Запрокинулся навзничь со стопкою,
Передёрнул синюшным лицом,
И душа обнажённою, робкою
Воспарила, простясь с подлецом.
Время сталинское — был он "тысячник",
И под дикий, великий развал,
Клеветой не повязанный с присными,
Деда Шурку ОДИН "доказал" —
Дескать, парня (пятнадцатилетнего!)
Слушал в сходке, кто молод и сед,
Что декрет не приветствовал Ленина,
И повёл мужиков на Совет.
Дальше — больше: что вешал, расстреливал,
И десятка сгубил полтора
(То, что в списке — живые, расследовать
Для суда не пошли опера,
Да и суд был: сермяжною "тройкою"
Под расстрел, тридцать первого, в ночь,
Чтоб забыться гулянкой-попойкою,
От заплечного дела невмочь.
Документ о расстреле обстряпали
На второе как раз января.)
Много было их, битых под страхами,
Ни за что осуждённых, зазря.
Со вдовой — три ребёнка осталося,
Ждали к Троице — маму мою;
Родилась. И к семейству без жалости
Век катился в парадном строю.
Пятилетки, победы, свершения,
Огневые, крутые дела
Заморочили все прегрешения —
Как побелка на фреску легла.
Маме сон был — от Бога, не Иначе:
Папа щуплый, в костюме, в окне.
"Как жилось-то тебе, сиротиночка,
Безотцовщина?" — молвил во сне...
Маме нынче исполнилось семьдесят,
В "День России" — её юбилей.
Преклоняюсь пред милою, седенькой,
Перед мамой любимой моей,
Перед памятью бабушки, вынесшей
Столько горя; не в пепле-золе —
В доброте воспитавшей на вымерзшей
От безбожья советской земле
Всех детей своих. Дальбы* не вытерта
Клевета ядовитая с губ,
И когда подойдёт время выстрела —
Вновь найдётся сосед-жизнелюб.
* Дальбы — несмотря на то, что (наше псковское-гдовское диалектное выражение)
Спасибо всем, кто прочёл до конца!