Я забивал московским шумом трубку,
зажигал его бензиновым разнообразием ламп;
он лишь слабо пощёлкивал и потрескивал.
Я обматывал вокруг шеи Волгу и постоянно
наступал на её болтающиеся края – так длинна она.
Я заливал Влтаву во флягу, мешая с Днепром.
Я засыпал белые петербургские ночи в кисет.
Я укладывал штабелями заводские петербургские трубы
в свой портсигар и шёл на “Красненькое” по
“Дороге в Угольную Гавань”.
Я заливал Москву-реку во флягу и прятал её
перед входом в театр или рюмочную.
Я забивал дрезденскими вечерами трубку,
зажигал их, печалясь, февральским огнём 45-ого.
Я слушал, как лебеди льдин на Неве скрежетали,
вычищая перья друг у друга, перья вьюжились
и искалывали лицо в цвет лебединых клювов.
Я обматывал вокруг шеи.
Я засыпал.