Стенка давно прогрелась...
В комнате, как в духовке,
тихо доходит кот, плавится планировка.
Неразличимы в пятнах
солнца, тенях растений,
путаются невода неприкрытой постели.
Свежесть где-то вдали, где кончаются деньги,
шаньги да кулики.
Брамсель на бом-брам-стеньге
стелется простыней, влажной в упрямом штиле,
напоминая шарф, крашенный кошенилью.
Спрятавшемуся в кустах снайперу уподобясь,
быстро бросаю взгляд
в небо, будто в колодец,
дабы проверить
уровень жа'ра в небесной печке,
дабы потом упасть, спрятаться, в землю лечь и
больше не вспоминать
ни о стрелке', ни о цели,
тихо склоняя мать Фаренгейта и Цельсия.
Дело в качестве градусов, вовсе не в их количестве...
Даже разряд по плаванию у меня электрический.
Корчится столб спинной, коричневеет шкурка,
словно в преддверье ада
капает штукатурка.
Хочется, дверь рванув, веско сказать:
– Не надо!
Вот подошел, открыл...
– Чёрт!
У тебя ж прохлада...