В Петровском парке каркают вороны,
напоминая, что весна близка.
Ещё черны безлиственные кроны
деревьев Непонятная тоска
нас настигает на исходе марта,
когда так ждёшь весеннего тепла,
но нет его. Позёмка замела
следы людей.Бракованной петардой
подсвистывает ветер вдоль аллей –
и хочется домой уйти скорей.
Московское глухое межсезонье:
весенне-зимний пасмурный пейзаж –
гулять в такую пору нет резона.
Петровский замок, как усталый страж
в потёртой форме шутовского войска,
по стойке «смирно» нехотя застыл.
Чуть выпятив фасад и прикрывая тыл,
он смотрится заносчиво и броско
на фоне парка, где гранит и мел
размазал март-художник, как сумел.
В Петровском парке я была когда-то
с отцом: мы приезжали отпускать
на волю птичку. Я не помню даты.
Была весна в разгаре. Неба гладь
слепила голубым своим сияньем,
а лёгкий ветер в листьях шелестел,
как будто тихо напевал, хотел
нас усыпить. Причудливое зданье
дворца едва-едва виднелось сквозь
деревья и кусты: их столько разрослось!
Наш мегаполис был ещё тогда
совсем не тот, что нынче: поражало,
как зелень здесь таинственно густа,
и тишина: машин ведь было мало
на Ленинградском. Был тогда проспект
почти что пуст. Мы клетку приоткрыли:
- На волю, зеленушка! – Тихо плыли
По небу облака. – Лети! Привет! –
Она вспорхнула и на ветку села
у нас над головой – и улетела!
Нам стало грустно. Долго мы в тот раз
не уходили, всё бродили в парке,
всё дальше-дальше. Вот пропал из глаз
дворец Петровский путевой и арка
при входе. Вот уж рядом стадион
«Динамо». Здесь народу больше стало,
и близость Белорусского вокзала
заметна. И дома со всех сторон.
Мне было только восемь лет тогда,
но пролетели быстрые года
Теперь опять заехала сюда
почти случайно: здесь продажа мёда.
Хоть март, но всюду снег, а не вода.
Над нами издевается погода!
Людей – немерено, машин – не счесть,
на всех домах бездарная реклама.
И лишь Петровский парк и старый замок
из прошлого протягивают весть,
хоть постарели, но по праву милы;
и с прежней притягательною силой
зовут воспоминанья за собой,
друзей и близких проявляют лица,
ушедших дней забытые страницы
и давних мыслей возвращают строй.
Дом серый в переулке на Лесной,
лет предвоенных пасмурные дали,
когда соседи странно исчезали.
Куда? – На наш вопрос, такой простой,
Нам взрослые ответить не хотели –
И долго мы ворочались в постели,
чтобы понять, куда пропасть могли
Олег и Катя, почему заранее
нам не сказали. На краю земли,
кто в Караганде, кто в Магадане
вдруг очутились с матерью. Другим
детдом достался, и родные лица
могли лишь вспоминаться или сниться,
а прошлое развеялось, как дым.
Не всё мы понимали, но тревога
жила тогда у каждого порога.
Конец июня. Сорок первый год.
Лишь месяц, как мы птичку выпускали –
уже война. И толпы на вокзале
из женщин, стариков, детей – исход.
Москва застыла сумрачно-грозна.
Над городом аэростатов туши.
На крышах ночью зажигалки тушат,
зенитки ухают – война. Война,
ты сделала меня досрочно взрослой
и разделила жизнь на «до» и «после».
Теперь настал уж двадцать первый век
и многое на свете изменилось,
и годы убыстряют жизни бег.
И вдруг как незаслуженную милость
нам случай дарит прошлого черты:
предметы, место или просто чувство, -
воображенье, памяти искусство –
и с прожитым наведены мосты,
и прошлое встаёт перед тобой –
то, что зовём мы жизнью и судьбой.