Тень моего императора. Горький июль.
90 лет назад они были расстреляны пьяными бунтовщиками.
История все расставила по своим местам. Священные тени напоминают о том диком и страшном времени. И мы не вольны их забывать.
Какие печальные лица,
И как безнадежно бледны.
Наследник, императрица,
Четыре великих княжны.
Г. Иванов.
И тени священные снова выходят из мрака.
И где-то в просторе все слышатся их голоса.
И кажется нынче разыграна страшная драма.
Но с нами пробудут, останутся здесь до конца.
И только во тьме наступившей бессилье улыбки,
Все предали снова, остался один на века.
О мой, император, такие прощая ошибки,
Он смотрит с любовью, и дрогнули души слегка.
Мы были глухими, мы были слепыми, я знаю.
Такое с Россией безумцы могли сотворить.
Разрушено все, но из мрака они проступают.
И в этом кошмаре страна моя тихо стоит.
Мы к счастью стремились, про все и про всех забывая.
Безумные дети расстрелянной дивной страны.
И только старушки молились за Николая,
И в этих порывах все лики и лица видны.
И где-то во тьме палачи и скоты пировали.
Но это проклятье их вновь раздирало и жгло.
И там из руин поднималась Россия другая.
И тени священные всем нам приходят назло.
Столетье во тьме и бреду, и безумии диком.
Строптивые внуки и правнуки снова вольны
Оставить их где-то, и ужасе этом и крике,
В июльские дни возвращаться обратно должны.
И кружится, кружится в небе устало Жар-птица
Но мы никогда не хотели взглянуть в эту даль.
И что остается им там? За Россию молиться,
И верить всему вопреки, изгоняя печаль.
А что остается? Сюда приходить, прорываться,
И снова напомнить, что было, что будет потом.
О, как беззащитно, он будет опять улыбаться.
Отвергнутый всем, расстрелянный в мире чужом.