И небо нам, помнишь, так живо во след смеялось, через форточку у вагона и верх елей. И ты сидел неподвижно, как из бетона, и был сквозняк из мелких дверных щелей. Я забивала стихи в монитор телефона и тихо шептала: "Хочется божоле". Ты наливал, за стенкой смеялся кто-то, и я все смотрела в окна, а там был лес. Тогда еще на тебя вдруг напала икота, я хохотала до колик - попутал бес. И пелось тогда о ком-то, и не спалось от чего-то, как будто ночью в душу воришка влез. Длинных стихов не писалось, а было тошно смотреть, как солнце играет в прятки с твоим лицом.
Мне было семнадцать. Мне было все слишком можно. Не сдавливало безымянный ничьим кольцом. Тебя тогда звали - ну допустим, Сережей, с чертями в глазах и улыбчивой наглецой. И выхлестом недописанных откровений плыл май, дождливые дни волоча на юг. И ты был всем - от маминой банки с вареньем до "кажется, я нашла в тебе свой приют". Ты стал последним на шее цепочным звеньем и я боялась, что мне той весной каюк. В глазах плыло, щипали контактные линзы, солнце стучало иначе - не сосчитать. А горизонт смеялся вдали, пылился, словно дурачился с нами, ни дать, ни взять, потому что мы состоим из воды и слизи и не сумеем вовеки его поймать.
И грело внутри, и пахло концом июня, устало и сонно в воздухе утро стыло, ты мне бренчал о былом на гитарных струнах, о том, как кто-то тебя давно целовал в затылок. Дразнил меня, называл карамельно-юной, и смеялся, когда меня словно радио коротило. И ритм сбивался примерно тогда к полудню, когда выпадала фишка на чет и нечет. Я что-то дулась, злилась, была занудной, до самого золотисто-бардового вечера, который держала в ладошке, сжимая губы и
влюбилась в тебя. И было укрыться нечем.
Тогда я еще обещала, что брошу в спину курить до фильтра и не уметь послать. Но видишь, как больно? И я снова потом закурила через четыре ночи и три часа. Я все надеюсь, что душу однажды вынут и не сумеют уже поставить ее назад. И небо проткнуло навылет тот майский вечер. Пустой вагон размазался в "я уйду". Я все шептала тебе о том, будто ты помеченный и я от тебя отодвину любую беду. Вот так - ты выйдешь себе из вагона, а я навстречу иду, улыбаясь, и слов никак не найду. И солнце будет по-летнему однобоко светить и подмигивать в купол монастыря. А небо... Небо зависнет пеплом глубоким, упав на ладони дивного сентября. Я соберу все дни до тебя, все скопом и постараюсь их донести. И не растерять.
А сейчас я очень хочу отменить вокзалы, и зацикливаясь, поверить, что не свихнусь...
Господи, кто бы видел, как я устала,
Господи, кто бы понял, как я боюсь.
____________
Подражание Але Кудряшовой. Очень было жалко, что она написала не так, словно кто-то родной уехал...