Слышу скулеж собачий, петуший крик,
где-то скрипит телега неторопливо.
Темен осенний полдень, как сей мужик,
что обрезает ветки корявой ивы.
Лишь белеют: рубаха его жены,
собирающей рядом сырые прутья,
да гуляки подвыпившего штаны,
да стена, выступающая из мути.
Задремала душа и устала плоть.
На ночлег мне проситься покуда рано,
чтобы слышать потом хозяйское: «Борова заколоть
надо бы к Покровам, вставить вторые рамы…».
Словно воловья шея, воздух складчат, тяжел…
Спит пространство – в утробе его, мерцая,
лишь листва ворочается, усыпая дол,
и вода дрожит дождевая.