Валентина Петровна, скрипя, выводила усердно
Фиолетовым маркером нам на планшете настенном:
«Моя жизнь через десять-пятнадцать…» За первую четверть
Мы сегодня сдавали работы по заданной теме.
На секунду сомкнула ресницы – и точно приснилось:
…Я в квартире с обшарпанной дверью и видом на рельсы
Ацетоном вонючим стираю с ладоней чернила –
Сувенир от друзей проявил себя первоапрельски.
На моих загорелых ногах изваяние лета –
Две полоски белеют следами любимых сандалий.
И под музыку регги я вслух сочиняю куплеты,
А потом проверяю себя по Д.Э. Розенталю.
В коммуналке? Да нет, что-то вроде убитой гостинки.
Извиняйте, расценки не те, чтоб селиться в палатах.
Пузырю из жевательно-мятно-лимонной пластинки.
Двадцать семь. Не взрослею. Не стоит искать виноватых.
Полосатые шторы из зайчиков делают змеек
И пускают их, солнечных, в воздух прокуренно-пыльный.
Очень жаль – ядовито кусаться они не умеют,
А надумаю выпить – хвостами дают подзатыльник.
Про великое чувство второе издание шьется
(Мой дебютный тираж за каких-то полгода раскуплен).
И любила не раз, да вот только никак не найдется…
Двадцать семь. Одинока. Не знала, что это преступно.
На втором пацаненка ругает соседка-кошелка.
«За оценки, небось…» - вспоминаю я с мамою ссоры.
Очень хочется плакать, да, кажется, дождь распошелся –
С его авторским правом на слезы, увы, не поспоришь.
Задыхаюсь в стенАх своего добровольного склепа.
Двадцать семь – это финиш для тех, кто споткнулся на старте.
…Только что-то шепнуло: «За это и тройки не влепят!»
И я нагло скатала работу соседки по парте.
11.07.08 2:48