1.
Спящая красавица.
(Е.С.)
Женщина почти всегда награда для победителя.
Но только не ты, любимая; моя принцесса греза!
Моя воительница.
Ты ведь не просто красива: ты удивительна.
Когда мне достает храбрости, чтобы поднять глаза и тебя увидеть, мне становится трудно дышать.
Представляешь, этот кадык стал занозой и не проглотишь уже это яблочко, то самое, которым давился еще Адам, и предстояло и предстоит давиться всем нам, мужчинам.
Но я не хочу об этом!
Представляешь, мне стало сложнее говорить прозой и я совсем не могу оставаться замкнутым.
По лицу все время что-то стекает розовым.
Это стыд любого влюбленного – во имя твое, не Христово, воина – ведь ты сделала его уязвимым, вываренным в молоке твоей кожи.
Ожидание – вот его корм подножный, он пожирает время, как улитка на стометровке.
От звонка до звонка: логика заключенного.
Свитые из меня веревки, словно тянет кто-то из легких, раздирая гортань.
И поэтому горло хрипнет.
Поэтому тело рвет ткань простыней на постели липкой.
Муха, попавшая в опрокинутый навзничь стакан, такой же утро встречает улыбкой.
Моя малышка!
Про руки твои когда-то писали: длань, - и ко рту подносили их: - бросавшему в бой полки, но немевшему у твоей руки.
Поцелуи влюбленного всегда оставляют раны во рту.
Ты разве не знала?
Даже если он только целует ладонь.
Ты знаешь, некоторые из них месяцами не выплевывают выпитую в поцелуе слюну, в горле носят от начала времен твое имя и, закончив переписывать сны о воде, начинают сначала.
Либо покидают сразу все страны, ищут выход, пробивая тараном себе путь из охраняемой ими же крепости, и травят себя, нашептывая разные мерзости, совершают ужасные низости: - вечные спутники любой настоящей любви.
Ты пойми, это по-настоящему страшно, если тебя могут убить одним полужестом тонкие пальцы у развернутой в профиль пустой головы.
Кто-то, когда-то тебя представит: это моя невеста.
И что-то тогда случится.
Поспи.
2.
Как я ее любил.
(Е.Х.)
Пути Господни неисповедимы…
Я исповедался в своих в 15 лет,
и ранним, свежим утром торопливо
ломал сирень как пальцы. Тот букет
тобой забытый простоял на полке
почти всю ночь. Был бледен как рассвет
тот мальчик, прятавший свой взгляд за челкой,
когда нашел его. Весь серый цвет
апрельского оконного предутрья
вдохнул со звуком бритвы по стеклу,
и выдохнул спустя почти минуту,
как рыба, проглотившая блесну.
Я выплюнул свой крик, крючок остался,
засевший в межреберье. Впереди
был длинный день: тур медленного вальса,
с руками на разодранной груди.
Сломав сирень, я заварил ту кашу…
Я наломал бы ребер лишь за то,
чтоб ты снижала голос в слове «саша»,
укутавшись в холодное пальто.
3.
Холод стоял такой,
что слюна оборачивалась слюдой
еще в середине горла
и у женщин каменели груди.
Твердогубые торговые люди
поймали и удавили вора.
Толпа собралась смотреть,
как врач констатирует смерть
от недостаточности кислорода.
Молчание. Кашель. Пар.
«Кто первым нанес удар?»
Молчанье иного рода.
Толпа ощущала свой истинный вес.
Грузные люди в землю врастали как лес.
Одновременно, было что-то коровье в этих ногах,
утопленных в снежной каше.
Налипшая на сапогах,
она мне казалась слаще.
Я вспомнил один наш с ним разговор:
«Понимаешь, если убьют, то не за то же, что вор,
а за то, что другой.
У тех, для кого деньги грязь,
просто неинтересно красть».
Дым расползался по темной пивной,
опьянев, опершись о круженье стола,
исподлобья смотрел он за
намороженный оконный прочерк,
словно вслушиваясь в отзвук плевка,
или взглядом преследуя волны, пока
ожидал приближения ночи.
Он лежал на асфальте, как брошенный кожух
и не чувствовал в легких воздух.
«Пока он был жив, он был очень не глуп».
«Он не давил на жалость».
Даже сейчас. Кто-то сказал мне: «Ухоженный труп».
«Видимо, да». Смеркалось.
4.
Я буду ждать, даже в аду,
но не Пришедшего, а только тебя одну.
Говорят, будто все происходит так:
сначала секут плетьми,
да так, что вышибают из спины позвонки,
срезают ненужные пятки,
на горло и в уши свинцовые ставят заплатки,
затем колесо, дыба,
купание в кипящей смоле,
потом ты становишься рыбой,
прыгающей по сковороде.
Конечно, я буду кричать,
там все кричат,
как бабы, рожающие ребят
баскетбольного роста,
но я буду кричать твое имя,
чтоб не забыть.
…………………Тот взгляд,
обронённый тобой при врученьи каких-то наград,
я буду видеть даже выколотыми глазами.
Когда голова разлетится, как дыня под сапогами,
под ударами сабель, не вынутых даже из ножен,
я нацарапаю инициалы
выдранными у меня ногтями
на содранной у меня же коже.
Когда же черти, дойдя до предела,
отварив в молоке мое тело:
варить, пока мясо не отойдет от костей,
добавить крупу, орешков, по вкусу корней,
и обильно посыпать солью, -
примутся за еду, то один из них,
……………………………………..леший,
думаю, скажет,
…………………обезобразив себя усмешкой:
«Несчастный,
ты ждешь напрасно.
Скажу тебе прямо, как солдату солдат,
те кто любим, не спускаются в ад».
Они только учатся делать мне больно.
5.
«Немного похоти, немного скуки», -
сказал философ, выжженный в стихи,
и разошедшийся затем с рассудком,
побаловавший нас хорошей шуткой
о том, что все вернется, мол, не ссы.
«Я принц Сорренто, вышлите мозги», -
строчил друзьям отчаянные письма,
познавший тайны выжженной земли
в погоне от бессмыслицы до смысла:
и я соврал, и врут календари.
- Я герцог Пармский, избранный в цари
всего пространства. Вот смотри, смотри! -
и время повторяет раз-два-три,
…………………….раз-два-три,
…………………….раз-два-три.
Вращение – основа его танца.
Мир скалится улыбкой итальянца.
Друзья мои, и все же вы пришли!
Лев – верный пес.
……………………Орел, мой друг.
………………………………………Любовь моя – змея…
Теперь пора.
………………Бесплодны мудрецы.
Я ухожу в блаженные, в глупцы, в шуты.
Им чаще верят.
…………………Их дороги
еще нехоженая мной тропа.
Быть может, там совсем не будет смыслов,
а значит, и вранья.
И воронья,
кричащего о пользе чисел,
как меры времени...
О Господи, какие времена!
Как глупы люди…
Я князь Миланский,
………………………тут у нас свинья
с капустой на железном блюде,
какая между нами разница, скажи?
Иль вот Господь, он умер за грехи мои?
Что может быть нелепей этой мысли?
Скорей уж за грехи свиньи,
обвалянной в грязи при жизни,
как в сухарях посмертно.
…………………………….Вытерпи,
мой друг, и равномерно сходи с ума.
Запомни, если ты философ,
то получив ответы на вопросы,
твой выбор станет прост, как дважды два:
цветной колпак, две балки для креста,
или навоз.
Пора, пора!
…………….Пора распять шута
на гибком стебле виноградных лоз.
Пусть покачается.
……………………И пусть не прячет слез,
почувствовав дыханье ветерка.
6.
Кровать была тепла, как тело человека,
и также неудобна. Как младенец,
пытающийся спать на животе у бабы, мятущейся в жару,
терзая лоно и слипая веко
над бельмом в глазу,
я повторяю черноту по контуру.
………Я рыба, утонувшая в кипящем вару.
………Я северный варвар, терзающий членом перину.
………Я заполняю собой эту комнату.
………Я буду первым, кто покинет эту нору
……….счастливым.
Я спелая черная слива
в кажущемся беззубым рту.
Я выродился, и затем я вымер,
превратившись в историю,
будучи вырван,
с ветки, трепещущей на ветру.
………Уцелевшая буква
………сожженных страниц «Либо – либо»
………в океане кипящей серы,
………с благоговением благословлю
………испытателя слов на веру.
………Сам палач, я скажу спасибо,
………затянувшему полночь в петлю
………на надломленной шее миру,
………и вскричавшему: «Я люблю
………только слепое небо!»
7.
Воспоминания.
Подмножество пустых минут
меж нотой дьявла Si и первой нотой Ut.
С чем их сравнить?
Так пальцы ускользают внутрь
клубка обвисших струн:
все инструменты музыканту лгут.
Так теребят колтун
нестриженных волос
железным гребнем, выкрученным в жгут;
задав вопрос, затем чего-то ждут.
Так что же память?
Плуг,
застрявший в борозде.
Цветущий луг,
расплавленный в соляной кислоте
в соленый круг.
Погнивший лук,
не выжигающий из глаз ни капли слез.
Напрасный труд.
Навоз,
в котором, копошась, растут.
Так что же память?
Горизонт для мук.
Спектакль, где в конце умрут.
8.
Биссектриса делит углы пополам.
Делит надвое.
На левое – правое.
На севернее – южнее.
На «видимо ему нужнее».
На здесь и там.
Луч фонариный делит наискосок
потолок.
Стекает за выдолбленный висок.
Выуживает мой зрачок
из темноты
как рыбу с большой глубины.
Полная неподвижность – это только дорога мечты
к тому, чем являешься ты
от рождения.
К женщине, нежности и сновидениям,
к вместилищу пустоты,
пока ты была беременна.
Под нашим окном росло дерево.
Росло очень уж медленно
и не дало плода.
Любимая, когда ты сказала «да»,
признайся, ведь ты рассчитывала?
Верно ли это?
Была ли ты мне верна?
Есть ответы,
которые не имеют значения
с любой из выбранных точек зрения.
По истеченьи любви остаются одни подозрения.
Память оставляет мне только сомнения,
пока жива.
9.
Ветер шевелит сразу всеми листами,
сухой бумагой и кожистыми цветами,
непослушными волосами.
Прибой набегает на берег упруго:
прямое воздействие желтого лунного круга.
Так дети штурмуют снежную крепость у друга.
За пару столетий здесь выпадет больше песка.
Потом все исчезнет и первыми эта рука
и лодка, оставшаяся от рыбака,
в свою очередь оставшегося в немолчном гуле.
Я растекаюсь в плетеном стуле,
в него вплетаясь резьбой на дуле.
Все ищу ощущение сородства,
совмещая дыхание с дыханием естества,
пытаясь нащупать такт в музыке раз-и-два.
В теории вероятностей Вселенная будет жива,
пока я дышу, моя же плоть будет мертва
с вероятностью единица.
Едва ли к этому строит стремиться.
Звезды поблескивают. Между ними бездонные гнезда
бархатной черноты. Был создан
слепым человек, но однажды прозрел,
и из сонма небесных тел
выбрал Землю. И свой удел.
______________________________________________
(первый сон)
Интересный вопрос: зачем?
Среди массы исчерпанных тем
эта одна из любимых.
Нем и глух
был небесный пастух
малых детей, овец и старух.
До кристальности ясен, прозрачен и сух
воздух над насыпью Вифлеем.
Мертвое море. Не знает сирен
соленая лужа из-под колен
пустыни.
Ветер гоняет разодранный в клочья кримплен
пыли.
Солнечный плен.
______________________________________________
(второй сон)
Красного петуха пустили
в гарем.
Запах ванили
мешается с гарью и дымом.
Одна из забытых легенд этих мест,
как тушили пожар
медом и молоком кобыльим
и евнух прекрасный руками разбрасывал жар,
бессильный спасти хоть одну из жен.
Он что-то выкрикивал на суахили,
наверное, был влюблен.
Когда же огонь утих,
не нашли ни одну из них,
Евнух остался жив,
но исчез той же ночью в песках,
ничего из одежды с собой не взяв.
Некоторые утверждают, что до сих пор
из глубоких песчаных нор
слышен голос, выкрикивающий женские имена
и непонятный спор.
Если девушка услышит среди этих имен свое,
она должна забыть о замужестве:
верность потребует от нее
слишком большого мужества.
10.
Летняя улица - как неубранная постель:
На палящем свету все, мне кажется, пахнет гнием тел.
Под небом цвета зрачка арийца
солнечный свет продолжает сочиться
из слЕпящей раны почти под веком.
Вечер уже. В неподвижности веток
что-то есть восковое и жирное.
Птица истошно сообщает о том, что выжила.
Мальчик с угрюмым лицом
перелезает дыру в заборе.
Почему-то это напоминает о том,
что человек был животным норным.
Этот парень большим молодцом,
одолевает препятствие в лице пустоты
по самому верху.
Для ребенка лучшее место для новой игры
там, где взрослому уже не до смеха.
Оживленная мать теребит болтовней
ниспосланного ей соседа.
Фокусы эти похожи: дыра тишины
залепляется частым бредом.
Между словами должно оставаться все меньше пауз,
чем дальше зайдет знакомство.
Искусство пусто болтовни главное в деле завоевания прав
на обретенье потомства.
Ветер гонит по улице пыль, пух, перья, пустые пакеты.
Этот дворник ленив, сметает все то,
что легче движения воздуха, т.е. предметы,
имеющие вес только в общей массе,
взятые в их совокупности:
кашель, прически, мечты о воде,
в изобилии капель льющейся.
День оставляет в покое людей,
но снижает им голос до шепота жаркого.
Оставляет все то, что имеет значенье в одном экземпляре;
чья тяжесть наподобие якоря.
Шепот кленовой листвы:
большой, пятипалый, а дрожит как осиновый.
В разрывах темнеющей густоты
нервно рассыпался гроздью рябиновой
летний закат.