Сцена вокзала. Чуть за полночь. Нервы, нервы…
Холод растёкся. Устало выходит первый
из полусонных актёров… Слова-дробины
высыпал город; и горбят сухие спины
старцы-мосты; гонит кровь по Неве и Мойке;
ветры истёртые топчут дворы-помойки…
Занавес поднят! Стряхнул мишуру акаций
«блоковский» сон. Без текстовки и декораций
город играет, кривляется, бьётся, мечет
иглы под ногти, дензнаки на чёт и н;чет.
Дышит массовка неровно, не в такт, на ощупь.
Роль распоследняя – вовсе не будет проще.
Но посреди тех, что носят во чреве зёрна
смерти, которая, как жернова, упорно
мелет года, — я всё жду, что согнусь в поклоне
и упаду, замерев на гранитном лоне
града-ловца человеков. Он примет в руки
томик стихов. И вздохнёт. И всплакнёт от скуки.