Жестокий правитель небесного зла
Для будущих войн породила земля.
Зажглись в небе звезды, и вспыхнул пожар,
Зареяло пламя как огненный шар.
Ему нарекли путь великих побед
И славу героя для будущих лет.
Властителем мира он должен был стать,
И мощи орды за собою поднять.
Пророчество предков сбылось, наконец,
На свет появился железный юнец.
Младенец держал сгусток крови в руке,
Забилось у матери сердце в душе.
Он был отрешен от родительских чувств,
Познал с малолетства предательство, грусть.
Измену друзей и коварство судьбы,
Не ведал он ласки, заботы, любви.
Не знал утешения, покоя и слез,
Кругом окружала лишь злоба да ложь.
Примером служила смекалка друзей,
Да прыть быстроногих оседлых коней.
Суровое детство прошло в нищете,
Он спал на обтрепанной рваной тахте.
Охота на дичь приносила еду,
Но, трудности были на каждом шагу.
Отрочество в рабстве и муках прошли,
Подростком он пас и кормил табуны.
Отец был отравлен в прошествии лет
И капля багровая залила свет.
Разорваны связи, оторван улус,
Семья получила змеиный укус.
И слезы отчаяния лились по щекам,
Смиренно коснулся он к женским рукам.
Мать сына обняла под кровом своим
И тихо сказала: «ты небом любим.
Будь быстр как сокол, хитер как лиса,
Пусть грозная сила застигнет врага!»
С тех пор позабыл он ребячий уклад
И преданным другом стал его кровный брат.
Среди обдуваемых ветром степей
Он стал предводителем горстки людей.
Посватался к будущей юной жене
И звали ее не иначе Борте.
В приданое соболь Дай-сечен вручил
И добрых избранников в путь проводил.
Страна разрывалась от распрей и войн,
Нависла вражда неприязнь и разбой.
Украли монголы из дома жену,
Сожгли поселенье, оставив хулу.
В неравном бою был разбит его кров,
Пришлось отступить, чтоб создать силу вновь.
Поклялся тогда Темучин отомстить
И племя враждебное в прах утопить.
Собрал под знаменьем свой верный отряд
И двинулась в степь неприметная рать.
На север к разрозненным кланам монгол,
Где пастбища юрты, да зоркий орел.
Жестоко тогда поплатился народ
И пламя огня уничтожило род.
Враждебные Меркиты стерты до дотла
И в подвиг побед разнеслась тут молва.
Шаман в одночасье сказал над землей:
«Единственный сын будет сильной главой.
Достанется роду вся власть на века,
Подобно, как солнце льет свет в небеса».
Но зрело тогда недовольство в семье
И Джамуха род расколол на заре.
Пошел против клана и войско разбил,
А пленных живьем на котле вскипятил.
Узнав эту новость, он проклял врага:
«Не будет пощады изменникам зла!
Поклялся он небом и богом войны:
Не будут страдать впредь солдаты мои!
Я буду теперь укреплять племена», -
И были на то Тимучина слова.
Сплотил верных нукеров в крепкий кулак
В создании армии, рода и благ.
В традиции племя табу наложил
И строгий порядок монголам включил.
Ввел сотню к уставу и конный расчет,
Так множилась слава, хвала и почет.
Науки не знал, был далек от письма,
Но волей и духом был славен всегда.
Мальчишек простых обучил мастерству:
Садится на лошадь, пускать в цель стрелу.
Примером своим заражал молодежь
И в схватке вступалась телесная дрожь.
И если ты слаб, значит, будешь убит,
Раздавлен конем востроногих копыт.
Украл пайку хлеба, лишился руки,
А за измену и головы.
Суровый закон, но другого и нет,
В закалке оправка рождалась пять лет.
Тем, кто отличился, был жалован сан
И лучших баранов несли в его клан.
Вождь знатного рода врагов не забыл,
Соперников трона он просто убил.
Боялись сподвижники гнева его,
Никто знать не мог, будет казнь иль добро.
Но были минуты просвета, любви,
В шатрах загорались как звезды – огни.
Царило спокойствие, мир и уклад
И каждый монгол свой лелеял очаг.
Шло время по кругу, и плыл небосвод,
Но зарево войн уже чуял народ.
Свой первый поход против брата начал
И клич боевой для солдат прокричал.
«Когда войско вместе его не сломить,
Враги не посмеют его раздробить».
Стоянка пред боем давала настрой,
На степь опустился щадящий покой.
Считала разведка огни вдалеке,
Трубила бюшкюра отбой на заре.
Как звезды на небе горели костры,
Ночь пестрым узором раскрыла шатры.
На утро тумены монгольских армад
Сомкнулись в один громыхающий ряд.
Столкнулись две силы заклятых врагов,
Лилась в поле брани монгольская кровь.
Валились с ног кони, звенели мечи,
Летели с клинков желтой искрой лучи.
Бренчали поводья, лязг ум притупил
И каждый друг друга всей силой рубил.
Брат Джамуха в свите оставил солдат,
Два года в опале скрывался отряд.
Сподвижники в час изменили ему
И Джамуху сдали другому царю.
Сказал брат по крови такие слова:
«На небе одна только светит звезда,
Хозяин один должен править страной
А мне прикажи удалиться в покой».
Вождь помнил, как в распрях редел его род
И брату по крови сломали хребет.
Пощады не знал его гордый анклав,
Лишь сила была выше всяческих прав.
На свете старейшин под сенью знамен
Был избран глава на пустующий трон.
Взошел на престол после битвы Каган,
И имя ему нарекли Чингиз-хан!
Поход в Китай
Могучее войско собрал хан тогда,
Дрожала под сотней сырая земля.
Великая конница стройных рядов -
Достойная почести доблестных слов.
Готово вторженье в соседний Китай,
И вместе с отцом в путь пошел Джагатай.
Плелась вереница отважных солдат
За тысячу миль до подножия врат.
Ждала их пустыня, тропический зной,
Ночная прохлада сменялась жарой.
Скалистые сопки гранитных вершин
Стояли вдоль выступов диких равнин.
А дальше на юг плодородье, земля,
Раскинулись пастбища, реки, поля.
Дарована грамота верным гонцом:
«Мы морю подобны, а вы горсть с песком».
На что усмехнулся великий Каган
Сославшись на то, что поведал шаман.
Надеялся Цзинь на надежный заслон,
Навстречу татарам поставил кордон.
Сошлись на границе в один перевес,
Забыли наемники доблесть и честь.
Сложили изменники стяги знамен
Под власть Чингиз-хана за милый поклон.
Пополнилось войско, окрепли ряды,
Достигли отряды Китайской стены.
Броском обогнул неприступный оплот
И гнев напустил на крестьянский народ.
Пылали угодья, шел бич по стране,
Селенья горели в кромешном огне.
Сдавались без боя провинции Цзинь,
Жемчужиной рая остался Пекин.
И вот у подножья предстал древний град,
Разбиты ансамбли тенистых аркад.
Роскошные храмы, верхушки домов,
Дворец, обдуваемый розой ветров.
Дозорные вышки, как страж часовой,-
Хранить императору мир и покой.
Высокие башни, искусственный ров,
Закрыты ворота в надежный засов.
Расчет Чингиз-хана был мудр и прост,
Вдоль стен неприступных он выставил пост.
Ночами на поле горели костры,
Земля отражала в равнине огни.
Лишился обозов столичный народ,
Но дух не был сломлен на эшафот.
Два месяца город осаду держал
И вот день великий свершенья настал.
По взмаху руки, веренице солдат,
Великий Каган дал приказ на захват.
Осадное войско уж шло впереди,
Посыпались лавой навстречу огни.
Немногим удастся здесь выжить в бою,
Наемники шли, искупая вину.
Горящие камни разили монгол,
Машины как меч наносили укол.
Булыжники стрелы летели как град,
Смешалось оружие лязгами в ад.
В ответ предводитель поставил таран,
Созрел в голове проработанный план.
Монгольские орды уже на стене,
Борьба завязалось в кромешном огне.
Лилась кровь защитников в тесном бою
И каждый нашел здесь кончину свою.
Столица упорно защиту вела,
Тарана удар отворил ворота.
Ход битвы проигран и в час роковой
Покончил глава - император с собой.
Влетели монголы верхом на конях,
Людьми овладел необузданный страх.
Кто стал непокорен, был тут же убит,
Немногим судьбой предначертано жить.
Поверженный город в нашествии пал,
От вражеских полчищ костром запылал.
Разбою подверглись кварталы, дома,
Набили солдаты мешки серебра.
Каменья и сбруи, парча и сукно,
Все ценное, вражье войско несло.
Фарфор и фигурки, монеты и шелк
Тащил из дворцов «чингизхановский полк».
Но самое страшное ждало впереди,
Родные лишались основы, семьи.
Младенцев от году срывали из рук,
Для матери горе лишенья и мук.
Насилие женщин, убийство мужей,
Теряли сословия близких людей.
Разграблен монголами древний Пекин,
Основанный ветвью династии Инь.
Сдал мощь и могущество твердый Китай,
Наместником был возведен Мухалай.
Весть, молнией всю облетела страну,
Что грозный Каган напустил сатану.
Лишь месяца два, после битвы спустя
Покинула город большая орда.
Каракорум
С пришествием войска на вольную степь
Сплотилась вся гвардия в гибкую плеть.
Во славу побед в междуречье реки
Строители крепость тогда возвели.
В пустыне вознесся изысканный град,
Раскинулись рынки, фонтаны и сад.
Дворец Угедея и площадь послов,
Лачуги истерзанных зноем рабов.
Постройки, лишенные блеска убранств,
Казармы, поместья властителей ханств.
В периметре стража стояла всегда,
Богатства стекались рекою сюда.
Верблюды, вьюченные шерстью, сукном
Шли не спеша, под палящим песком.
С одной стороны продавали людей,
С другой благородной породы коней.
Торговля велась на восточный уклад
Богатством земель, попадавших в захват.
За пару алтын, - плошка проса, зерна,
В динар золотой, - полный погреб вина.
И крики купцов были всюду слышны
Среди разношерстной и шумной толпы.
Над всеми правленье вел с жесткостью хан:
Отец всемогущего рода – Каган.
Завоевание востока
Добыча улусов умножила дань,
Расширилась власть в наивысшую грань.
Росло, набухало богатство страны,
Хан кругом окинул свои рубежи.
Восток как бальзам для торговли манил,
Тогда то и взор Чингиз-хан обратил.
Создал сеть почтовых путей - верениц
Изгибом своих всемогущих десниц.
Курьерская служба дозорных солдат
Депеши и письма несла в каганат.
На радость султану сослал караван,
В страну, где Мухаммед возносит Коран.
Товар разложили в Отраре купцы,
Но были ограблены свитой муллы.
Отправил всех в крепость неистовый шах
И жизнь обреченных смолол в сущий прах.
Один из купцов лишь остался в живых,
По звездам в ночи отыскал он своих.
Донес караулу он страшную весть,
Что шахом взыграла коварная месть.
И будто бы тайно он дал ход войне,
Рассорив радушие в вольной орде.
Примчался гонец из далеких краев
И весть донеслась об убийстве послов.
Вскипела в нем ярость, и гнев запылал
И в приступе злости приказ прозвучал:
«Служители неба во имя Борте
Я вас призываю к священной войне!
Берите селенья, сжигайте дома,
Взносите оружие стрел и меча.
Летите как молнии, будьте хитры,
Не бойтесь отравленной ядом стрелы.
Вы воины неба, ваш дух побеждать
И волю народа к себе подчинять!»
На то была воля всевышних богов,
Отмстить за невинные жертвы и кровь.
И требовал мести татарский глава,
Казнить непреклонного волей царя.
Всю армию хваткой в поход снарядил,
Разведку прикрытием в поле пустил.
Проделал бросок по бескрайней земле
И в битву вступил на чужой стороне.
Жестокостью тот отличался поход,
Попали народы в зависимый гнет.
Границы империи ширились вновь,
Лилась в крепостях защитников кровь.
Сначала пал тихий и мирный Отрар
Под натиском силы могучих татар.
Затем полегли Самарканд, Бухара,
Теснило Мухаммеда войско - орда.
Такая же участь постигла Ходжент,
А далее пал и турецкий Дербент.
В упадок пришло и хозяйство и скот,
Терпели народы бушующий гнет.
Горели деревни, пылали костры
И не было в мире страшнее беды.
Лишил он покоя весь ближний восток
И жертвы слились в непрерывный поток.
И тысячи душ грозный хан истребил
И в этой войне никого не щадил.
Гналось всюду войско по следу царя,
Не зная усталости, страха ни дня.
Разбиты отряды, и войска уж нет,
Окончен путь шаха в бесславный завет.
На острове в море обитель нашел
И всеми забытый, из жизни ушел.
Наследником новым стал храбрый Джелаль
Татарское иго он с Персии гнал.
Отцом был подарен с алмазом клинок,
С ним воин отбросит предательства – рок.
Сплотил верой клятвы отряды – султан:
Степных Кипчяков, неподвластных Афган.
«Удача сопутствует храбрым везде,
Я вас призываю к священной войне!
Обрушить свой пыл по веленью судьбы
За доблесть и славу любимой страны».
И в первый же бой раздробил войско тьмы,
Бежали монголы как вшивые псы.
Попрятались разом в канавах болот,
Тяжелым для них тогда выдался год.
Впервые победу султан одержал
И всюду меч шаха неверных карал.
Вблизи горных кручей, у речки Лугар
Разбил шах на голову диких татар.
Как гром среди неба он смел тень врага,
Не знали покоя - эфесы клинка.
Рубил хваткой тигра монголов ряды
И вызвал на бой властелина земли.
Каган принял вызов под крышей шатра,
Готова к сраженью большая орда.
Расчет боевой и стальная броня,
Сел грозный владыка верхом на коня.
Окинул просторы, прищурил глаза,
Лежал путь чрез горный хребет на поля.
Вождь хитростью знатной отправил товар,
Рассорились беки в полученный дар.
Арабская лошадь явила раздор,
Расстроив оплот предводителя гор.
Поверили тюрки коварству ханжи,
Уж пыль от копыт заметала следы.
Лишь старые братья не знали измен,
Не ведали рабства, гордыни и плен.
Присяга за веру была им хвала,
Стоять против гнета, насилья и зла.
Джигиты степей пробирались к Синде,
Султан ехал в резвом и быстром коне.
И вскоре разведка уже донесла,
В лесу притаилась большая орда.
Все войско Джелаля из храбрых туркмен
Попало в засаду монгольских тумен.
Могучим клинком рассекал плотный строй
Метался султан как голодный изгой.
Отчаянно билась гвардейская рать
И в час роковой он дал ход отступать.
В последнем броске обратил взор горам
И бросился в воды навстречу ветрам.
Закончился подвиг Джелаля-эд-Дин,-
Прекрасного воина, Мухаммеда – сын.
В ущельях Ирана отвесной скалы
Познал Чингиз-хан все невзгоды войны.
Густой пеленою всходил мокрый пар,
Жену и ребенка окутало в жар.
Никто боль не может уже превозмочь
И даже Каган уж не в силах помочь.
Сказала в ту пору больная Калан:
«Оставь неприступную крепость Балтан,
Дух беды пророчит и смерть тяготит,
Нельзя в этой бездне в спокойствии жить».
Каган неотступно на штурме стоял,
Тут огненный шар на повозку упал.
Приемник на трон был случайно убит,-
Племянника крови оборвана нить.
Шальное ядро взбудоражило гнев,
Вскипел царь вселенной как раненный лев.
И сотни батыров прорвали проход,
Убив поголовно несчастный народ.
Разрушены стены в руины камней,
Остался лишь пепел, да куча костей.
Холм плача навеки нес скорбь тех времен,
Велик причиненный владыкой урон.
Путь в Индию вскоре вынашивал хан,
Но был не решен окончательный план.
Захватчики взяли лишь пленных с собой
И орды монгол повернули домой.
Вернулось все войско в родные края,
На небе взошла алым цветом заря.
Плеск волн Керулена и чистый Онон,
Предстал на лугах будто радуги – звон.
Тогда был объявлен невиданный пир,
Потряс Чингиз-хан своей щедростью мир.
Даосский монах
Но был в жизни хана один эпизод,
Когда он предчувствовал смерти порог.
И высшим указом он выслал гонца,
Найти среди гор одного мудреца.
Который бы знал эликсир долгих лет,
Лекарством продлить угасающий свет.
Чтоб смог он болезни и горе прогнать
И новую жизнь для властителя дать.
Ответил согласием скромный монах:
«Нет разницы кто он: купец, падишах.
Пред истиной жизни он ведает суть
И пусть бог рассудит, каков будет путь».
Отправился в странствие старый монах
В арбе, с кучей книг, сединой на висках.
Прислуга следила его каждый шаг,
Доставить отшельнику радости благ.
Там где остановка, давался обед,
Ему поклонялись почетностью лет.
Вел летопись старец по ходу пути,
Везде ему кланялись знать и купцы.
И каждый просил славу жизни продлить,
Но вечно никто не сумел еще жить.
И вот, наконец, показался шатер,
Монаха впустили присесть на ковер.
Подсвечников блеск отражал нимб свечи,
Метались в очаге свободно лучи.
В спокойном радушии хан восседал,
Рукою Чан-Чуня он тихо позвал.
Одно лишь спросил тут татарский глава:
«Была ли дорога по тропам легка?
И много ли яств ты отведал в пути?
И были ли вежливы люди мои?»
Сослался монах на радушие хана:
«Еду мне несли как правителю вана.
И люди твои были очень добры,
Но только горели пожарищ костры».
«Прими мою милость, имей все что есть,
Тебе будет мною дарована честь».
Старик только взор обронил на царя
И вышел с почтеньем из ставки шатра.
За время похода монах подустал,
События в книжку он все излагал.
Чужда эта жизнь, показалась ему,
Никто не возьмет смерть убитых в вину.
И что-то толкало уйти с этих мест,
Но в полночь пришла неожиданно весть.
Беседы желает великий глава
Под крышею желтой большого шатра.
И вновь старец внутрь холодно вошел,
В спокойствии сел на персидский ковер.
В убранстве от трона горели огни
Ютились у ног Чингиз-хана писцы.
Висел на холсте арабский клинок,
Марала прекрасный изогнутый рог.
И трон золоченый как перстень сиял,
Шелк тонкой работы постель обрамлял.
Вступил в разговор поседевший монах:
«Царит в вашем войске разгул на костях,
От сытости воин страдает родня,
Нет дела, как дальше потянет семья».
Велел хан вписать речь того мудреца,
Прищурил задумчиво в свете глаза.
Лекарства хотел он в заслугу себе,
Чтоб жить сотни лет, торжествуя заре.
Тут понял монах о бессмертии лет,
Сказав, что рецепта подобного нет.
«Ты честный и мудрый хранитель наук,
Что хочешь ты взять в дань своих твердых рук»?
Одно указал лишь священный монах:
«Закончить войну, искушенья и крах».
И вышел из юрты под страждущий лик,
Вписав для истории памятный миг.
Последний поход
Последний оплот Тангутов восстал,
Семейный совет хан по воле созвал.
Лишь первенец был вдалеке от отца,
Направил правитель к Хорезму гонца.
Фальшивую весть он тогда получил
И брат без стеснения сына убил.
Приехали в ставку главы – сыновья:
«Послушайте дети сегодня меня!
Я видел недавно безрадостный сон,
Как будто из неба проносится стон».
Молит о пощаде, зовет в небеса
И хочет прощального боя – конца.
Предвижу я смерть, что идет по пятам,
Боль тихо крадется к чугунным вискам.
Бог славных монголов, великий Сульдэ
Открыл мне просторы на этой войне.
И вам остается продолжить мой путь,
Держать величаво с достоинством грудь.
Стоять грозной хваткой за кровный народ
И почести множить за прожитый год.
Наследником будет мой сын, Угедей,
Ему править миром вассальных царей».
Вот снова владыка предпринял набег,
Воздать за мучения - прожитый век.
В китайское царство он двинулся вновь,
Пролить чужеземцев невинную кровь.
Жемчужины с чашей посланцы несли
Во имя покорности верной любви.
Принять в знак признания волю его,
Воздать к совершенству Кагана чело.
Рассыпаны камни по полю войны,
Развязки конец уготованы дни.
Каган игнорировал славу небес,
Судьба наложила уже тайный крест.
Хозяину мира был чужд дар послов,
Месть старых обид возымела в нем вновь.
Приказ на захват государства Си-Ся
Последнею каплей сплотило царя.
Служение хану хотел мирный люд:
Спокойствия, мира и радости - труд.
Печальная участь постигла их кров,
От шума толпы лишь потрескивал ров.
В развалины крепость он всю превратил,
А жителей мирных приказом убил.
Предчувствие смерти приблизил конец,
Воззвал к небесам заклинанием жрец.
Но видел лишь кровь уходящую в ночь,
Пунцовым отливом летящую прочь.
Кончина
В одном из походов хан грозный упал
И сын пастуха тело мертвым застал.
Вознес Субудэй дикий плач небесам,
Взывая о помощи жизненных карм.
Дышала еще в нем живая струна,
Молилась богам в откровении жена.
В надежде увидеть его на ногах,
Но веял уже холодок на висках.
Все племя ждало добрый знак мудреца
Царила угрюмость, печаль и тоска.
В последнем дыханье он молвил слова:
«Я многое сделал для вас сыновья,
Не в силах мой разум уже побеждать,
Империю вам доверяю держать.
Судьба начертала мне мир покорить,
Но вам предстоит дальше дело вершить».
Тут звук оборвался, закрылись глаза
И хан отошел от земли навсегда.
Потомки по крови отдали поклон
И вышли из юрты под траурный звон.
Седого владыки окончены дни,
Лишилась орда властелина земли.
Богатство земель разделил его род,
Окончен для хана великий поход.
Эпилог
Хан силою страха сплотил племена
И властью заставил дрожать времена.
Он не был политиком иль мудрецом,
Священная Яса служила венцом.
Держал в кулаке захвативший народ
И дань собирал каждый прожитый год.
Так вместе с войной ввел для всех ремесло,
Познал от китайских ученых письмо.
Построил в улусах свои города
И множил империю день ото дня.
Народ обратил в зависимый гнет,
Рабов гнал в дороге, как тягловый скот.
Осадою брал он всегда города,
В назначенный час посылал в путь гонца.
Использовал хитрость, разведку бросал,
Бессмертие жизни в дороге искал.
И высшим заветом была его власть,
Прекрасные женщины - роскошь и страсть.
А небо как страж берегло его род
И весь многоликий монгольский народ.