Она любила книги Мураками
И всех мужчин считала дураками.
Остриглась коротко в холодном мае
Назло друзьям и элитарной маме.
По вечерам покуривала травку
И оставалась ночевать на лавке
В пустом саду средь каруселей ржавых.
И в милицейских путаясь облавах,
Сержанта посылала на три буквы.
Домой заваливалась лишь под утро
Под укоризненные взгляды мамы
И, облачившись в мягкую пижаму,
Со вкусом завтракала жидкой манкой…
Была она, конечно, лесбиянкой,
И после горько-приторных коктейлей
С больной подругой маялась в постели.
У той был вечно не сходивший триппер,
Которым наградил ее тот нифер,
Что рассуждал о Будде и нирване
И ночью вскрывший себе вены в ванне.
Ее водили по крутым больницам,
Психологам и прочим умным лицам,
Но та в глаза наркологу смеялась,
С психологом о Кришне заболталась,
И на нее, в конце концов, махнули,
И только мать, молясь о своей Гуле,
Просила Бога вразумить блудницу,
Но Он в ответ лишь полыхал зарницей.
А грешница, как все испокон веку,
Мечтала о прекрасном человеке,
Что увезет ее куда-то на край света,
Где не попросят у нее ответа,
Где будет ветер бирюзово-сладкий
Шептать о жизни на Плеядах ярких,
Где сердце встретится с густым покоем,
А небеса сольются с пенным морем…
Но все одно твердили астрономы:
Земля кругла, давно исчезли гномы
И нет у мира ни конца, ни края.
И эту истину пустую зная,
Она рыдала в тишине весенней
И напивалась до изнеможенья,
И снова шла к постылым лесбиянкам,
Кололась в гараже с каким-то панком
И тут же отдавалась второпях,
Свои мечты растаптывая в прах…
Она меня почти не замечала,
Хотя по пьяни мантры мне читала,
Делилась мыслями о крае света
И проклинала круглую планету.
Она исчезла, птицею чтоб стать…
Из Лавры написала ее мать
На листике, закапанном слезами,
И поплыла земля перед глазами…
Ее какой-то пьяный бомж убил,
А я ее, как чокнутый, любил…