1.
Луна торчит, как желтый зуб в провале
глотки, разорванной в надрывный крик и сохраненной
лишь натяженьем губ в прямом оскале.
Все дышит чернотой воспламененной.
Луна сидит как желтый клык во чреве
небосвода, в слюне из облаков, стекающей по капле в ткани раны,
дробит дыханье в мечущемся теле.
Дыханье ночи стало пряным, рваным.
……………….
Луна как клык собаки, воющей над телом жертвы,
которую не станут свежевать.
Луна как глаз багром забитой нерпы,
подвешенной за палубную снасть.
……………….
Луна – фонарь над головой повешенного,
раскачиваемый скрипом ветра.
Луна – медяк в ладонях сумасшедшего,
свернувшегося в круге света.
2.
Снег лег, как на пленэр к голландцу.
Город, сдающийся иностранцу.
Как монашка творя обет,
распростершись прямо под дверью,
так ложился на землю снег,
в сумерках синевея.
Все мы дети в своем сиротстве.
Снег ложился на той же ноте,
что июньский подвижный пух
на раскатанного в шкуру зверя.
Я совсем превращался в слух,
в безысходности сыновея.
3.
Покатые плечи.
Узкие шеи.
Вытянутые тела.
Зрачки, сколоты внутрь
глазного яблока.
Она устала стоять. У стола
он сидит, как будто приклеен.
Освещение, время его калечат.
Тяжело, как гнойник под раной,
под разложившимися руками
световая лежит полоса.
4.
Автопортрет.
Стереометрия комнаты – набор планиметрий
отблесков света
на потолке, шершавом, как коровий язык.
Валяюсь без сна.
Лежу как старик.
Перелистываю имена
с чувством, с которым жуют носок.
Там весна.
Шелестящий поток.
Ручеек
листьев, ветра и насекомых,
незнакомого птичьего щебета
и других голосов незнакомых,
в котором я брошенный камень.
Асфальт – словно выскобленный висок.
Фонари ветром треплемы.
Их неяркий, янтарный пламень…
5.
Море выплевывает на берег мусор,
а я мокроту.
На вдохе в горле какой-то узел:
вдыхай до рвоты,
и все же бронхи как в целлофане.
Дельфины гибнут примерно так же,
глотнув пакеты, прервав дыханье.
Я где-то слышал, а может, лажа.
Бутылки, камни, сырые ветки.
Медузы, банки и массы тины,
лежалой, лепкой и интенсивно
гниющей. Как будто серы
наковыряли в ушах собаки.
Швыряет волны обильной пены
и треплет берег в собачьей хватке,
сереет мутью большое море,
до горизонта свинцовой лужей.
Все пахнет солью на сковородке.
Здесь море пахнет, как скудный ужин.
Гуляет ветер и серый блекнет
над старой башней.
Песчаник липнет к ногам газетой
позавчерашней.
6.
Только дети бывают по-настоящему веселы.
Только майские листья по-настоящему зелены.
Солнце купает их в золотом.
Свежее майское утро, даже сейчас, уже вечером.
В этом золоте что-то плещется.
Каждый лист перешепчется с каждым листом.
Шелест древесный, сухой, бестелесный,
птичий щебет, стекающий в дом.
Ветер, легкий как тень, пробегает по коже
под распахнутым в крылья плащом,
вдоль решеток заборов увитых железом
и детскими пальцами, как виноградом, облепихой, плющом.
Ветвь тяжелеет, наливается светом,
путается с полутемным стволом.
Любые дороги превращаются в тропы.
Солнце обильно разбрызгано в капли, столкнувшись с кустом.
Весна постепенно сползает в лето,
как июльское утро насыщается в полдень предгрозовой:
послевкусьем медовым оседая на нёбо;
сгущающейся в молоко синевой.
7.
Вечер.
День догорал на стенах у домов напротив.
День догорал, в костер порыжевший бросив
желтые камни, стекло и немного синего,
звон медяков,
гул голосов
и шипенье змеино – шинное.
День с обгоревших домов отдирал покрасневшую кожу.
Вспыхнули окна как меч, обнаженный из ножен.
Брызнуло солнце, стеклом день в себя выстрелил,
розовый цвет
под пологом век
разноцветными вспыхнул искрами.
День проржавевший осыпался золотыми пластинами.
День отступал, освещенными оставаясь квартирами:
черные рамы, стекло и немного музыки…
День угасал.
Где-то там, в небесах,
полосою змеился узенькой.
8.
Над паутиной сосновых игл
июнь, белый цвет, бирюза, белила.
В крике тревожном на горизонт настила
птица выплевывает из легких воздух.
Лес этот – невод, пропитанный медом,
для рыбы, плывущей в воздушном море:
для бабочек, мух, комаров и более
ценных пород насекомых.
Солнце, безветрие.
Блики, рассыпанные по тропе
в сотнях монет.
Листья древесные свернуты в петли,
чтобы запутывать свет,
текущий извне.
9.
Если нет ветра, воздух начинает дрожать в нетерпении.
Густой, как прозрачная птица без оперения,
приминает траву.
Вода как проросшее зеркало;
в подзаборной канаве,
но словно во рву
перед замком Ушедшего Времени.
Водомерки скользят, как канатоходцы по льду.
Движение – сокращения нервно-пчелиные
вокруг веток жасмина,
рассыпанных в белое необратимо.
Полдень июньский – это пчела.
ЖЕлезы крыш, расплавленных до угля,
и запах сладчайший, до неизъяснимого.
Полдень – лишь половина дела.
Потребленье воды обнажает тот факт, что бочка все это время ржавела.
Камни рассыпанные раскалены до гнева.
Загустевший желток растекается по козырьку руки
и руки становятся липкими,
глаз не упрятать от под веками от жары,
и колодец, и глаз высыхают до состоянья норы.
Желтые оставляет следы
взгляд на солнце, протекшее в середину реки.
Рубахой, задранной до головы
над женским телом,
река слепила.
Река блестела.
Река – Манила.
Свинец и серебро - ее цвета -
бесшумная, она влекла
в лазурь залива.
10.
Закат все желтое
столок в багровое,
истер в зернистое,
как руку о наждак.
Воздух
………..повис над площадью,
остановился:
- слепой над мощами, -
всю кровь слизав.
11.
Шумное лето уходит в полночь.
Осенних дождей малосонная мо;рочь
в ступах луж помутневшую воду
начинает толочь.
Шелест.
Словно тасуют колоду.
Ветер жадно, как шулер сгребает природу
у заборов деревьев и проч.
………Лента дней, оторвавшись как помочь,
………тянется тонкая прочь.
Было лето и небо было
иссохшим нёбом черникой забитого рта.
Теперь это нёбо затянуто пленкой
дифтеритного, рыхлого облака.
Осень – время для всех болезней,
для бессонниц, и кашлей, и двух депрессий.
Осень время, когда полезней
освобождать поля.
………Георгины цветут, когда все плодоносит
………и астра топорщится из сентября.
Что значит лето?
Летом весь мир отражает любая вода.
Даже одна только капля.
Даже слеза.
Под самой Москвой уже царствует осень.
Вода акварельно предметы окрасит белесым,
все тяжелея до грунтованного снегом холста.
Но чаще она остается пуста:
………таращится в небо, в его полупрофиль,
………в пустые, как ножны, бельма.
12.
В эмали неба в этом сентябре
есть что-то итальянское. Вполне
сложился день, лучится желтый круг
в его белесой, ежедневной глубине.
Сочится звук
………………и птичье пение.
Как желтый виноград в мужской руке,
день липнет и течет. Везде,
везде ветвится пыльный сель.
Восточный ветер огибает ель,
порывом воду смяв в несвежую постель.
В прозрачной луже он обнажает мель.
Рябь по воде просыпана. Рябой воды
струится тень и слепят зайчики.
Всплывают в памяти слова-кораблики.
Всплывают в памяти слова любви.
«Забудь что знал, усни,
…………………………..усни, усни, усни».
Слова философов чужой земли:
«Вернись туда, откуда мы пришли».
Отпущенный на вольные хлеба,
отпущенный на новые грехи,
иди, ищи теперь Спасителя,
вдыхая полдень и сырые запахи.
Дождь кончился еще вчера.
Асфальт толпой размечен на шаги, -
единственный размер для путника,
хотя бы и в угольнике двора.
Остановись! Смотри, на деревах
птиц больше чем листвы.
В пустых ветвях
качает ветер их, как мух в сетях.
Остановись! Смотри как на стенах
исчезнет цвет,
но вспыхнет только их
коснется свет.
Остановись! Иначе быть беде.
Во сне ли?
…………….в полусне?
………………………….иль в мутном зеркале?
по глади луж кружит кленовый лист.
Кружит распятый в дождевой воде.
«Остановись»...