал на корню.

Колеса лязгнули, и небо
Над ним померкло навсегда.
И было бы просить нелепо:
— Остановите поезда!
Сергей Каширин, СПб

Давние грехи вылезают наружу, будто осколки из тела сол-дата. Душа вобрала их, а совесть схоронила до времени.
…Мне было 14 лет, и я увлекался игрой в настольный тен-нис. Однажды в Доме офицеров, где проходили тренировки, мы пе-рекидывали мячик со школьным другом. Я сильно ударил — и мя-чик, неожиданно отскочив, попал в пространство между оконными рамами. Бросился его доставать и с ужасом увидел, что мячик лежит посреди страшных черных остроносых существ с крыльями — это летучие мыши вернулись в гнездо после ночной охоты. Глу-пость всегда внезапна — приятель поджег пластмассовый шарик и бросил ярко горящее пламя на головы несчастных животных. Как они запищали-заплакали, пытаясь спастись! Но я тоже кинул на них еще один огненный шар… Теперь-то я знаю, что это безобид-ные существа, и мне жалко их до слез. «Прости меня и за это», — прошу у Господа, но к жизни убитых мучительной смертью тва-рей уже не вернешь… Однако их предсмертный писк восстал в моей памяти и безпрестанно звучит в ушах…
Нечто подобное испытал и старец Силуан Афонский: «Как-то у меня в магазине (старец был на послушании эконома. — А.Р.) завелись летучие мыши, и я облил их кипятком и пролил много слез из-за этого — и с тех пор никогда не обижал я тварь».
ЛЮБЛЮ ВСЕ ЖИВОЕ
Когда-то и я не убить не мог,
Что б ни летело над головой.
Садился за весла — ружье между ног,
Шел в чащу — заране взводил курок,
На жатву брал дробовик с собой.

Стрелял и коршуна и воробья,
Не разбираясь — друзья? враги?
А ныне на ток хожу без ружья,
Катаюсь на озере без остроги.

Доверие птиц умею ценить.
Бывает легко на душе, когда
Случайно удастся жизнь сохранить
Птенцу, упавшему из гнезда.

Себя самого узнать не могу.
Осинки в лесу зазря не срублю,
В корнях родничок, что клад, берегу,
На муравейник не наступлю, —
Люблю все живое,
Живых люблю.
Александр Яшин †1968

Однажды, когда надо было срочно развозить свежий номер газеты по городу, а наш водитель заболел, я попросил малозна-комого соседа по площадке за плату сделать эту работу. Он по-лучил ключи от новеньких «жигулей», заполненных газетными пач-ками. Поехал с ним и редакционный работник. Наступил поздний вечер, работник давно отдыхал дома, а соседа все не было. Я не на шутку встревожился, не находил себе места, и успокоиться не получалось: ни лекарства, ни молитвы не помогали — такой уж характер. И как-то пришла в голову мысль послушать песни иеро-монаха Романа. Удивительное дело: минут через пять настроение стало получше. Уже ночью услышал у подъезда знакомый шум мото-ра. Сосед, сидя в кабине, пересчитывал полученныЙ за подвоз пассажиров барыш. Я молча забрал ключи и поехал в гараж…
В келии лампаду затеплю,
Положу Псалтырь на аналой.
Господи, Ты видишь, я скорблю,
Господи, услыши голос мой.

Полночь. Ни звезды нет, ни луны.
Птицы затаились, не поют.
Господи, воззвах из глубины.
Просветиши светом тьму мою.

Обступиша мя со всех сторон.
Где Ты, где Ты, Крепосте моя?
Видящие мя бежаша вон,
Ближние далеча отстоят.

Пред Тобою, Боже, согреших,
Милосердный Господи, прости!
От моей страдающей души
Своего лица не отврати!…
Иеромонах Роман(Матюшин)

       Пришло еще одно письмо из Греции от м.Евангелии, кото-рое считю нужным привести в книге:
        «Глубокоуважаемый Александр Григорьевич!
Хочу рассказать вам такой случай. Этим летом я сидела на берегу Коринфского залива и с тоской смотрела в сторону города Патры: он совсем близко, а ведь оттуда часто ходят корабли в Бари. И горько мне стало, что так недалеко от меня находятся мощи Святителя Николая, и все же для меня, грешной, они недос-тупны. И вот, вернувшись в Афины, я получила ваше письмо с об-разком Святителя, освященном в Бари на его св. мощах. Вы не представляете, как я обрадовалась! Я восприняла это как утеше-ние Чудотворца в моей душевной тоске: как будто он сам ко мне приехал!..
Будет ли вам интересно узнать еще об одном случае, свя-занном с именем Святителя, о котором рассказал мне мой духов-ник? В одной греческой деревушке жил один совершенно безгра-мотный, но весьма благочестивый крестьянин. Местный священник как-то заметил, что в доме у этого крестьянина нет ни одной иконы и сказал ему: «Слушай, брат, почему ты не купишь себе хотя бы два-три образка, ведь ты же такой благочестивый?» Кре-стьянин пошел и купил три иконки: Спасителя, Божией Матери и Святителя Николая. Однажды вернулся он домой с работы и обна-ружил, что воры вынесли у него из дома все дочиста, оставив только эти три иконки. Тогда он подошел к образам и, обращаясь к Спасителю, сказал: «Тебя я, конечно, могу оправдать: Тебе не до воров, у Тебя столько работы!» К Божией Матери он обратился так: «И Тебя я могу понять: до воров ли Тебе, когда у Тебя на руках Младенец!» Затем, подойдя к Святителю Николаю, он ска-зал: «А тебе, Старик, нет оправдания! Раз ты мне не помог, то я тебя вынесу во двор!» Но как только икона Святителя оказа-лась во дворе, вдруг вломились в калитку те самые воры, и, со страхом взирая на образ Чудотворца, бросили к ногам крестьяни-на мешки, нагруженные краденым добром.
Добавлю от себя, что такое обращение со святыней харак-терно для греков. Ведь они очень нетерпеливы. Уж если чего-то грек захотел, то «вынь да положь»! Что это? Детская простота? Дерзость? Не мне судить об этом».
О, время нынче невеселое! —
Одним ворам живется всласть…
Но ты, заступник наш Николае,
Не дай в отчаянье нам впасть.

Не дай господствовать сомнениям,
Что гложут душу, будто кость.
Ты подвергался сам гонениям,
Но не сменил любовь на злость.

Ты указал цель жизни главную,
Что, как звезда, сияет нам, —
Стоять за веру Православную,
Как за нее стоял ты сам.

А тем же, кто терпел лишения
И к помощи твоей взывал,
Кто от тебя ждал умиления,
Ты все, что нужно подавал…
А.Зуев, Челябинская область

Начало марта, Пост, первая родительская суббота. Ярко светит солнышко, еще не в силах побороть зимние сугробы. По нехоженому снегу иду к маминой могиле, зажигаю лампадку. По-ложил в кормушку на дереве хлебные крошки, и пугливые синички, преодолевая страх, подлетают за пищей. Другие весело щебечут, подзывая подруг. От птичьего гомона светлеет на сердце — весна на дворе…

Помните, во второй главе я рассказывал о пожизненно за-ключенном Аркадии? Позвонил отец Иоанн и сказал, что пришло известие от сокамерника — умер Аркадий от туберкулеза. «С мо-литвой на устах умер», — добавил батюшка и вздохнул так, как он вздыхает, когда он о ком-то горячо молится…

Тринадцатый раз прохожу крутыми ступенями Великого поста, и только теперь познаю его неизмеримую духовную глубину. Чище стала молитва — и даже ночью слышатся в душе ее отголоски: «…помилуй мя грешного Господи помилуй мя…» А днем внутри вы-зревает тлеющий до поры огонек радости — той радужной Пасхаль-ной радости, которая освободится и плеснет наружу в светлый день всесвятого Праздника праздников. И эта внутренняя, невы-разимая словами, легкость соединяется с внешней тяготой поста так слитно, что сердцем начинаешь разуметь к тебе обращенные глаголы Спасителя: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обреме-ненные, и Я успокою вас».

Все хочет петь и славить Бога:
Заря, и ландыш, и ковыль,
И лес, и поле, и дорога,
И ветром зыблемая пыль.
Федор Сологуб †1927

«Я ПРОТИВ ВЫМЫСЛА!»
Беседа главного редактора газеты «Православный Санкт-Петербург» Александра РАКОВА с русским писателем Владимиром КРУПИНЫМ.
— Владимир Николаевич, хотелось бы услышать ваше слово о современной православной литературе. Почему нет — или почти нет — крупной прозы?
— Уже за то одно слава Богу, что православная проза все-таки издается и переиздается. И Шмелева не только издают, не только покупают, но уже и читают. От написания книги, издания ее и продажи процесс уже дошел до чтения. Но чтение — это ведь не конец пути: дальше должен наступить еще и этап действия. Вот наступление этого этапа как-то слабо заметно. И оно объяс-нимо: процесс воцерковления — он очень медленный, а процесс осмысления и того медленнее. Ведь вначале писатель просто жи-вет, потом он переживает прожитое, потом осмысливает пережи-тое, и понятно, что быстро такое не происходит.
А вообще в Православии мы очень мало знаем примеров мгно-венного воцерковления человека. Какие вы можете примеры при-вести? Все сразу вспоминают Савла-Павла. Но и его после разго-вора с Богом три дня под руки вели до Дамаска, а ведь была еще и жизнь в доме Анании… То есть и тут не сразу обращение про-изошло. Вспоминают, как Марию Египетскую отбросила неведомая сила от храма Иерусалимского, но и она после этого сорок лет провела в пустыне. Были Дионисий Ареопагит, Амвросий Медиолан-ский (это я называю случаи, когда люди быстро воцерковлялись), но вообще-то такие вещи всегда происходили очень медленно. И поэтому, если и апостолы, и святители не сразу обращались к Богу, то уж и нам, убогим, не грешно медленно воцерковляться, а писателям еще медленнее осознавать это.
Вспомните, как сказал однажды Михаил Шолохов на партийном съезде, когда его спросили, почему, мол, такие книги пошли плохие. Он ответил: «Скоро робят — слепых родят». Есть такая народная пословица о скороспелках. У нас в православную тему кинулось огромное количество писателей. Почему? Потому, что это разрешено, потому, что Ельцин держится за свечку, и вроде как модной тема стала. Легко овладеть христианской лексикой, легко фигурять такими словами как «литургия», «евхаристия». Но суть дела еще никак не ухвачена, человек еще не переступил церковную ограду, и на паперть еще не поднялся… Нет еще того, чтобы прийти в церковь, мы пока только ходим в церковь. Это все очень непросто создается… Наши предшественники, честные, порядочные люди, мои учителя, необходимость христианства на Руси понимали, так сказать, головным образом. А ведь это, по-вторю, честные, порядочные люди: например, тот отряд критиков, которые сделали погоду в 60-е годы и повернули общество к рус-ской литературе. Это Юрий Лобанов, Вадим Кожинов, Петр Ланщи-ков, Анатолий Палиевский, Александр Михайлов: все замечатель-ные люди и ни один из них не воцерковлен. Это люди, лишь умст-венно понимающие необходимость христианства. И я надеюсь, что Господь к ним будет благосклонен, потому, что они делали доб-рое дело. Помню, мы отпевали Николая Рубцова… Мы отпевали его уже после похорон. Это вдова поэта Александра Яшина, Злата Константиновна такое отпевание организовала. И вот что инте-ресно: накануне мы были к ней приглашены — много-много народу. Вологодские были, московские писатели, и все кричали, махали руками: «Да, да, конечно! Нужно отпевать!» И пришли — я не хо-чу никого осуждать, конечно, — пришли только три человека.
Может быть, это даже плохо, что так много народу пишет на православную тему. Лучше бы не касались этой темы. Потому что, смотрите: на этой модной волне потерпел поражение такой писа-тель, как Чингиз Айтматов, написав роман «Плаха». Шумели, сла-вили, возносили, удивлялись — как это киргиз написал о Христе. А написал-то плохо. Написал на грани кощунства: влагал свои слова в уста Христа, что уже совершенно недопустимо… Так же в свое время потерпел поражение и Леонид Андреев, когда очень вольно обошелся с евангельской историей в повести «Иуда Иска-риот». Анатолий Ким — тоже… И мой учитель, которого я всегда вспоминаю с благодарностью — Владимир Тендряков, — тоже здесь споткнулся. Человек он был, к сожалению, того времени — атеи-стического, сурового. Он написал очень нехорошую повесть «Чу-дотворная», которую тут же заметил Ватикан. Но человек он был очень порядочный, честный, и в одной из предсмертных повестей, в «Апостольской командировке», он показывает путь русского ин-теллигента, который пытается познать, что такое вера… Но лучше бы за эту тему и не браться, не произносить имя Господне всуе. Нельзя нарушать этот завет. Все говорят: «Вот писал Достоев-ский о Христе, вот «Легенда о Великом Инквизиторе»…» Но про-чтите-ка «Легенду» повнимательней, и увидите, что там нигде Иисус Христос ни слова не говорит! Нигде ни слова! И последний пример: наш современник, замечательный русский поэт Юрий Куз-нецов — замечательный, Царство ему Небесное! — тоже потерпел поражение, когда написал три поэмы: «Детство Христа», «Юность Христа» и «Путь Христа». Там он в своей политической гордыне писал очень по-светски. Так нельзя.
— У меня вопрос на ту же тему: каков ваш взгляд на право-мерность вымысла в православном произведении? Сейчас даже воз-никает новый жанр: «православное фэнтези». Недавно, если вы знаете, вышло несколько книг некоей Юлии Вознесенской «Мои по-смертные приключения» и т.д. Герои их с величайшей легкостью проходят мытарства, ведут разговоры со святыми, и тому подоб-ное в том же духе…
— Нет, я отношусь к этому отрицательно. Хоть я и не читал Вознесенскую, но заранее настроен — даже не скептически, а именно отрицательно. В таком подходе к православной теме скры-та огромнейшая опасность. Как это так?!. У нас есть книга «Мы-тарства преподобной Феодоры». Это наше чтение…
— Мне и батюшка Иоанн Миронов так сказал!..
— Надо Юлии Вознесенской почитать о преподобной Феодоре. Прочитать и испугаться мытарств. И набраться страха Божия. Словом, я очень против вымысла. Сама по себе жизнь православ-ная полна таких чудес, таких тесных соприкосновений с потусто-ронним миром, такого ощущения надмирности — зачем еще что-то выдумывать? Тем более, что когда начинают искать чудеса, забы-вают евангельскую истину: чудеса нужны маловерам. Для право-славного верующего хватает того, что с ним ежедневно происхо-дит. Вот снег сыплется, словно пух, вот солнышко взошло, вот ребеночек засмеялся — куда нам еще больше чудес? Так что, я определенно против вымысла. Могут сказать, что и я писал на эту тему: скажем, рассказ «Марусины платки». Старуха, главная героиня этого рассказа — лицо вымышленное, но суть в том, что в ней воплотились черты многих знакомых мне старух… То есть, я, по существу, не позволил себе придумать ничего.
— Знаю о вашем прохладном отношении к различным творче-ским союзам, премиям. Я вас понимаю: создается впечатление, что мы, православные, начинаем копировать светские структуры: не только внешне, но и дух перенимаем, дух соперничества, групповщины, наушничества…
— Я наушничества не знаю в православных кругах. Вот дух обмирщения — это, к сожалению, имеется. Недавно меня привлекли к рецензированию нескольких книг на конкурсе православной ли-тературы, который проводит издательский отдел Московской Пат-риархии. Там нет моих книг, и поэтому я со спокойной совестью дал отзыв. Там были и хорошие, дельные книги. Но есть, конеч-но, в них ощущение светскости. Ведь я — председатель жюри кон-курса Андрея Платонова. Довольно престижная премия. Я предсе-датель жюри международного конкурса православных фильмов, ра-дио- и телепередач… И к сожалению, вижу, что много в рассмат-риваемых произведениях желания известности, премий. Грустно это все, грустно… Вы очень правильно сказали: этого надо бы избегать. Потому что православное дело — оно настолько личное, настолько, в хорошем смысле, одинокое…
— Теперь такой вопрос. В одной из анкет, отвечая на во-прос, какими языками владеете, вы ответили с юмором: «Пишу и читаю по-русски со словарем». Но если отбросить иронию: что на самом деле происходит с «великим и могучим»? Обратим ли про-цесс? Появились уже книги, состоящие сплошь из ненормативной лексики. На русскую речь наступает компьютерный язык, молодеж-ный сленг. Язык — это живой организм, что известно и психоло-гам, и лингвистам. Но сейчас, как мне кажется, что-то устра-шающее происходит с языком…
— Что-то устрашающее с языком происходило всегда. Но в наше время этот процесс резко усилился. В наш язык вломился огромный, грязный, чудовищный пласт уголовных жаргонов. Ворва-лась мутная струя политического сленга — все эти «консенсусы», «саммиты»… Мы забываем, что русский язык имеет такие слова, которых нет на Западе. У нас есть «соборность» — у них этого слова нет. У них есть только «истина» — и нет слова «правда»: мы вообще никогда не будем поняты. Язык наш теперь терпит страшное насилие. Все враги русской речи — невольные враги: они не умеют говорить по-русски и поэтому боятся принять Закон об охране языка. Мы на Всемирном Русском Соборе постановление даже писали, одобренное Святейшим, о том, чтобы издать такой закон, подобно тому, как это сделано во Франции. Нет — никто и не пошевелился. Почему? Потому, что если наших политиков ли-шить их жаргона, то они просто не смогут разговаривать. Все эти хакамады, немцовы, чубайсы — все они разом онемеют. По фе-не они ботают, а по-русски не получается.
Живет в сердце острая тревога за русский язык. Тем более, та скальная основа, на которой стоит наша речь, ее золотые за-пасы: песни, былины, сказания, хроники, летописи, жития святых — все это, к сожалению, совершенно не востребовано. Как будто с неба упало нам такое богатство, а что с ним делать, никто не знает. Я уже больше года веду на радио «Радонеж» цикл бесед о древнерусской литературе и вижу, как люди радостно подаются навстречу своему же языку, как внимают его звукам.
Конечно, нужно бороться за свой язык, бороться непрестан-но. Сейчас я как раз пишу для газеты, которая идет за колючую проволоку, пишу о том, чтобы нельзя так страшно материться, как это теперь делают. Матерная брань чернит и понятие матери, давшей нам жизнь, и такое понятие, как Мать Сыра Земля и осо-бенно — высочайшее понятие Божией Матери. Как же можно матер-ное слово произносить?
Словом, забота о языке — это наша главная тревога. Язык — это единственный инструмент, который есть у людей пишущих, у них ничего другого нет. Ничего, кроме языка, нет ни у вас, ни у меня. Только с его помощью мы можем дойти до другого сердца.
— Хотелось бы мне, как газетчику, узнать ваше мнение о состоянии нынешней православной прессы. Вы же с ней соприка-саетесь…
— Очень много хороших изданий, замечательных. Как раз на выставке, где мы с вами встретились, очень много я видел пре-красных газет и журналов. Ваши газеты: мне очень понравился тот выпуск «Горницы», где человек рассказывает, как он пил — «Исповедь алкоголика». Дали мне новый номер «Фомы»… Мне посы-лают из Владимира «Свет Невечерний», из Самары «Благовест», новосибирскую «Горницу», из Краснодара «Родную Кубань»… Не только церковные издания, не только архиерейские «Ведомости». Кстати, и «Ведомости» разных епархий стали теперь не такие, как раньше. Прежде епархиальные «Ведомости» строились по одно-му шаблону: официоз, — а теперь пошли и живые материалы. Вот «Вера» сыктывкарская; в Вятке неплохие газеты, в Перми есть хорошие издания. Словом, то, что я знаю — это отрадные явле-ния. У наших, православных газет, конечно, нет таких тиражей, как у «Коммерсанта», как у «МК», как у «Комсомолки» — их даже называть не хочется. Но зато — увижу ли я «Московский комсомо-лец» в вокзальном туалете под ногами? Увижу. А вашу газету — никогда…
— Ну, слава Богу…
— Я совсем недавно видел, как вашу газету из рук в руки передавали. Это было в больнице, в палате, где моя теща лежит. Все номера прошли через руки пяти женщин. А те бульварные га-зеты, которые им приносят, санитарка уже выметает шваброй. Словом, мне кажется, что православная журналистика сегодня в хорошем состоянии. Причем, как мне кажется, знаете еще, поче-му? Потому, что православные журналисты могут писать безкоры-стно: их зарплаты, как закон — на порядок меньше, чем в свет-ских изданиях. Я, например, печатаюсь в газетах, где гонорар или ничтожен, или его вовсе нет. И это, может быть, хорошо, пусть такие слова и звучат жестко…
— Продолжим разговор о прессе. Сейчас наша редакция гото-вит очередной выпуск «Горницы» с любезно предоставленными вами «Крупинками»… Хотелось бы узнать, можно ли надеяться на после-дующие публикации в будущем?
— Будем друг за друга молиться, и Господь по нашим молит-вам все нам подаст… Ведь Господу очень приятно, когда друг за друга молятся. И поэтому, если будем молиться друг за друга — даст Бог силенок и написать, и опубликовать. Ну и, конечно, очень хочется писать что-то новое. Ведь мне уже много лет, мне уже неинтересно писать что-либо не духовное. Я уже вижу, что никакой пользы от мирской литературы просто нет. Это преступ-но, когда щекочут читателям нервы, но не действуют на его ду-шу. Такая литература не только безполезна, но и вредна…
— Я недавно был на Рождественской выставке в нашей епар-хии и зашел посмотреть книги: как всегда, глаза ищут книжный прилавок и ноги сами туда идут. Говорю продавщице: «Взял бы эту книгу, но у меня библиотека и так большая: наверное, не успею уже все прочитать. А все же хорошо, когда в доме много православных книг: от них исходит благодать». А рядом стоял молодой человек. Он на меня посмотрел и говорит: «Мужчина! Благодать от книг исходить не может!» И я ушел в некотором не-доумении. А почему же не может? Ведь там — слово Божие!..
— Конечно!.. Лежит на столе Евангелие — разве не исходит от него благодать? Если в доме Евангелие, священные, богослу-жебные книги — от них нечистая сила бежит. Другое дело, если еще в доме лежит какая-то похабщина, издания с красотками — тогда благодать отходит, конечно. А есть и другая беда: стоит, например, у меня на полке прекраснейшее издание Златоустого, и как же стыдно, что в руки не брал до сих пор… Есть такое поня-тие — «золотая полка», то есть полка, наполненная только самы-ми любимыми книгами. Не мною придумано, что «золотая полка» не может состоять более чем из ста книг. Но чтобы эти сто книг поставить на полку, надо десять тысяч перечитать, перебрать! А вообще-то, собеседнику вашему нужно сказать: «Может от книг исходить благодать! Может!»
— Я так и думал, но все же решил посоветоваться с более опытным человеком. И последний вопрос: пытаетесь ли вы что-нибудь писать сегодня?
— Да, пишу, дописываю одну вещь… Я от руки пишу — человек старой закалки. Только что закончил маленькую повесть: называ-ется «Повестка», — как я уходил в армию. В свое время писал я из чувства протеста повесть «Люби меня, как я тебя». Тогда как раз начали в массовом порядке торговать женской красотой. Глу-боко мне это претило и как-то даже оскорбляло меня, особенно, когда вспоминал я целомудренных подруг своей юности, данное русским прекраснейшее чувство стыдливости… А эту повесть, «По-вестка» я тоже писал из чувства протеста, хотя писал ее с лю-бовью. Повесть о том, как я уходил в армию. Ведь я очень уди-вился и оскорбился, когда увидел, что по телевизору парни с гордостью рассказывают, как они «закосили» от армии. А как же мы-то рвались в армию! Для нас понятие «защитник Отечества» было священным. Вдобавок, я был юношей пассионарным очень: со-стоял членом бюро райкома комсомола, на все трибуны рвался, на все субботники, воскресники, в самодеятельность… А в армию как стремился… Мне ведь говорили: давай, мы тебе сделаем в райкоме партии справку о малокровье или о какой-нибудь близорукости. А слушаю их и думаю: как это возможно?!.
— Это в каком году, простите, было?..
— Я ушел в армию в 1960 году. Как это я мог не пойти в армию? Возможно ли такое? Мой отец воевал, был контужен, всту-пил в партию в 1942 году. Партийным тогда одна привилегия: из окопа первым вылезаешь… Но эта моя повесть — она очень свет-лая, я ее писал с юмором. Закончил и отдал в «Журнал-роман XXI век». А теперь я пишу повесть, которую больше года назад начал писать в Персии, в Иране то есть. Она называется «Арабское за-столье». Я много бывал на Ближнем Востоке, во многих странах, бывал там по приглашению Ясира Арафата. Люблю Ближний Восток, арабскую культуру, и меня всегда глубоко оскорбляло, что аме-риканцы пытаются представить арабов как людей недалеких, как будто это в Америке изобрели алгебру, заложили основы совре-менной астрономии… Я некогда был редактором толстого журнала, и напечатал там материалы независимой экспертизы об использо-вании израильтянами химического оружия против палестинцев. У нас этого никто не заметил или притворился, что не заметил, а на Ближнем Востоке сразу обратили внимание, что в Москве на-шелся смелый журнал, который правду напечатал. Поэтому я был принят арабами на высоком уровне. И с тех пор эти все застолья мне знакомы. Повесть непростая: снаружи, как будто юмористиче-ская, рассказы о безконечных кормежках, об арабском кофе, а внутри ее я пытаюсь раскрыть очень сложную тему взаимоотноше-ния христианства и ислама, или — ислама, иудаизма и Правосла-вия… Ближний Восток — это кухня, где варится мировая политика. Я пишу, что Средиземное море это чернильница, куда макают пе-рья все пишущие о политике. Вот какую повесть я пишу, и дай Бог мне ее закончить: она меня всего измучила. А что потом бу-ду писать?.. Во что-то большое боюсь заезжать: сил надо подко-пить для большого-то… У меня очень много маленьких «Крупинок», хочется пока их поделать.
— И у меня записки пишутся — «Былинки»…
— Выходит, у меня «Крупинки», а у вас — «Былинки»? Хоро-шо… Мне это слово очень понравилось: «Былинки» — рассказы о том, что было… И древнее слово «былина» вспоминается, и посло-вица «было и быльем поросло»… Будем молиться друг за друга, и все у нас с вами получится.

Послесловие
  Читатель мой!
В этой книге нераздельно слита проза с поэзией — мои не-замысловатые «былинки» продолжены стихами разных поэтов, чтобы получить новую реальность. Такая реальность дает возможность расширить или даже изменить сказанное мной вначале. Раз вы чи-таете последнюю страницу, значит вы были с автором до конца и, надеюсь, не зря. Читать, не прилагая души, невозможно. Те десятки поэтов, которых я привожу здесь, стали для меня родны-ми и близкими, по сути, моими соавторами. И это короткое по-слесловие тоже хочу закончить стихами:
 Я книгой стал и занял место
 На полке книг среди других,
 Среди забытых и известных,
 Среди живых и неживых.
Мерцая золотом холодным
На равнодушных корешках, —
И тот, кто был всего лишь модным,
И тот, кто будет жить в веках.
Я книгой стал, и в свет я вышел,
И понял я, что стал я сном
И что второю жизнью дышит
Та, отшумевшая в былом,
Что выйдет к славе настоящей
Из века нашего в века
Лишь только та, к которой чаще
Живая тянется рука.
Николай Браун, СПб †1975
 
Если же у ваше сердце отзовется на прочитанное, милости прошу писать на адрес редакции газеты «Православный Санкт-Петербург»: 190013 СПб, Бронницкая ул.,17, кв.4,
Ракову Александру Григорьевичу. Тел.(812)317-99-49; E-mail: pravspb@yandex.ru(ред) alex.47@list.ru(дом)
Храни вас Господь!
Ваш Александр Раков