В Варшаве темнеет, темнеет, он платит
за кофе и повод остаться, сквозь стены
он видит апрель в крепдешиновом платье,
меняющем цвет и длину. Постепенно
в Варшаве сгущается ночь. Переулки
(как платье) меняют себя с каждым шагом.
Он пьет третью чашку, а город уснул и
упрятал нос в лапах подобно дворняге,
облезлой и старой, ее не жалеют
за тем, что характер с годами стал скверен.
Он платит по счету и с каждым малейшим
движеньем он (так же, как город за дверью)
становится ниже, слабей, бессловесней.
На узких ступеньках он прячет в карманы
бумажник и гибкие пальцы, и если
спросить его, где его дом – он обманет,
он скажет квартира. В Варшаве каштаны
цветут откровенно, свободно и нагло.
Он ищет таксиста и повод остаться
в компании. Если б не эта весна, он,
конечно, пошел бы пешком, но, мой боже,
он так много дней не молчал с человеком,
что внутренний голос его стал похож на
гитару с разбитыми грифом и декой,
и тихо внутри. А в квартире – тепло,
уютно, и чисто – куда уже чище,
а он ведь болеет, он стал совсем плох
в Варшаве, которую так долго ищет.